— Дэн где-то неподалеку. А Шон вышел — возится с микролетами.

— Позови отца.

Через несколько секунд в наушнике Мортона раздался голос Дэнни:

— Я все слышал. Мы можем что-нибудь сделать для Анны?

— Мы ускорим время высадки, Дэнни. Я хочу начать прямо сейчас, если это возможно.

— Как насчет погоды, Дэвид? Нам ведь нужен дождь для прикрытия.

— Подожди секунду.

Мортон подошел к двери бункера и выглянул наружу. Над пиками Коста-Рики собирались тучи. Небо уже потемнело. Помогал и вулкан — столб черно-красного дыма начал вырываться из его жерла. Мортон почувствовал привкус пепла в воздухе и вернулся к рации.

— Начинаем, — сказал он. — Когда доберешься сюда, поймаешь меня на старой частоте Штази. Я раздобыл местную рацию.

— Понял.

Мортон вытащил из рюкзака оставшиеся магазины и рассовал их по всем карманам, потом прикладом автомата разбил полевой радиотелефон: тот уже сослужил свою службу. Оглядев ряды винтовок, он собрал ящики с патронами в центре комнаты на полу, отодвинув в сторону лишь один, и разложил вокруг этой груды столько оружия, сколько смог дотащить. Из оставшегося ящика он вытащил все патроны и стал вскрывать их один за другим. Вскоре на полу образовалась небольшая кучка черного порошка. Он сделал из него дорожку к двери, вышел наружу и одиночным выстрелом из автомата поджег пороховую ленту. Она вспыхнула, и огонь побежал к груде оружия. Он закрыл стальную дверь и бегом пустился прочь.

В этот момент гора Масая наконец заговорила. Громоподобный рык прогремел где-то в глубине ее кратера, а через несколько секунд с гораздо менее впечатляющим грохотом взорвался бункер.

— Бог на моей стороне, — пробормотал Мортон. — Это точно…

Он побежал к зданию клиники.

Мадам и доктор Ромер, находившиеся в комнате финского домика, метнулись к окну. Отверстие кратера мерцало, словно камни налились мощным внутренним жаром. Свечение становилось все ярче. Из кратера вырвался столб огня. Он показался почти твердым, когда взметнулся вверх в сопровождении пронзительных звуков, словно гигантскими мехами раздували горящие угли. Когда огромная расплавленная громадина достигла высоты около сотни футов над горловиной кратера, сопровождавший ее визг оборвался, и, словно не в силах более поддерживать себя, столб рухнул обратно в кратер с грохотом артиллерийского залпа. В наступившей затем тишине над вулканом стало растекаться темное облако.

— Бог мой, Густав! Что случилось? — прошептала Мадам, поворачиваясь к нему.

Что-то в ее голосе поразило его слух. И то же самое отразилось на ее лице. Он и не подозревал, что когда-нибудь услышит или увидит это в ней: страх. Медленно, с участием, которого он никогда в себе не предполагал, он вытянул правую руку и дотронулся до ее ладони.

— Все в порядке, Мадам. Нет никакой опасности. Нам нечего бояться, — произнес он спокойно, как посторонний наблюдатель, словно поставил диагноз.

Она почувствовала в его голосе силу, и на мгновение ей почудилось, что это Элмер стоит рядом.

— Хотите сигару? Или выпить? — вежливо спросил он. — У меня есть ваш любимый бренди. А сигары — кубинские.

Она быстро взглянула на него. Откуда ему известны ее вкусы? Почему он так смотрит на нее? Господи, да уж не вздумалось ли ему…

Ему вздумалось.

— Я хочу сказать вам кое-что, — тихо начал Ромер. — Я давно уже хотел сказать вам это, Мадам. Я так восхищаюсь вами… Больше, чем любой другой женщиной. В вас есть такие качества, которых я не встречал ни в одном человеке, кроме, если позволите мне так выразиться, себя самого. Мы оба точно знаем, чего хотим. А в вашем случае то, чего вы хотите и чего достигли, было сделано без использования вашего, если вы опять позволите мне так выразиться, самого мощного оружия — вашей женственности. Однако мгновением раньше я уловил то, что, если можно так сказать, сопутствует этому свойству. Ранимость. Вы гораздо более ранимы, чем можете сознавать. Вы нуждаетесь — в лучшем смысле этого слова — в ком-то, кто защищал бы вас. Кто заботился бы о ваших эмоциональных потребностях.

Откуда-то издалека он слышал собственный голос, продолжавший перечислять преимущества того, что он предлагал.

— Я знаю, вы уважаете меня, а уважение — основа любых отношений, которые вообще чего-то стоят. Из него может вырасти нечто гораздо большее. И этому большему нужно позволить развиваться свободно, без всяких барьеров. Вы сможете приходить и уходить, как делаете теперь, но зная, что я буду ждать вас здесь. Всегда.

Она закрыла глаза, а когда открыла, Элмера больше не было рядом с ней.

— Пожалуйста, уберите вашу руку, Густав. Никогда больше не прикасайтесь ко мне.

Когда он подчинился ее приказу, она сделала шаг в сторону, взглянула на него и холодно, тоном окончательного приговора произнесла:

— Густав, какими бы фантазиями вы ни забавлялись, меня в них не впутывайте. Наши отношения — чисто деловые. Я наняла вас и плачу вам за вашу работу. Никогда не забывайте об этом. Вы очень ценный служащий для меня, но все равно — служащий. Ради вашей ценности я закрою глаза на грубую дерзость того, что вы тут наговорили. Но хочу ясно сказать одно: я не заинтересована ни в каких отношениях с вами, кроме тех, которые существуют. Если для вас это неприемлемо, давайте закончим наше деловое партнерство здесь и сейчас. Итак?

Никогда раньше он не совершал такого серьезного просчета. Как же можно было так ошибиться и не убить эту надежду в самом зародыше? А теперь, секунду назад, какая-то часть его умерла навсегда. Когда он наконец заговорил, в голосе звучало мертвое спокойствие:

— Пожалуйста, примите мои извинения, Мадам. Я больше никогда не вернусь к этому вопросу.

За окном темное облако продолжало шириться, и стекло покрылось пеплом.

— Благодарю вас, Густав.

В наступившей долгой тишине звук шагов на веранде прозвучал неестественно громко. Затем в комнату ворвался Пьер. Он был покрыт угольным порошком и слегка дрожал.

— Мадам, я думаю, нам надо убираться отсюда сейчас же, — выпалил он. — Этот вулкан — самая опасная хреновина, которую я только видел в жизни.

Доктор Ромер отвернулся от окна и окинул его ледяным взглядом.

— Вы специалист по вулканам, юноша?

— Не нужно быть специалистом, чтобы увидеть, что там происходит.

Мадам заговорила с ним, как с избалованным ребенком — снисходительно, но с оттенком предостережения:

— Пьер. Вспомни, с кем ты говоришь.

Доктор Ромер наклонил голову, принимая ее одергивание этого херувимчика с пухлыми губами и зная, что таким способом она возмещает ему малую толику той гордости, которую только что отняла.

— Простите, Мадам, — пробормотал Пьер.

— Ничего страшного, мальчуган.

Она повернулась к доктору Ромеру.

— Должна признаться, я не ожидала, что гора так себя поведет, Густав.

Он продолжал смотреть в окно, не обращая на них внимания, даже когда Пьер подошел и занял свое обычное место за спиной Мадам. Небо угрожающе потемнело, однако когда Ромер заговорил, голос его звучал спокойно и уверенно.

— Хорошо, что это произошло. Давление внутри кратера снизилось благодаря сильному выбросу лавы. Этот столб весил сотни тысяч тонн. К счастью, прежде чем развалиться, он рухнул обратно в кратер и закупорил его.

— Я не знал, что вы — специалист по вулканам, — не очень вежливо буркнул Пьер.

Но спокойствие, усиленное мертвящей тоской, не покинуло доктора Ромера, и оба этих ощущения вернули ему то чувство превосходства, которое он был уже почти готов разделить с ней. Намеренно не обращая внимания на Мадам и глядя лишь на Пьера, он продолжал:

— Я всегда интересовался географией, юноша. То, что мы наблюдали сейчас, является сочетанием двух видов извержений. Одно — классически вулканическое. Другое называется сульфатурным типом.

— Сульфатура… звучит по-итальянски, — протянул Пьер.

— Сульфатура — это маленький город в Италии. Последнее извержение там произошло в двенадцатом веке. С тех пор тот вулкан неоднократно грозил повторить его, но так и не сумел осуществить своей угрозы. Наш вулкан — того же типа.