От дома, где жили Коаны, до «Джексон Армз» было недалеко, и непоседливые братья решили сделать крюк и заехать в «Асторию». Они медленно объехали дом на Двадцать восьмой улице, рядом с заводом Кон Эд, и остановились на углу. Через пять минут Катерина Николис уже спешила к машине и, не сказав ни слова, забралась на заднее сиденье. Она жила со своими родителями, разговаривала за ужином по-гречески, но уже состояла солдатиком растущей армии нью-йоркских ребятишек, которые пристрастились к кокаину. В пятнадцать лет она была готова сделать все что угодно для мужчины (или мужчин), который мог снабдить ее наркотиком. Любопытно, что она никогда не думала об этом как о проституции. Катерина смотрела на себя в зеркало и видела прекрасную сирену с черными волосами и черными глазами, нежной, молочного цвета кожей и полными губами. Пятно черных волос внизу плоского живота так контрастировало с белой кожей, что мужчины охотно тратили сотни долларов, чтобы поддерживать ее привычку, которая, кстати сказать, подстегивала сексуальные аппетиты Катерины и все значительно упрощала.

Катерина легла на матрас с водяной прокладкой теперь уже полностью оборудованного автобуса, который Реббит увел из северного района Джерси прошлой ночью. Счастливо улыбаясь, она дотянулась до трубки и крошечных пузырьков с крэком, которые держал в руке Мик Коан. После первой затяжки она подняла коленки, и коротенькая юбочка сползла до талии.

— Вот это потолок, ребята, — сказала она, имитируя ирландское произношение. — Просто потолок!

У Мудроу было предчувствие, что день окажется неудачным. Он толкнул входную дверь в «Джексон Армз» (не воспользовавшись ключом) и увидел в коридоре Ино Кавеччи. Сначала помощник юриста выдал Бетти список с датами судебных заседаний, и на какое-то время Мудроу вздохнул с облегчением. Но потом Кавеччи обратился к нему:

— Послушайте, Мудроу, что происходит с этими людьми? Я не видел ничего подобного! Они даже не пускают меня на порог. Они не хотят ни во что вмешиваться. Китайцы не желают разговаривать с индийцами, индийцы не хотят разговаривать с ирландцами, корейцы вообще считают, что они японцы, черт возьми! И все не возражают выехать из «Джексон Армз», что, собственно, и делают. Богатые покупают дома на две семьи во Флашинге, а бедные просто перебираются куда подешевле. Я не знаю, что делать, а эти идиоты…

— Ну ладно, Ино, — прервал его Мудроу. — Почему бы тебе просто не сказать, что ты хочешь? У меня много работы.

Кавеччи, оскорбленный, отошел от Мудроу.

— Послушайте, да мне на самом деле наплевать! Конечно, командуете парадом здесь вы, но вы и должны понять, в доме скоро не останется ни одного законно проживающего жильца, если не остановить то, что происходит. Я давно занимаюсь этими делами и могу вам сказать, если люди не хотят бороться сами за себя, то никакие суды и политиканы им не помогут.

— Ну, а как же официальный представитель городских властей — Коннели? — прервала его тираду Бетти, пытаясь смягчить гнев Кавеччи. — А агентство по сохранению и развитию недвижимости? Я думала, они тоже здесь работают.

— Здесь все крутятся сейчас только потому, что дело Бенбаума получило огласку. Но как только полиция оставит лишь обвинение в незаконном хранении оружия, они сразу займутся другими делами. Если вы хотите видеть в доме официальных лиц, надо, чтобы постоянно происходило что-то драматическое. Новый управляющий — Генри-Как-Его-Там — вчера врезал в подъезд новый замок, а ночью кто-то его опять вышиб. В три часа дня, когда детишки возвращаются домой из школы, у двери в подвал уже стоят наркоманы и…

Мудроу снова его прервал. На этот раз в его голосе слышалось раздражение, хотя он пытался говорить спокойно.

— Как это ни грустно признавать, но я думаю, вы правы. Большинство людей не считают нужным сражаться за себя. Может быть, они думают, что достаточно платить налоги, чтобы иметь право жить в безопасном мире. На самом деле первыми выезжают те, кто въехал последними. У них нет чувства дома и есть деньги. Я думал об этом вчера вечером и пришел к выводу, что это в принципе не мои проблемы. Сейчас я ищу поджигателя и того, кто приказал сделать поджог, в этом мне неплохо удается ориентироваться. А что касается различных чудес, то они не по моей части. Если у вас есть что-то конкретное, в чем нужна моя помощь, я буду только рад ее оказать. Ну, а кроме этого, мне нечего вам посоветовать.

Реббит Коан сидел на качающейся водяной постели, повернувшись спиной к рулю микроавтобуса. Он с удивлением смотрел, как Катерина Николис стоит на коленях с высоко поднятой голой задницей и трудится над Миком с таким же усердием, как и над трубкой с крэком. Она была сильно под кайфом и не видела, что за ней наблюдают. Для Реббита это было лишь еще одним доказательством колоссальной силы «белой леди», особенно в виде чистого кокаина.

Реббит за свои двадцать семь лет никогда не баловался крэком или каким-нибудь наркотиком (кроме, конечно, ирландского виски, которое вряд ли можно считать таковым, хотя с какой точки зрения смотреть). Но он много раз наблюдал власть этого дурмана. Сначала, в детстве, над друзьями, с которыми играл на улице. Половина из них пробовала героин, четвертая часть уже стала неконтролируемой. Теперь кое-кто из них мертв — от слишком большой дозы или от СПИДа. Но с кокаином ассоциировались и другие вещи, например, относительная легкость в добывании денег, золотых цепочек и немецких машин. Реббит еще жил в Европе и служил в армии, когда в Америке началась кокаиновая эпидемия. Он был рад, что уроки выучены до того, как появился соблазн.

Близнецы Коан были в самой гуще этого бизнеса, но тоже устояли перед искушением попробовать белый порошок. Рабочие-строители, все они зимой, когда работы не хватало, пополняли свои доходы вооруженными грабежами, игрой в карты и другими азартными играми. По субботам напивались до беспамятства. Крупная перемена в их жизни произошла после того, как они встретили старого друга, адвоката по имени О’Брейн. Он знал многих кокаиновых предпринимателей, которым время от времени были нужны чьи-то надежные мускулы. Мик и Бен со своими широкими ирландскими улыбками ничего другого, кроме мускулов, предложить не могли.

Реббит заметил, что энергия Катерины не уменьшалась. Сейчас она лежала на боку, головой между ногами Мика. Бен пытался подобраться к ней сзади, но она отталкивала его. Все время меняя позы, она тем временем успевала потянуть от трубки с крэком. Реббит улыбнулся, слушая, как постанывали и скрипели зубами его братья, раздумывая над тем, что он заставит делать эту шлюху после того, как те кончат.

Стенли Мудроу и раньше приходилось разговаривать с Энтоном Крайсиком, поэтому у него не вызвало удивления, что тот умен и целеустремлен. Но для Бетти и Данлепа это явилось неожиданностью.

— Я вам кое-что расскажу, — заявил Крайсик с ходу, — потому что ненавижу поджигателей не меньше вашего. Бедным людям в этом городе негде жить, а пожары продолжают уничтожать то немногое, что еще осталось. Но давайте договоримся, кое-что из моих сообщений вы, не спрашивая о причинах, просто примете к сведению.

— Как скажете, Крайсик, — ответил Мудроу.

— По правде говоря, я ненавижу домовладельцев так же, как и поджигателей. Все в Нью-Йорке ненавидят домовладельцев. Именно они держат в руках город, и так было всегда. Нами правят владельцы недвижимости, банкиры и политиканы, черт побери!

Бетти посмотрела на Мудроу, пытаясь по его лицу определить отношение к словам Крайсика. Но Мудроу оставался невозмутимым. Пол Данлеп тоже. Внезапно она поняла, почему люди не любят полицейских: те никогда не бывают искренни. Они готовы слушать что угодно, лишь бы сохранить авторитет и добиться своего.

— Меня зовут Бетти Халука, — заявила она, протягивая руку. — Я юрист и работаю с неимущими. В большинстве случаев могла быть с вами вместе, но на этот раз, кажется, мы на противоположных сторонах баррикады.