Мортон сунул папку в чемодан и запер его, повторив в обратном порядке весь процесс открывания передатчика. Задержавшись лишь чтобы удостовериться, что компьютерные дискеты оставлены в точно таком же положении, в каком он их нашел, он поспешил вслед за Гейтсом.

Техники заложили славную петарду, какие запускают на Четвертое Июля[5] — зрелище внушительное, но в итоге останется лишь обгоревшая царапина на боку «пикапа», которую фэбээровцы будут изучать много дней без всякого результата.

Но сколько времени понадобится Трангу, чтобы обнаружить пропажу папки?

В шести милях над землей старший кардиолог в команде медиков на борту летающего госпиталя ободряюще улыбнулся своему пациенту.

— Все ваши показатели вполне стабильны. Вы дешево отделались, мистер Фогель.

Это была улыбка дельфина, тщательно составленная из всех улыбок, которые он подмечал у своих хозяев, прежде чем сам стал хозяином. Улыбка была самым надежным способом спрятать свое презрение к тем, кто мог позволить себе платить ему такие гонорары.

— Значит, со мной все будет в порядке?

— Конечно! — Еще одна улыбка засияла как звезда. Как у меня получилось, а, шмук?[6]

Банкир приподнялся на широкой больничной койке, привинченной к полу в носовой части самолета. Кабина была ярко освещена, в ней пахло лекарствами. Вокруг койки расставлены хирургические подносы и капельницы, за ними — более сложная диагностическая и кардиологическая аппаратура, включая внутриаортный насос и монитор, показывающий информацию на дисплее в виде постоянно движущейся горизонтальной линии. Еще один экран показывал сердце Фогеля в виде пульсирующей мышцы в трехмерном изображении.

— Тогда я хотел бы позвонить, — сказал он, пытаясь сесть.

Кардиолог деликатно, но очень твердо уложил Фогеля обратно на подушку.

— Спокойнее, мистер Фогель. Любое неосторожное движение, вроде этого, и вы пустите все оборудование в разнос. — Он для пущей важности поправил электроды на груди Фогеля и всмотрелся в экран. Линия была ровной. Но ему платили не за утешения и уверения, что все, дескать, отлично. Сейчас самое время подпустить туману. — Запомните, мистер Фогель, хотя сердце — всего лишь на удивление примитивная упругая мышца, ей нужно оказывать некоторое уважение. А вы довольно долго этого не делали. Сорок сигарет и бутылка вина в день — с сердцем так обращаться нельзя. Потому оно и сказало вдруг: хватит.

— Я хочу сделать только один звонок, — сказал Фогель. Он должен был сказать фрау Зауэрман, чтобы Финкель перевел те миллиарды долларов в Москву. Его заместитель и в лучшие времена был чрезвычайно нервным берлинцем. И его нужно успокоить — как этот чертов американский доктор сейчас пытается успокоить самого Фогеля.

— Почему бы вам не расслабиться и не насладиться полетом, мистер Фогель?

— Я стараюсь.

— Замечательно. — Еще одна улыбка дельфина. — Фогель. Это по-немецки птица, не так ли?

— Да.

— Замечательно.

И опять нарочито подчеркнутое внимание к аппаратуре. Да еще немножко болтовни за тысячу долларов в час. После этого маленького путешествия он сумеет купить еще один «Кондо». Господь на небесах милостив.

Фогель прикрыл глаза. Звонок Финкелю дал бы возможность проверить его собственную электронную почту и посмотреть, не последовал ли еще один звонок за тем, который, как он подозревал, и вызвал этот сердечный приступ. Тот звонок раздался всего за несколько часов до вылета в Лос-Анджелес. Звонили словно из прошлого — Борис Кранский, когда-то старший офицер КГБ в Восточной Германии, а теперь человек без определенных занятий. В прежние времена они зависели друг от друга — не из-за лояльности к режиму, поскольку это давно превратилось в камуфляж, а из-за необходимости выжить. То, что этот Кранский узнал его незарегистрированный прямой телефонный номер в Немецкий банк, не вызывало удивления, он всегда был осторожен и методичен. Чудовищным было то, что он сказал. Негативы — компрометирующие его, ломающие всю карьеру негативы — не уничтожены Штази, как было обещано. Вместо этого их выбросили на рынок, и они были куплены сразу же, как только появились. Покупатель почти наверняка был подставным лицом. Кранский предложил выяснить, кого представляет это подставное лицо — за определенную цену: настали трудные времена и так далее и тому подобное. Это было похоже на переговоры с поляками. В конце концов они сошлись на миллионе американских долларов за возврат негативов. Десять процентов сейчас нужно перевести на личный счет Кранского в Швейцарском банке. Борис объяснил, что этот счет у него уже много лет.

— Только один звонок, — Фогель взмолился, чего он не делал уже очень долгое время.

Кардиолог покачал головой.

— Помните, мистер Фогель, ваши люди знают, что произошло. Они пожелали поставить вас в известность, что в банке нет никаких проблем. Поэтому никто не ждет от вас никаких звонков. А если даже и ждет, я этого не допущу. Моя работа — доставить вас домой живым. Поэтому просто расслабьтесь.

— Я бы хотел, чтобы вы прекратили заставлять меня расслабляться.

Кардиолог любезно рассмеялся.

— Сейчас я дам вам кое-что, от чего вы уснете. Сон очень важен. Ваше сердце слегка перенапряглось. Замечательно, что, несмотря на ваш образ жизни, вы все еще в хорошей физической форме. Иначе, вероятно, не справились бы.

Он повернулся к медсестре, державшей стальную коробочку со шприцем и ампулой, снял крышечку с иглы и набрал в шприц содержимое ампулы.

— А я… справлюсь? — Порой эти американцы бывают очень небрежны в формулировках.

Взгляд кардиолога еще раз скользнул по монитору.

— Конечно, мистер Фогель. — Он подождал, пока сестра протерла спиртом руку Фогеля, а потом ввел жидкость в мышцу. — Когда проснетесь, будете уже во Франкфурте, — пообещал он. — И почувствуете себя гораздо лучше.

Он продолжал смотреть на Фогеля сверху вниз, пока глаза банкира медленно закрывались. Мгновение спустя Фогель спал. Сестра вопросительно уставилась на врача.

— Его анализы не очень-то хороши, — протянула она.

— Я знаю. Но что прикажете сказать человеку, который может тратить на себя такие деньги? Что мы просто поддерживаем его пульс, пока он не получит новое сердце?

— А он получит его?

Кардиолог выдавил еще одну приятную улыбку.

— К счастью, это не мои проблемы. В нашей системе за хорошие деньги пока еще можно купить то, что хочешь. Но в Европе сейчас туговато со всеми внутренними органами, особенно с сердцами. Поэтому у него будут трудности с поиском донора.

В центре связи на «Конкорде», стоящем в Международном аэропорту Даллес, один из техников сообщил о том, что пролетел больничный самолет. Чуть позже другой техник отметил, что частный «Боинг-747» вошел в воздушное пространство Вашингтона и взял курс на Стокгольм. Регистрация всех подобных полетов была обычным делом, все подробности вводились в бортовой компьютер.

Вскоре после этого центр связи принял звонок от Мортона, сообщившего, что он уже на пути в аэропорт и просит команду запросить немедленный взлет.

Доктор Густав Ромер вслушивался в дождь, барабанивший по жестяной крыше веранды. Очередной ураган разыгрался на близлежащих вершинах Коста-Рики, прошелся по озеру Никарагуа и достиг островка, входящего в Солентинэймский архипелаг. Этот архипелаг, такой же картинно красивый, как и его название, был одним из самых укромных уголков на земле. Над озером величественно вздымалась гора Масая; вулкан не действовал уже больше века. Доктор Ромер неподвижно сидел в своем инвалидном кресле, положив руку на коробку с управлением, которое он придумал сам, чтобы дать своему искалеченному телу место в этом мире.

Физически он находился здесь, день был в разгаре, приблизительно часа три — как раз когда обычно начинается дождь. Мысленно же он все еще существовал в событиях, случившихся час назад, когда сидел в одиночестве в комнате, примыкающей к веранде. Откинувшись в кресле, с закрытыми глазами он слушал запись концерта. Внезапно раздался вежливый стук в дверь, вошел посыльный из клиники, оставил то, что принес, и ушел с такой нервной улыбкой, что можно было представить, как же ему хотелось знать содержание факса, запечатанного в конверт.