И дело вовсе не в этом проклятом вертолете. Главное — его сделка с Вейлом. Как теперь пополнять запас? Может, какому-нибудь пилоту захочется подработать? Все, что от него требуется, это сунуть пару бутылок в свою сумку, отправляясь в Манагуа. Может, Остин? Или Дэлей? Каждый из них, похоже, был не прочь натянуть нос Ромеру — просто так, для забавы.

Этот доктор здорово действовал на нервы. У него не было ни капли чувства юмора. Если прибавить пару сапог к его обрубкам, получится вылитый двойник со старого плакатика войск СС. Однако бывали редкие мгновения, когда он улавливал кое-что еще в глазах Ромера — отблеск костра на темном, предательском берегу, зовущий его домой… домой… Потом он быстро исчезал, оставляя лишь взгляд, от которого пробегала дрожь по всему хребту.

Крилл пересек поляну и опустился на колени перед пнем. Он вытянул руки ладонями вниз и стал медленно водить ими над землей, как миноискателями. Это уже стало игрой — чем-то усиливающим предвкушение. Когда правая рука нащупала что-то твердое, он отодвинул груду опавших листьев, чтобы расчистить верхушку холодильника, и поднял крышку. Луна исчезла за тучей над вулканом, и все вокруг погрузилось во тьму. Он обшарил контейнер — ладонь нащупала лишь бутылочку с освежающими дыхание таблетками. Луна начала выбираться из-за тучи. Он уставился в холодильник: там должно было оставаться еще две бутылки.

Он почувствовал, как силы покидают его. Где-то в глубине нормально пульсировала жизнь, но на поверхности, прямо под его защитным панцирем все онемело, остался лишь страх. Он закрыл глаза, пытаясь успокоиться и загнать то, что произошло, в самый дальний уголок мозга. Потом реальность ворвалась в его сознание.

Медленно выпрямившись, Крилл поднялся на ноги и огляделся вокруг. Джунгли, вдруг ставшие враждебными и чужими, молча пялились на него. Он подождал, пока успокоится дыхание, вертя головой, чтобы избавиться от напряжения, чувствуя, что едва может двигаться. Потом он застыл. За спиной, с противоположной стороны поляны раздался тихий, но явственный звук шагов. Он сделал всего одно движение, пытаясь задвинуть крышку холодильника, но тут его остановил голос:

— Добрый вечер, доктор Крилл. — На поляну вышел Фридрих. — Полагаю, это ваши? — В каждой руке он держал по бутылке.

Слова разрушили защитный панцирь. Страх уступил место слепой ярости. Крилл расслабил бицепсы и опустил плечи, как боксер, выходящий из своего угла на ринге, а мозг уже лихорадочно искал мишень для решающего удара. Он шагнул к Фридриху.

— Как вы смете шпионить за мной! Если доктор Ромер узнает…

Фридрих издал короткий смешок.

— Оставьте, доктор Крилл. Угрозы вам ничего не дадут. И я сомневаюсь, что вы захотите обсуждать это дело с доктором. Видите ли, я знаком с условиями вашего контракта. И, разумеется, с вашим негласным соглашением с недавно покинувшим нас, к моему безутешному горю, Вейлом. К несчастью для вас, будучи очень аккуратным человеком, он оставил подробную запись о вашем договоре.

Неожиданно в лице, маячившем перед ним, Крилл усмотрел некоторые возможности для себя.

— Чего вы хотите?

У Фридриха не было четкого плана, когда он последовал сюда за Криллом. Теперь, всматриваясь в его худое лицо с несходящими лиловыми мешками под глазами, блестящими как антрацит, все для него стало понятно. Фридрих заговорил мягким профессиональным тоном:

— Вы хотели бы обсудить новое соглашение, доктор Крилл?

Крилл чувствовал, что его ярость вот-вот прорвется на поверхность, словно какая-то острая сверкающая штуковина выпирает из-под маски спокойствия. Он заставил себя собраться и подпустил в голос холодка, с которым обычно выносил окончательный диагноз.

— Вы пытаетесь шантажировать меня, Фридрих?

Фридрих подошел ближе. Он чувствовал, что в голове Крилла бешено вертятся колесики, пока тот старается разобраться в ситуации.

— Шантаж? Какое грубое слово, доктор Крилл.

— Не пытайтесь укусить меня, Фридрих. Не забывайте, кто я такой.

— А вы не забывайте, что я не ваш подчиненный, — рявкнул Фридрих, моментально утратив маску дружелюбного спокойствия. Ему всегда становилось не по себе рядом с Криллом.

Крилл сообразил, что взял слишком высокие ноты; ему следовало бы помолчать. Но он чувствовал, что обречен беспомощно продолжать.

— Может быть, перейдете к делу? Мне почему-то кажется, что вы на самом деле не собираетесь докладывать об этом доктору Ромеру.

На губах Фридриха заиграла улыбка.

— Так-то лучше, доктор Крилл. Судя по записям Вейла, вы заплатили ему пятнадцать тысяч американских долларов. Я потребую в четыре раза больше. Наличными, в той же валюте. Давайте назовем это добавочным гонораром.

На мгновение у Крилла возникло впечатление, что оба глаза Фридриха управляются одной глазной мышцей.

— Это же шестьдесят тысяч, — запротестовал он, понимая, что его протест был таким же признаком слабоволия, как дрожь в руках.

— Но это еще и ровно половина вашего недельного заработка. Что позволит вам оставлять в банке в Женеве жалование за пятьдесят одну неделю в году. Так давайте не будем торговаться. — Он тяжелым взглядом уставился на Крилла. — Вы случайно не еврей, доктор Крилл?

— Что? — Крилл покачал головой. — Нет. Почему вы спрашиваете? — Какого еще черта надо этому Фридриху? Но острые лезвия в голове завертелись сильнее, превращая мозг в кашу и отвлекая мысли на другое. И еще эта чертова дрожь засасывала, как жадная пасть.

— У вас необычная фамилия для англичанина, — произнес Фридрих так, словно был знатоком необычных фамилий.

— Что за игру вы затеяли, Фридрих? — Это было все равно что снова и снова пытаться обвести защитников, сравнять счет и каждый раз терпеть фиаско. Они наваливаются на тебя, и такое чувство, что ты никогда уже не дотянешься до мяча и не заработаешь очки.

— Я не люблю евреев, — тихо произнес Фридрих.

— Вы что, фашист?

— Евреи обманывают людей, — сказал Фридрих тоном человека, толкующего только о тех делах, в которых у него есть немалый опыт.

За месяц до своего последнего вылета из Восточного Берлина он убил еврея-информатора, работавшего на Моссад. Когда все решили, что тот уже ничего больше не скажет, Крилл отвел его в один из подвалов для допросов и там принялся за работу. Он хлестал еврея кнутом, пока тот не потерял сознание, пока под разодранными клочьми мяса на спине не показались кости. Потом он надел на него наручники и подвесил на крюк, как телячий бок. После этого он накалил нож на газовой горелке — каждая камера в подвале была оснащена такой — и выпустил еврею кишки, забросав внутренностями весь пол. Порой он с ностальгией вспоминал о тех денечках.

— Это не моя проблема, Фридрих.

— Нет, не твоя проблема, — произнес Фридрих тоном, говорящим о веками копившейся ненависти, и уже мягким голосом добавил: — Вейл предал своих людей.

У Крилла горели глаза, горло пересохло, кожа стала сальной. Никогда в жизни он не хотел так страстно выпить. Он заставил свой голос звучать вежливо.

— Мой отец был датчанин. Криллы — это древний протестантский род.

Фридрих позволил себе сделать короткую паузу.

— Рад слышать, доктор Крилл. — Это прозвучало как готовность заключить перемирие. Крилл напряженно ждал продолжения, но Фридрих никоим образом не давил на него и не торопил события. Он отлично понимал, что сейчас лучше всего разжечь нетерпеливое желание Крилла выяснить, что будет дальше. Спокойный деловой тон лишь усилит тревогу Крилла, а это, в свою очередь, заставит его скорее принять предложение.

— Теперь перейдем ко второй части нашего соглашения. Новая цена будет составлять двести долларов за каждую бутылку.

— Это немыслимо! Да ведь это просто грабеж средь бела дня, будь ты проклят! — Но злости он уже не испытывал.

— Сказано в истинно английском духе, доктор Крилл. Но хорошенько подумав, вы поймете, что цена вполне разумная. Ситуация изменилась. Это, если можно так выразиться, смахивает на хирургию. Каждый приход пациента в вашу операционную стоит дороже. — Фридрих кивком указал на холодильник. — Думаю, для доставки мы можем пользоваться прежним местом.