— Можешь показать даты, когда были украдены органы?

Мортон нажал другие клавиши. Она снова нахмурилась, сосредоточенно изучая обновившийся дисплей.

Анна знала, что он наблюдает за ней, как когда-то наблюдал ее отец. Она запомнила его грубоватым, но добрым человеком, в любом деле он старался до самого конца сделать все, на что только был способен. И всегда хорошо к ней относился, вдохновляя делать в жизни все, что захочется, лишь бы это доставляло ей радость. Она знала, что к тому времени, когда ее отец умер, она стала очень похожей на него: обладала такой же целеустремленностью и страстью работать долгие часы, не обращая внимания на то, что она ест и во что одета. До Дэвида она не встречала никого, кто был бы похож на ее отца. Она отвернулась от дисплея.

— Интересно. А теперь можешь включить центры?

У нее был слабый лондонский акцент. Она снова слегка повернула голову, чтобы видеть дисплей под углом.

Появилась серия голубых точек. Каждая обозначала госпиталь или клинику, где проводились операции по трансплантации. Некоторое время она внимательно изучала карту, а потом повернулась к Мортону.

— Любопытно в этих преступлениях то, что все они происходили в условиях, совсем не идеальных.

Он кивнул, чтобы она продолжала; хорошо, что он получил ее подтверждение.

— Возьмем для начала погоду. Каждая кража органов происходила в неподходящее время года. Муссоны, песчаные бури, высокая влажность. Самые мерзкие из всех возможных условий для удаления органа на открытой местности, даже такого стойкого, как почка, не говоря уж о транспортировке. А эти преступления были совершены не только вне стерильных больничных условий, но иногда и очень далеко от ближайших трансплантационных центров.

— Что касается того, куда были отправлены органы для трансплантации, то все известные центры мы можем исключить, Анна.

Когда он закончил пересказывать ей то, что сказал Проф, она огорченно нахмурилась собственному отражению в дисплее, словно сама должна была догадаться об этом.

Тишина. Наконец Анна подытожила:

— Где бы ни находилось это место, Дэвид, там должно быть первоклассное оборудование. — Она отвернулась к карте. — Давай теперь взглянем только на сердца и их даты.

Мортон вызвал нужную информацию. Она повернула голову к карте, и тени под глазами стали глубже.

— Еще интереснее. Сердце обычно нельзя использовать, если прошло больше десяти часов. Значит, доставка должна быть по воздуху. Поэтому нужно искать аэропорт, где не очень-то разбирают, кто прилетает и улетает. Что довольно четко исключает главные. А также все большие международные лайнеры. Скорее всего, это даже не аэропорт, а что-то не больше обычной взлетной полосы, достаточной для маленького реактивного самолета. Из тех, что регулярно доставляют наркотики в Соединенные Штаты из Мексики. Пилоты, занимающиеся такими делами, не будут терзаться угрызениями совести от дел с человеческими органами.

Мортон кивнул. Проф говорил, что Анна — живое доказательство тому, что расстояние между двумя точками не всегда самое короткое, но часто самое интересное.

— Согласен: мы ищем небольшой частный самолет. Лестер сейчас пытается управиться с этим. Но их — тысячи. Что касается твоей теории насчет аэропортов, то я не уверен. В прошлом году в Риме таможня обнаружила контейнер, предназначенный для Саудовской Аравии. С несколькими девчонками внутри. По чистому везению одна из них вовремя очнулась от наркотика, которым их накачали. И если живых людей вывозят через то, что считается надежным аэропортом, как помешать кому-то перевозить по воздуху органы из любого аэропорта в мире?

Анна улыбнулась, и лицо ее сразу изменилось.

— Принято. Но я же сказала, сердце должно быть готово к трансплантации не позднее чем через десять часов после удаления. Иначе возникнут проблемы с отторжением. А это означает, что наш центр, вероятно, расположен не более чем в восьми часах летного времени от того места, где было удалено сердце. И даже в этом случае ограничение во времени очень жесткое.

Мортон нажал еще одну клавишу. На дисплее возникло переплетение желтых линий — каждая со своим номером.

— Летное расстояние от каждого места кражи органа до ближайшего аэропорта. Это дает нам кучу возможностей.

Анна внимательно изучила новое изображение на дисплее.

— Извини. Это должно было прийти в голову мне самой.

— Мне не пришло, — с улыбкой сказал Мортон. — За меня это сделал компьютер.

Она снова отвернулась к экрану.

— Давай посмотрим другие органы.

Вновь появились точки, обозначающие кражи печени, легких и глаз. Анна качнула головой, вздохнула, помолчала и снова обернулась к Мортону.

— Печень всегда особенно плохо реагирует на нестерильную среду. Даже в оптимальных условиях от нее мало проку, если прошло больше трех часов с момента удаления. То же самое — с глазами. Чуть большая продолжительность у легких. По логике вещей большинство этих украденных органов было бы непригодно для трансплантации. Ты понимаешь, к чему я веду?

Он опередил ее.

— Если только кто-то не открыл совершенно новый способ перевозки или какую-то новую систему хранения. Быть может, химическую среду. Что-то в этом роде, Анна.

Снова долгое молчание.

— Вполне возможно. Несколько лет назад возникли слухи, что русские придумали какой-то новый метод продления жизни донорским органам. Это случилось во времена Юрия Андропова. Помнишь, у него было ненадежное сердце? Когда бы он ни уезжал из Москвы, его врачи всегда возили с собой запасное. Держали его в чем-то вроде презерватива. Такая во всяком случае ходила молва.

Он усадит Шанталь за проверку. Но ведь столько секретных исследований, проведенных в советских лабораториях, было утеряно на волне ярости, последовавшей немедленно вслед за крахом советского коммунизма! Жаждущая крови толпа уничтожила много ценного — и нередко убивала тех ученых, которых баловал старый режим.

Анна отошла от экрана, уселась на один из стульев, скрестила ноги и, вздохнув, погрузилась в размышления, а когда заговорила, в ее голосе появилась убежденность.

— Я ручаюсь, что наше место снабжается собственным банком органов. Их доставляют туда, складируют, а потом используют, когда возникает нужда в трансплантации. Это не ново. Помнишь, что произошло в Гондурасе пару лет назад?

Мортон помнил. Вторгшись в главный госпиталь травматологии страны, полиция обнаружила хранящийся там незаконный банк органов. Хирурги госпиталя позволяли своим пациентам с травмами умирать, удаляли их органы и продавали богатым иностранцам.

— К счастью, там не успели зайти дальше дюжины почек и нескольких сердец. Мы же ищем что-то куда большее, Анна.

— Согласна.

— Какую-то организацию. Самолеты, земельные владения, охрана, оперативники по выслеживанию и устранению; врачи, осуществляющие пересадки. Медсестры. Интенсивный уход и благополучная доставка домой. Весь цикл.

Сила, с которой Мортон нарисовал этот образ, нарушила размеренный ритм их разговора.

— И пациенты, — добавила Анна.

— Пациенты, которые не могут больше никуда обратиться.

— Высший эшелон крестных отцов. Главари наркобизнеса.

— Самая верхушка, для которой деньги — не препятствие. Могут купить себе сердце на часовую прибыль от торговли наркотиками, — сказал Мортон, почувствовав, как у него сжимается горло.

— Но куда они отправляются для трансплантации?

— Не в Европу. Слишком трудно въехать и выехать. Одна из бывших советских республик? Может быть, но не думаю. Во-первых, мы бы уже слышали об этом. Во-вторых, у них нет такого опыта. Куда-нибудь на Ближний Восток? Возможно. Но это всего лишь вероятность. Азию можешь вычеркнуть — никто в здравом уме не ляжет в индийскую больницу, чтобы заполучить новое сердце. То же самое и с Африкой. Австралия? Япония? Нет. Слишком далеко, чтобы поехать и вернуться обратно, не вызвав лишних вопросов.

— Китай?

— Китай сейчас как раз пытается скорчить хорошую мину всему миру. Устроив у себя центр трансплантаций для уголовников, друзей не заимеешь.