— Наверное, это проявление животного магнетизма, чувства опасности и вкуса запретного плода, таящихся в связи с представителем низшего класса, — заявил он невозмутимо.
Я не мог решить, обижаться или нет.
— Чем бы оно ни было, это — величайшее событие моей юности. Ничего подобного со мной больше не происходило.
— Я же говорил, что ты романтик.
И он оставил эту тему.
— С тех пор здесь многое изменилось, — сказал я. — Дом полностью перестроен.
— Ты уверен, что это именно тот?
— Да.
Память твердила — здесь. По этой земле мы ходили под бдительным взглядом любящей мамаши, которая считала наши чувства мимолетным эпизодом в жизни дочери и не поверила бы своим глазам, если бы догадалась пробраться за нами на кладбище.
Морли поверил мне на слово.
Мы были еще в пятидесяти футах от дома, когда вышел человек в ливрее и двинулся к нам навстречу.
— Похоже, он не очень рад, что мы решили заглянуть на огонек. Он не похож на обычного швейцара, — пробурчал Морли.
И точно. Он смахивал на Плоскомордого Тарпа, оставившего позади свои лучшие годы, но по-прежнему весьма опасного.
— Чем могу служить, джентльмены?
Надеясь на лучшее, я решил идти напрямую, не сильно удаляясь от правды.
— Не знаю. Мы прибыли сюда из Танфера в поисках Кляуса Кронка.
Похоже, с этой стороны он удара не ожидал.
— А я-то думал, что уже слыхал все идиотские шутки.
— Мы только сейчас узнали, что он умер.
— Ну и отправляйтесь туда, откуда явились, раз парень, которого вы ищете, откинул копыта.
— Я желал побеседовать с ним лишь с целью выяснить, где я могу найти его старшую дочь. Я знаю, что она вышла замуж, но не знаю, за кого. Я рассчитывал, что ее мать или кто-то из родственников еще живут здесь и смогут подсказать мне нужное направление поисков. Остался ли кто-нибудь из них в этом доме?
Он выглядел так, будто все это для него слишком сложно.
— Вы, наверное, толкуете о людях, которые здесь жили раньше? Так они съехали пару лет назад.
Изменения в доме казались свежими, что подтверждало слова ливрейного Тарпа.
— Вам не известно, где она может находиться?
— Откуда? Я даже не знал ее имени, пока вы мне не сказали.
— Благодарю вас за ваше внимание и потраченное на нас время. Попытаемся отыскать ее как-нибудь еще.
— Для чего вам потребовалась эта мачушка?
Пока я обдумывал ответ, Морли выпалил:
— Чтобы бросить ее в болото и посмотреть, как запрыгают лягушки.
— Мы представляем интересы душеприказчиков в завещании, по которому она является основной наследницей.
— Обожаю, когда ты изъясняешься юридическими непристойностями. — Морли перевел нашему новому приятелю: — Она унаследовала кучу денег. — Почти превратившись в чревовещателя, он прошипел мне: — Врежь ему цифрой, посмотрим, как он вытаращит глаза.
— Это составит примерно сто тысяч марок, за вычетом гонорара душеприказчиков.
Глаза он не вытаращил. Даже не мигнул. Наш друг просто сказал:
— А я-то думал, что уже слыхал все идиотские шутки.
Я тоже повторил:
— Благодарю вас за ваше внимание и потраченное на нас время, — и направился в сторону улицы.
— Куда дальше? — поинтересовался Морли.
— Поспрашиваем в домах на противоположной стороне. Те, кто там живет, знали это семейство. Может, что-нибудь подскажут.
— Если они тоже не съехали. Что скажешь об этом парне?
— Пока воздержусь, надо побеседовать с другими людьми.
В следующем доме у нас состоялась не такая воинственная, но такая же бесполезная беседа. Живущие там люди переехали в этот район всего год назад и знали о Кронках лишь то, что Кляус был убит во время последнего вторжения венагетов.
— И что ты об этом думаешь? — спросил я, развернув экипаж и направив его назад в сторону обиталища павлинов.
— О чем?
— Они сказали, что Кронк был убит «во время последнего вторжения венагетов», а не «убит венагетами».
— Неточность, проистекающая из лености ума. Без сомнения.
— Не исключено. Но это тот нюанс, который стоит принять во внимание. Именно из таких деталей создается полная картина. Они подобны отдельным мазкам кисти художника.
Павлины засекли нас и теперь орали в тринадцать дьявольских глоток. Они вопили так, словно у них много лет не было повода покричать.
— Господи, — прошептал я, — да она вовсе не изменилась.
— Она всегда была такой старой уродиной? — спросил Морли, уставясь на женщину на балконе, которая следила за нашим приближением.
— Не изменила даже одежду. Будь с ней осторожен. Она наполовину халдер и что-то вроде ведьмы.
Маленький человечек в зеленом сюртуке и длинном колпаке перебежал нам дорогу. Он что-то верещал на непонятном мне языке. Морли поднял камень, чтобы запустить им в человечка, но я его остановил.
— Что ты делаешь?
— Это же паразиты, Гаррет. Пусть они бегают на задних лапах и издают звуки, напоминающие речь, но они всего лишь паразиты. Не лучше крыс.
Но камень он все же выронил.
У меня свое отношение к крысам, которые бегают на задних лапах, говорят и даже занимаются общественно полезной деятельностью. Я понимал настроение Морли, хотя и не разделял его предрассудка.
Старая Ведьма (я не слышал, чтобы ее звали иначе), скалясь, пялилась на нас сверху. Это был классический беззубый оскал. Она выглядела точно как ведьмы в детских сказках. Я ничуть не сомневался, что она сознательно выработала для себя этот образ.
До нас донеслось безумное хихиканье. Павлины ответили на него новым воплем.
— Страшно, — сказал Морли.
— Таков ее образ. Своего рода игра. Вообще-то она безвредна.
— Это ты так говоришь.
— Так считали все, когда я был здесь. Безумна, как гном, накурившийся «травки», но абсолютно безвредна.
— Тот, кто дает убежище этим крошечным ядовитым гадам, не может быть безвредным. Или невинным. Как только вы позволяете им приютиться в вашем саду, они начинают размножаться, как кролики, и скоро вы обнаруживаете, что все приличные люди, раздраженные их грязными трюками, бегут от вас.
Мы уже находились под самым балконом. Я воздержался, не стал упоминать о его реакции на расизм садовника. Это не принесло бы пользы. Каждый почему-то склонен полагать, что его собственный расизм — проявление божественного вдохновения и не подлежит сомнению.
Само собой, моя собственная нелюбовь к крысиному народцу — исключение из этого нелогичного образа мышления.
Старая Ведьма снова захихикала, ее поддержал мощный хор павлинов. Затем она прокричала:
— А ведь его убили!
— Кого? — спросил я.
— Человека, которого ты ищешь, рядовой Гаррет. Синдика Кляуса. Они думают, что об этом никто не знает. Но они ошибаются. Их видели. Не так ли, мои милые крошки?
— Откуда вы?…
— Неужели ты думаешь, что ты с той девчонкой могли незамеченными убегать по ночам на кладбище, чтобы удовлетворить свою похоть? Маленький народец все видит и рассказывает мне. А я никогда не забываю имен и лиц.
— Что я тебе говорил? Настоящие паразиты. Прятались в тени надгробий, выслеживая тебя. И, думаю, хохотали в глубине своих маленьких черных душонок, потому что нет зрелища более смешного, чем совокупляющиеся люди.
Я постарался проигнорировать его слова, но слегка покраснел.
— Кто его убил, — спросил я, — и почему?
— Мы могли бы назвать некоторые имена, не так ли, мои милые крошки? Но зачем? В этом нет теперь никакого смысла.
— Но не могли бы вы по крайней мере сказать, почему он был убит?
— Он узнал нечто, оказавшееся опасным для его здоровья. — Она вновь хихикнула. Павлины приветствовали ее ором. Видимо, это была удачная шутка. — Не так ли, мои милые крошки? Слишком много знал.
— Что это могло быть?
Радость исчезла с ее лица. Глаза посуровели.
— От меня ты ничего не узнаешь. Может быть, этой мачушке Кейен что-нибудь известно. Спроси ее, когда отыщешь. Скорее всего и она ничего не знает. А мне плевать на всю эту историю.