В помещении остались только мы с Конфеткой, и ее, казалось, вовсе не огорчало, что я так неторопливо рассказываю о Розе Тейт. По ходу дела я стал искать ножи, которые мы видели в доме леди Гамильтон. Но мне было любопытно, откуда Конфетка знает Розу. Завершив повествование, я спросил:

— Как ты познакомилась с Розой?

— Тебе же известно обо мне все! Я знаю, ты обо мне расспрашивал. Мне сказал Гулляр.

— Я просто пытался уберечь тебя от встречи с тем типом, которого только что отсюда выволокли. Он любит кромсать на кусочки богатых девушек.

— Это я уже поняла. Наверное, я должна тебя поблагодарить за то, что ты не дал ему сожрать мою печенку.

— Поблагодари, это будет замечательно. Наконец я нашел ножи под кучей тряпья, которая служила Уинчеллу постелью. Я не хотел к ним притрагиваться, хотя считал, что, пока Уинчелл жив, от них не может быть вреда.

— Спасибо, Гаррет. Я говорю это искренне. Когда мне страшно, я начинаю язвить.

Заметили, как она увильнула от вопроса, откуда она знает Розу? Я тогда не заметил.

— Значит, у Гулляра тебе все время было жуть как страшно.

У Гулляра ее так и называли — Маленькая язва.

— Ты лишаешь себя всякой возможности добиться моего расположения, Гаррет.

Я присвистнул, как паровоз:

— Ты красивая, но я быстро остываю. Я уже начинаю думать, зачем я потерял с тобой столько времени. Твой характер уничтожает преимущества, данные тебе природой.

— У меня так всегда, Гаррет. Только дела начинают налаживаться, я сразу все порчу. Мама говорит, я прирожденная неудачница. Ладно. Я обещаю. Постараюсь. Спасибо. Ты спас мне жизнь. Что я могу для тебя сделать, кроме того, что напрашивается само собой.

В двери показался Туп и тут же вмешался:

— Что вы здесь затеяли, Гаррет?

— Ищу улики.

— Что-нибудь нашли?

— Да. Ножи. Покойник сказал, что их нужно сломать.

Туп приблизился на несколько шагов и взглянул на четыре обнаженных лезвия.

— Не опасно к ним прикасаться?

— Уинчелл и Рипли невредимы?

— Да.

— Тогда не опасно. Только не порежьтесь. Туп выругался и взял ножи.

— Я сразу же их сломаю. И вышел. Я сказал Конфетке:

— Кроме того, что напрашивается само собой, хотя оно не так напрашивается, как ты думаешь, ты можешь зайти ко мне и побеседовать с моим партнером. Он у нас мозговой центр. Он хочет тебя видеть.

— Он что, калека? Не может сам прийти?

— Он нездоров.

Я спрятал улыбку. Покойник нездоров более, чем кто-либо другой.

Мы выбрались из подвала. Конфетка болтала без умолку. Я признал себя побежденным. Я пытался представить ее Тупу, чтобы она знала, кому официально принадлежит честь ее освобождения. Это не помогло. Она продолжала трепаться, обращаясь ко мне. Тупа интересовали только ножи, он трудился весьма старательно и разломал каждый нож на четыре части.

— Об этом мы позаботились. Туп был ужасно счастлив и доволен собой. Дьявол гордился да… — подумал я.

— Лучше проверьте, не взяли ли они у того бродяги чего еще. Мы не знаем точно, что проклятие передается через ножи.

— Бродягу кремировали, и вся его одежда тоже сгорела. А теперь мы кремируем этих… Ах, да! Правильно. После того, как узнаем насчет проклятия.

— Да, после.

Конфетка не унималась. Я сказал:

— Женщина, я больше не могу. Я не мазохист. Но я хочу, чтобы ты пошла со мной и поговорила с моим партнером. По дороге к тебе на Холм мы как раз будем проходить мимо нашего дома.

Я примолк и уставился на пленников. Оба лежали в джутовых мешках. Уинчелл бесился. Рипли лежал спокойно, но это внушало мне смутные подозрения. Пока я смотрел, мимо пролетела крохотная мошка, похожая на моль.

В это время Конфетка спросила:

— Откуда ты знаешь, что твой дом находится по дороге ко мне?

— Признаюсь, я еще не выяснил, кто ты на самом деле. Но я знаю, что с Холма. Этому убийце нравились только богатые девушки. Так что если ты собираешься вернуться домой, спрятаться от реального мира и думать, как тебе повезло, что можно позабыть обо всем, что было, и относиться к беднякам…

— Ты акмеист? Или анархист?

— Что? Ты упустила смысл.

Это ничего, главное, что я не упустил ее. Я тащился домой, и она шла за мной по пятам. Покойник будет доволен.

— Полно чокнутых подпольных групп, Гаррет. Их десятки. Пуантилисты. Деконструктивисты. Калибраторы. Аватаристы, атеисты, реалисты, постмодернисты. Ты так говорил…

— Я не касаюсь политики в надежде, что политика не коснется меня. По моему мнению, хорошо обдуманному, хоть и циничному, пусть мы даже перезрели для перемен, все перемены, проводимые людьми, приведут только к худшему, пойдут на пользу все более немногочисленной и продажной правящей верхушке. — В эту минуту я понял, чем она увлечется теперь: революцией. — Кстати, у тебя есть имя? Настоящее имя?

Все эти исты соберут под свои знамена несчастненьких, скучающих богатых барышень.

— Конни.

— Правда? Значит, ты почти его не изменила?

— Почти. Конни меня называл только брат. В прошлом году он погиб в Кантарде. Он был капитаном кавалерии.

— Прими мои соболезнования.

— А ты мои, Гаррет.

— Что?

— Ты тоже там кого-то потерял. До меня дошло.

— Да. Типичный случай. А как называют тебя другие люди?

— Микки.

— Микки? Как они ухитрились из Конни сделать Микки?

Она рассмеялась. Когда она ничего не делала, а просто веселилась, у нее был чудесный смех. Я чуть не ошалел.

— Не знаю. Это моя няня. У нее были для всех нас ласковые прозвища. А что? Я захихикал:

— Ты мне напомнила о моем младшем брате. Мы звали его Фуба.

— Фуба?

— Не знаю почему. Это моя мама. Меня она называла Прыщ.

— Прыщ? Да. Ну конечно. — Конфетка закружилась и стала показывать на меня пальцем. — Прыщ! Прыщ!

— Эй! Прекрати!

Люди таращили на нас глаза. Она сделала пируэт:

— Прыщ! Знаменитый сыщик Прыщ! Конфетка засмеялась и помчалась вперед. Побежала, потому что я припустился за ней. Она неплохо бегала. Ноги у нее были что надо. Красивые ноги, я не очень-то старался ее догнать, просто бежал сзади и наслаждался зрелищем.

Мы пустились бегом, когда были уже недалеко от дома. Начиналась Макунадо-стрит, я поравнялся с Конфеткой и сказал:

— Осталось два квартала по этой улице. Это мой район. Здесь меня знают.

Она смеялась и пыталась отдышаться.

— Есть, сэр, мистер Прыщ. Я постараюсь, чтобы вы не уронили свое достоинство.

Когда Дин открыл парадную дверь, она все еще смеялась, и мне было не по себе.

Белинда стояла в коридоре. Она хмуро посмотрела на Конфетку. Конфетка хмуро посмотрела на Белинду. Они, без сомнения, узнали друг друга. Конфетка напоследок еще раз подколола меня:

— Ты знаешь, что его прозвище Прыщ?

— Дин, — прорычал я, — принеси закуски в комнату Покойника. А также нюхательную соль на случай, если я дам этой девице по башке и она отключится.

У меня вдруг возникла трудность. Я оказался меж двух восхитительных женщин, обе очень интересные и разглядывают друг друга, как кошки, собирающиеся вонзить когти. В меня.

Я давно не тренировался, но вспомнил, как это бывало. Когда они поднимут бучу, я все возьму на себя. Их счастье, что напали на такого, как я.

Я услышал шум в маленькой гостиной, и меня осенило. Я вбежал в комнату до того, как последний приблудный кот Дина успел спрятаться. Это был крошечный пушистый комочек, такой ласковый, что даже я, если бы меня приперли к стенке, признал, что он душечка. Я метнулся обратно в коридор, где мои дамы обменивались убийственными взглядами. Котенок замурлыкал.

— Вижу, что вы, девочки, знакомы. — Я сказал Конфетке: — Она здесь прячется. От убийцы. — И Белинде: — Вчера вечером убийца ее похитил. Мы только что ее освободили. Я привел ее на беседу с Покойником.

— Я так и думала. Я слышала, что ее похитили.

Белинда посмотрела на котенка без того огонька, который загорается при виде этих животных в глазах их поклонников. Черт возьми! Такая мысль, и все зря.