- Он смотрит на нас из окна, - нахмурился Завки.

- Хозяин обедает, - икнул Алчинбек, - он никого не принимает...

- Тогда скажи своему хозяину, чтобы он подавился куском мяса! - зло крикнул Завки. - Если оно ещё лезет ему в горло!

Дверь с шумом распахнулась. На пороге, держась за боковой косяк, стоял Кара-Каплан. Он тоже был без чалмы. Шишкастая бритая голова была покрыта шрамами.

- Кто здесь шумит? - обвёл Кара мутным, остекленевшим взором лица пришедших, никого не узнавая. - Кто осмелился помешать нам справлять поминки?

Кто-то толкнул его в спину. Кара-Каплан посторонился.

На крыльцо, пошатываясь, вышел Садыкджан. Сзади его поддерживал Эргаш.

- Что происходит? - забормотал байвачча. - В этом доме траур... Кто вы такие?

Он тоже никого не узнавал.

Алчинбек, ткнувшись дяде носом в шею, что-то зашептал ему на ухо.

- Как, ещё один поэт? - неожиданно засмеялся Садыкджан и взгляд его стал более осмысленным, определенным. - Это становится интересным... В последнее время поэты что-то зачастили в мой дом... Но они почему-то приходят тогда, когда я не хочу их видеть... Вот, например, поэт Хамза... Он пришёл ко мне в день смерти моей жены, которая, собственно говоря, умерла из-за него... И мой калым, десять тысяч рублей золотом, - подумать только, самый большой калым, который платили когда-нибудь в Коканде! - пропал даром...

- Не по этим ли деньгам вы справляете сейчас поминки? - угрюмо спросил Завки.

Садыкджан задохнулся.

- Кто ты такой?! - завизжал он, рванувшись из рук Эргаша. - Откуда взялся, чтобы упрекать меня в моем доме?!

Алчинбек снова сунулся к уху дяди.

- Убайдулла Завки? Я знал когда-то человека по имени Убайдулла... Но он давно уехал из нашего города, он странствовал по белому свету... Это не он, это самозванец! Хватайте его, мусульмане!

- Держи вора! - рявкнул Эргаш, выхватывая из-под халата кинжал.

Но едва лишь он спустился с крыльца на одну ступеньку, как тут же потерял равновесие и покатился вниз.

- Ха-ха-ха! - разразился Кара-Каплан счастливым, пьяным хохотом. - Наш Эргаш, кажется, хочет стать птичкой! Он учится летать! Ха-ха-ха!

Завки с презрением и даже брезгливостью смотрел на окружавших хозяина дома людей. Потом перевёл взгляд на байваччу.

- Ты не узнал меня, Садыкджан... - вздохнул он, - Ну что ж, наверное, я действительно сильно изменился... Впрочем, ты изменился тоже. Когда-то я знал тебя человеком, ещё не до конца потерявшим человеческий облик... Да, я много странствовал по свету, повидал много людей, городов и стран... Но я, кажется, вовремя вернулся в Коканд, чтобы напомнить тебе о том, что мы все будем держать ответ перед аллахом за свою жизнь на земле.

Ты перестал быть мусульманином, байвачча. Ты взял на себя слишком много грехов перед аллахом. Ты можешь купить полицию, Садыкджан, но тебе никогда не купить голос народа. И я, поэт Убайдулла Завки, присоединяю свой голос к голосу народа.

Я напишу стихи о твоих злодеяниях, байвачча! И имя твоё будет проклято в веках, потому что слово поэта живёт долго...

Никто не заметил, как спустился с крыльца Кара-Каплан.

Медленно, осторожно, как змея, приближался он к Завки, пока тот говорил. И вдруг, взмахнув кулаком, бросился на поэта.

Но стоявший за спиной Завки Умар-палван, Умар-богатырь, выскочил вперёд, перехватил на лету руку бандита и сжал её, как стальными клещами.

- Ты, щенок бая! - зашипел Умар в лицо Кара-Каплана, от которого несло застойным, многодневным перегаром. - Ты что задумал, пьяная скотина? Бить поэта?

Садыкджан, казалось бы, мгновенно протрезвел от этой разыгравшейся прямо перед ним неожиданной сцены.

- Ты опять пришёл без разрешения в мой дом? - зарычал он. - Может быть, ударишь и хозяина этого щенка?

- Если у вас траур, байвачча, то утихомирьте своих собак! - зло ответил Умар. - Я никому не позволю при мне бить поэта...

И он отшвырнул от себя пьяного Кара-Каплана, кулём свалившегося около крыльца рядом с Эргашем.

- Кто поэт?! Вот этот?! - заорал Садыкджан, вытягивая палец в сторону Завки. - Это бездомный бродяга, босяк, безнравственный подстрекатель!.. Он хочет опозорить моё имя своими жалкими стишками! Да кто будет слушать его, не пожертвовавшего в своей подлой жизни даже полтаньга на мечеть?

Эргаш и Кара-Каплан карабкались по ступеням на крыльцо.

- И Хамза ваш никакой не поэт! - бесновался байвачча. - Он тоже подстрекатель и бунтовщик! За ним давно уже полиция следит!..

Алчинбек при этих словах повис на разбушевавшемся родственнике, пытаясь затолкать его в дом.

- Ваш Хамза бесстыдник! - орал Садыкджан, вырываясь из рук племянника. - Поправ шариат, он оскорбил даже труп женщины, ворвавшись в день её смерти в дом, где она умерла из-за него!.. Но эта женщина была законной женой другого человека!..

Убайдулла Завки стоял перед крыльцом дома Садыкджана опустив голову. Он понял, что его приход к байвачче не имел никакого смысла... Что можно было ожидать от этого человека, окружившего себя бандитами и наёмными убийцами и тем не менее продолжавшего взывать к законам шариата?

- Ну что замолчал, Завки? - подбоченился на крыльце байвачча. - Ты уразумел наконец, что твой Хамза, за которого ты собираешься молиться, отнял у меня законную жену? Ты убедился, что он безбожник, невер и насильник?

Убайдулла поднял голову.

- Зубейда никогда не была твоей женой, - сказал Завки. - Ты заплатил за неё калым, это верно. Но женой она тебе не была, ибо сердце её принадлежало другому человеку. Зубейда и Хамза любили друг друга - об этом знает весь Коканд и узнает весь мир... Фархад ли влюбленный или Меджнун - каждый из них мог быть на месте Хамзы. И Зубейда могла быть Лейли или Ширин... Такова сила любви. Она проносит через века имена людей, оставшихся верными ей до конца, выбирающих смерть, если быть вместе со своей любовью невозможно. Это очень древняя истина, байвачча, - любовь не умирает, когда умирают любящие друг друга люди. Любовь сильнее смерти. Ради подтверждения этой старой истины, может быть, и стоит человеку каждый раз заново жить на земле... А вы отняли у Хамзы Зубейду, вы лишили его любимой, Садыкджан... Вы сломали крылья этим двум голубям, погубили их счастье... Кто же после этого насильник - вы или поэт, безвинный и добрый поэт?

Аксинья, племянница паровозного машиниста со станции Коканд-товарная Степана Соколова, особенно часто бывал а в те дни и недели в доме ибн Ямина.

Гибель Зубейды и необычная болезнь Хамзы поразили Аксинью в самое сердце. Она была потрясена той глубиной страсти, которая не позволила Зубейде жить с нелюбимым мужем и заставила уйти из жизни. Ответное чувство Хамзы, его страдания, отчаяние и тоска надолго лишили Аксинью покоя. В бессонные ночи часами думала она о Зубейде и Хамзе. Впервые в своей жизни увидела Аксинья, что живая человеческая любовь может быть такой великой и сильной.

А часто появляться в доме ибн Ямина Аксинья начала ещё во время болезни Ачахон, сестры Хамзы. В ту ночь, когда доктор Смольников делал Ачахон операцию, медицинская сестра Аксинья Соколова стояла у изголовья больной.

Потом в течение целой недели Аксинья по просьбе доктора каждый день приходила менять Ачахон повязку. Доктор Смольников беспокоился, что напряжённые условия операции вне больницы - ночь, слабое освещение, нервная обстановка, запущенность болезни - могут вызвать нежелательные последствия.

И кроме того, он опасался Джахон-буви. Религиозно настроенная старуха могла просто сорвать бинты, наложенные урус-табибом.

Ведь это была первая операция в Коканде, сделанная русским врачом мусульманской девушке.

Но тогда Хамза ещё был здоров, и всё обошлось благополучно. Через неделю Ачахон уже сама делала себе перевязку.

Аксинья научила её обрабатывать рану, пользоваться йодом и бинтами.

Тогда-то они и подружились, Аксинья и Ачахон. И конечно, много говорили о Зубейде и Хамзе, печальная любовь которых была на устах почти у всех. И уж как было не поговорить об этом Ачахон, родной сестре поэта, и Аксинье, племяннице Степана Соколова, который с некоторых пор, внешне стараясь не подчёркивать этого, стал одним из самых близких друзей Хамзы.