Ромер взглянул на них, словно желая, чтобы в мире было поменьше сложностей.

— Главврач! — Борис Суриков засунул руки в карманы своего длинного белого комбинезона, ухватив по горсти кукурузных хлопьев, которые он вечно таскал с собой.

— У вас есть объяснение? — произнес Ромер, выждав ровно столько, чтобы это выглядело грубостью. В крестьянских манерах Сурикова было нечто оскорбительное для него.

— Объяснение? Да, возможно. Конечно, главврач! — Суриков говорил быстро, и его немецкий было почти невозможно разобрать из-за сильного украинского акцента.

— По-английски, Суриков! — оборвал его доктор Ромер. — Сколько раз я должен напоминать вам, что нужно говорить по-английски, чтобы мы все могли понимать вас! Если вам нужны добавочные занятия, я это устрою.

Не знающий английского персонал был обязан пройти языковой курс.

Суриков обнажил лошадиные зубы в извиняющейся ухмылке.

— Извините, главврач! Но ведь это, как вы говорите, и впрямь очень просто. Обоим пациентам дали антивоспалительные стероиды слишком рано…

— Полная белиберда! — оборвал его высокий мужчина со злобно-презрительным видом отпрыска английского графского семейства. На нем был операционный халат, а на шее болталась стерильная маска. — Полная и абсолютная чушь!

— Белиберда? — переспросил доктор Ромер тоном человека, давно оставившего все попытки понять капризы иностранного языка. — Что такое белиберда, доктор Крилл?

Ответ последовал незамедлительно:

— Белиберда? Бред, чушь, идиотизм. То, что ни на чем не основано. Термин, обозначающий всякого рода ерунду. И прекрасно иллюстрирующий то, что высказал сейчас мой друг.

Доктор Стивен Крилл — хирург по трансплантации, алкоголик, разведенный, бабник и сам назначивший себя на должность эксперта по разговорному английскому, особенно когда дело доходило до употребления выражения «мой друг» в оскорбительном смысле, — сделал паузу на случай, если доктор Ромер потребует дальнейших разъяснений. Но доктор молчал, и Крилл был явно разочарован.

— Будьте добры, продолжайте, доктор Крилл.

Тот склонился всем своим длинным угловатым телом к инвалидному креслу и заговорил тем сухим тоном, который являлся отличительной чертой лучших английских медицинских школ.

— С удовольствием. Когда я работал в Харфилде, давать пациенту антивоспалительное там было обычной процедурой. Пока мы следили за кровяным давлением, подтверждающим, что липиды образуются не слишком быстро, это прекрасно действовало. — Он обратил взгляд своих бледно-голубых глаз на Сурикова. — Что бы ни вызвало смерть двоих пациентов, это не имеет никакого отношения к постоперационным процедурам, за которые отвечаю я, мой друг.

— Почему вы так уверены в этом? — В вопросе не было обвинительных ноток.

— Потому, доктор Ромер, — начал Крилл таким тоном, словно делился глубочайшей тайной, — что существует ряд неопровержимых фактов. После обеих операций следовали точно такие же процедуры, как после всех остальных, вплоть до последнего шва. Потому что оба пациента прошли через все постоперационные процедуры, не вызвав ни малейшего повода для беспокойства. Потому что это случилось, лишь когда они оба вернулись в свои палаты. Нам стоит начать поиски там, а не в моей операционной.

Вновь воцарилось молчание, и доктор Ромер спокойно взглянул на хирурга. О Стивене Крилле когда-то говорили с тем же почтительным придыханием, что и о легендарном Магди Джакобе — как о пионере трансплантационной хирургии. Вплоть до той ночи, когда его вызвали оперировать ребенка. Крилл был пьян. Ребенок умер на столе. Суд признал его виновным в медицинской халатности. Год назад, когда он освободился из тюрьмы, Организация предложила ему возглавить хирургическую бригаду клиники.

Молчание прервало насмешливое фырканье Сурикова.

— Когда вы практиковали в Англии, мы уже отказались от стероидов!

— Только не в крайних случаях, — вмешался Джозеф Уэст, химик по протеинам. Маленький человечек с печальным личиком, Уэст занимал такой же пост в Беркли, пока его не накрыли за производством «Экстаза» в его лаборатории. Он улизнул в Боливию, где его и отыскала Организация.

— Но никакого крайнего случая не было, — возразил доктор Ромер.

— Мы до сих пор даем антивоспалительное, чтобы избежать этого, — произнес Крилл так, словно для него на этом вопрос был исчерпан. — Лучше поискать виновного где-нибудь в другом месте.

Доктор Ромер повернулся к женщине с широким славянским лицом и собранными на затылке волосами.

— Вы следовали стандартной процедуре, когда прибыл орган для мистера Суто?

По лицу Хельги Нименс пробежала тень раздражения. Она заведовала банком органов.

— Обе почки из Вашингтона были промыты в нашем растворе, содержащем азатиопрон для восстановления активности Б-клеток. С печенью для Гонзалеса было проделано то же самое.

Доктор Ромер вновь повернулся к Сурикову.

— Как насчет раствора, использованного во время транспортировки? Он новый?

Иммунолог задумался.

— Это был тот же раствор, в котором оперативники привозили органы из Мехико и Дели. Тогда у нас не возникло никаких проблем, главврач.

— Это было два месяца назад, — резко бросил доктор Ромер. — Я полагал, вам понятно, что разумный предел — шесть недель?

— Раствор, как вы говорили, годится и в две последующие недели. Клингер укладывался в эти пределы, когда собирал урожай в Вашингтоне.

— Я не работаю на пределе! Нужно укладываться в нормальные сроки, Суриков! Уничтожьте весь запас и немедленно приготовьте новый раствор!

В наступившей тишине звук хрустнувших кукурузных хлопьев в кармане иммунолога прозвучал неестественно громко. В этот самый момент к группе в коридоре присоединился еще один человек. Инстинктивно все остальные чуть раздвинулись. Лицо этого человека было загадочным, словно у скупщика краденого. Доктор Крилл повернулся к нему:

— Добрый день, Вейл. Тут не совсем ваша область, мой друг. Все это, наверное, звучит для вас, как китайская грамота.

— В общих чертах я все понял, доктор Крилл.

Моше Вейл был редким экземпляром — скурвившийся агент разведки Моссад. Никто, даже сам доктор Ромер, точно не знал, как были посеяны семена предательства Вейла, но когда они взошли, результат оказался весьма зрелищным: Вейл обеспечил возможность террористической группе ударить по самому центру Тель-Авива. Еще до того, как прогремели их взрывы, он исчез. К тому времени, когда в Моссаде поняли страшную правду, его следы уже затерялись. Команда набора рекрутов для Организации наткнулась на него в Бразилии по чистой случайности. Он согласился занять пост начальника службы безопасности на острове.

— Вейл, мне нужно поговорить с вами, — сказал доктор Ромер.

Он развернул кресло и поехал по коридору. Задержавшись у двери в самом конце, он нажал кнопку на панели кресла. Щелкнул секретный замок и дверь открылась. Доктор Ромер вкатился в комнату, вслед за ним вошел Вейл.

В отличие от кабинета в финском коттедже, офис был обставлен по-спартански: письменный стол, по одному стулу с каждой стороны, голые стены и лампа без абажура. Окон не было.

— Садитесь, — предложил доктор Ромер, разворачивая кресло так, чтобы оказаться лицом к Вейлу, а затем объяснил, что́ он намеревается делать, не отрывая глаз от лица Вейла. Он видел такое выражение у других — людей, напуганных чем-то посильнее, чем пули и снаряды. Как и они, Вейл был обучен искусству убивать не только с помощью оружия.

— Это будет дорого стоить, — в конце концов сказал он.

— С этим у нас никогда не было проблем.

Последовала короткая пауза, а затем Вейл объяснил, как это будет выполнено. Несмотря на громкий голос, лицо его оставалось бесстрастным. Когда он закончил, доктор Ромер сказал ему, что передать по факсу Клингеру.

Зарегистрировавшись в мотеле, Томми направился прямиком в комнату, которую недолго занимал Стамп, и тщательно обыскал ее, но не нашел ничего такого, что не сумели обнаружить люди Гейтса.