— Ничего не могу сказать.

— Он еще страдает припадками.

— Бешенства?

— Сердечные или что-то в этом роде.

— Ни на что не похоже. Если б увидеть его…

— Да Но вряд ли это можно устроить. Они там все с приветом, не выносят чужаков.

Я бегло описал ему обитателей дома Стэнтнора

— Похоже на психушку.

— Вроде того. Все они, кроме кухарки и Дженнифер, лет по тридцать прослужили в морской пехоте, главным образом в Кантарде.

Морли усмехнулся.

— От комментариев воздержусь.

— Молодец. Избегайте соблазнов, и мир станет чуточку лучше. Еще одно. Старик воображает, что я занят поисками вора. Кто-то крадет его серебро и военные трофеи. — Я протянул список, Морли начал читать. — Я заплачу дополнительно тому, кто возьмется разведать, не проходят ли некоторые из этих вещей по обычным каналам.

— Плоскомордому нужна работа.

Плоскомордый Тарп — наш общий приятель, что-то среднее между Морли и мной. Он совестливей Дотса и честолюбивей меня, но огромный, как дом, и кажется недоумком. Тарпа трудно принимать всерьез, и ему редко достается хорошая работа.

— Ладно. Я заплачу по обычным расценкам. Плюс если найдет что-нибудь из списка, Плюс если опишет вора.

— Деньги при тебе?

Намек понят. Я выплатил ему аванс.

— Мы с Плоскомордым благодарим тебя, — сказал Морли. — Конечно, хочется сделать одолжение старому товарищу, но задаром это чертовски скучно. Особенно если старик просто помирает своим ходом.

— Что-то там происходит. Меня пытались замочить. — Я вкратце рассказал ему.

— Вот бы посмотреть на физиономию того парня. Он вдарил топором, а ты зазвенел, как колокол, — заржал Морли. — Однако тебе повезло.

— Надо полагать.

— В чем же, по-твоему, суть дела?

— Не знаю. Деньги? Больше там ничего нет. У старика примерно пять миллионов. Сын его умер. Жена умерла двадцать лет тому назад. Его дочь Дженнифер получает половину, а другая половина переходит к его приятелям — морским пехотинцам. Три года назад было семнадцать наследников. С тех пор двое умерли, предположительно естественной смертью, одного забодал бешеный бык, а четверо пропали. Посчитать нетрудно: доля оставшихся в живых почти удвоилась.

Морли уселся, положил ноги на стол и поковырял зубочисткой в жемчужно-белых зубах. Я не мешал ему думать.

— Да, в этом муравейнике может подняться довольно паршивая возня.

— Такова уж человеческая природа.

— Я не любитель держать пари, но тут можно смело ставить на жадность. Кому-то не хватает его доли.

— Такова уж человеческая природа.

— Никто не пройдет мимо таких денег. Ни ты, ни я, ни даже святой. Думаю, ты копаешь в правильном направлении.

— Беда в том, что мне никак не удается увязать все вместе. Если я найду вора — кстати, зачем воровать, когда тебя ожидает огромное наследство? — не станет ни на йоту ясней, кто убивает генерала. Для того, кто сокращает число наследников, это смысла не имеет. Ему, наоборот, надо, чтоб старик протянул подольше.

— Что будет, если дочка сыграет в ящик раньше его?

— Проклятие! — Это же очень важно, а мне и в голову не приходило. Если все перейдет к служакам, ей надо держать ухо востро.

— Странно, по их поведению не заподозришь, что они знают о происходящем. Похоже, они настроились жить себе поживать тихо-мирно. Они и не думают следить друг за другом, а я, пробыв там всего день, сразу заметил, что дело нечисто.

— Вы, сыщики, дальше своего носа не видите.

— Ты о чем?

— Ведь они все старые товарищи. Кому-то одному взбрело на ум разбогатеть, перерезав остальных. Но кто же заподозрит своего старого кореша? Представь только, через что они прошли вместе.

Он прав. У меня тоже такое в голове бы не уместилось. Нельзя вдруг перестать доверять старому товарищу, с которым провел бок о бок много лет. Невозможно вообразить, что он так изменился.

— В конце концов, может, так оно и есть: трое умерли естественной смертью, а четверым надоели заведенные в доме порядки, и они ушли, наплевав на деньги.

— А земля плоская и стоит на трех китах.

— Ты пессимист.

— Я реалист. Ты разуй глаза. На днях тридцатишестилетний мужик зарезал отца с матерью за то, что они не дали ему денег на бутылку. Такова жизнь, Гаррет. Люди — хуже самых жутких чудищ из ночных кошмаров. — Он усмехнулся. — Тебе еще повезло: никакой мистики — ни вампиров, ни оборотней, ни ведьм, ни колдунов, ни встающих из могил мертвецов. Всякая дрянь не путается под ногами.

Я фыркнул. Такие штуки встречаются не на каждом шагу, но они тоже часть жизни, и рано или поздно приходится с ними столкнуться. Лично меня чертовщина интересовала мало. Впрочем, мне еще не довелось иметь с ней дело.

— Кажется, я видел привидение.

— Чего?

— Привидение. Я все время вижу женщину, которую никто не впускал в дом. Никто больше ее не видит. Если они не морочат меня, но скорее всего морочат.

— Или тебе мерещится. Роскошная блондинка, верно?

— Блондинка. Недурна.

— Ты просто грезишь наяву.

— Ну со временем узнаем. Меня еще кое-что тревожит, но пока не могу выразить словами, что именно.

— Пустяки, наверное.

— Пустяки? Лучше мне вернуться туда.

— У тебя есть с собой что-нибудь эдакое? Неприятно думать, что ты в окружении убийц — и не вооружен ничем, кроме зубов и ногтей.

— Есть пара штучек.

— Всегда у тебя что-нибудь припасено, — хмыкнул Морли. — Смотри, не поворачивайся ни к кому спиной.

— Не буду.

Я уже закрывал дверь, когда Морли окликнул меня:

— А дочка, какая она из себя?

— Двадцать с небольшим. Красотка, но не из разговорчивых. Испорченная девчонка, надо полагать.

Он задумчиво поглядел на меня, передернул плечами, встал из-за стола, опустился на пол и снова принялся за отжимания. Я хлопнул дверью: тяжело смотреть, как человек сам себя мучает.

Я повернул на юг, весьма довольный собой: я знал своего Морли, любопытство погубит его. Он умрет, а выяснит, где собака зарыта. Всех поднимет на ноги, все вверх дном перевернет, но разузнает, что происходит у Стэнтноров, если что-нибудь происходит.

Когда я вышел за Южные ворота, самодовольство улетучилось. Начал моросить дождик. Я обругал себя за недоверие к лошадям. Черт возьми, не умеешь ездить верхом, нанял бы карету: ведь карету можно отнести к необходимым расходам, и пускай Стэнтнор платит. Расходы — удивительно гибкая статья, особенно если клиент не имеет возможности контролировать тебя.

До поместья я добрался уже насквозь мокрый. Странно. Большинство крупных загородных поместий имеют названия «Клены», «На ветру», иногда и вовсе бессмысленное, типа «Британский камень». Но у Стэнтноров — точно не имение, а лачуга овцевода. Поместье Стэнтноров — и все. Старинное семейное жилище, роскошное, как музей, но ни для кого оно не стало домом, никому не пришло в голову дать ему имя.

Я не дошел до входа в особняк шагов пятьсот, Дженнифер Стэнтнор вылетела мне навстречу из парадного подъезда. Она даже шали не накинула. Питерс шел следом, но не похоже было, что он хочет ее задержать.

Они поравнялись со мной одновременно. Казалось, Дженнифер уже довела Питерса до белого каления и теперь не прочь отделаться от него. Я постарался прикинуться удивленным. Это было нетрудно: я не переставал удивляться ни на минуту. Я приподнял бровь — один из моих самых эффектных трюков. Дженнифер остановилась, но молчала, пытаясь отдышаться. Питерс, он запыхался меньше, хоть и был в три раза старше, сообщил:

— На охоте произошел несчастный случай.

Я и глазом не моргнул.

— Да?

— Давай зайдем в дом, а то промокнем. Я взглянул на Дженнифер. Казалось, она намеривается заговорить.

— Это не несчастный случай, — мрачно заявила она.

Нет, вероятно, если есть жертвы. Но вслух я этого не сказал, только хмыкнул.

— Нас беспокоят браконьеры, — рассказывал по дороге Питерс. — На наших землях водятся олени — целое стадо.