Тем временем лодка со вторым концом огромного невода причалила к берегу. Ловцы начали притонивать невод. Рыбы поймали так много, что четырнадцать ловцов-молодцов с трудом вытягивли его. Починки с простодушием степных жителей поспешили им на помощь.

Наконец с ватаги пришел дощаник[115]. Пойманную рыбу загрузили и повезли на остров. С рыбаками поехал дед Любим для переговоров. За ним увязался Васек, которому все интересно посмотреть.

Возле острова течение сильнее, берег крут, и потому ловцы предпочитали тоню на речном берегу.

Пока ловцы выгружали рыбу, а дед Любим вел переговоры о продаже сельских продуктов, Васек пошел по острову. Речной остров оказался относительно большим. Несколько коров паслись в лесу, домашние куры щипали траву. В земляной яме бегали уже подросшие лисята. Ловцы забирали весной в лисьих норах маленьких лисят, которых не составляло труда поймать, а затем выкармливали возле ватаги бросовой рыбой. Невдалеке садок – озерцо проточное, в которое опускали часть пойманной красной рыбы. Здесь рыбу держали до зимы, а зимой ее выловят из садка без особого труда и свежмороженной отправят по санному пути частью в Петербург, частью за границу.

Сама ватага выглядела как настоящая крепость. Вокруг главных строений острог с воротами и бойницами, с пушкой. Летом ватагу от кочевников вода защищала, зато для жигулевской вольницы раздолье, для хозяина беда. А зимой речные разбойники отдыхают, зато по льду жди кочевника.

В старые времена рыбаки осенью уходили в Россию. На Иргизе они и теперь могли только летом появляться. Но возле волжских крепостей ватаги строили основательно.

Первое дело на ватаге плот на сваях, похожий на причал. На плоту рыбу принимали, сортировали, разделывали специальными ножами. Из спин рыбы изготавливали балык; солили, сушили. Язык – особый деликатес. Из икряной рыбы извлекали первосортную черную икру. Из пузырей варили лучший клей, называемый «патриарший», который отправляли кулинарам всего мира, также и в столярном деле наилучший. Жир топили. Даже визигу – становую жилу вынимали, сушили. Из нее неповторимого вкуса пекли пироги. Из рыбьих шкур мешки шили и в них продукцию отправляли. Но все это после разделки рыбы на плоту.

Для приготовления икры отдельный плот. Эти строения перед острогом. Вне острога еще чан для дубления сетей, амбары с солью, для засолки рыбы, отдельные лари, выходы – ледники для хранения рыбы. Выходы-ледники снаружи похожи на большие погребицы с крышами, засыпанными землей и дерном, а внутри ящики среди гор льда, припасенного зимой. Еще рядом шалаши или лобазы, где вялилась, сушилась рыба; фонари – деревянные решетки для сушки визиги. На берегу и деревянная баня.

В остроге контора для приказчика, изба для ловцов, склад икряной, склад продовольственный и имущественный.

Васек покрутился по ватаге и острову да и вернулся на плот-причал.

Тут с тони подали сигнал. Невод зацепился за что-то на дне при очередном заходе. Срочно отправили ныряльщика-водолаза, молодого высокого парня. Лодочка с гребцом и водолазом покружила над притопленным неводом и встала. Водолаз скинул рубаху и нырнул в темную воду без камня, с одним ножом на поясе.

Водолаз не показывался на поверхности целую вечность. Наконец задыхающийся водолаз вынырнул:

– Глубоко. На уши давит. До дна саженей восемь-девять. И течение сильное. Вода вымыла из песка старую каршу. За нее невод зацепился.

– Отцепил ли невод?

– Освободил. Может снова зацепиться. Давай веревку, вытаскивать каршу будем. И на всякий случай бурав подавай. Там ничего не видно. Если ствол не откопаю, то бурав вкручу. За него веревку зацепим.

Водолаз снова ушел под воду. Наблюдавший за ним Вожа покачал головой. Он с уважением относился ко всему, чего не умел сам.

Один из ловцов на берегу сказал:

– Помоложе был – тоже нырял. Пока со мной случай не приключился. Однажды нырнул. Неглубоко. Буров в каршу вкручиваю… Вдруг чую в спину толчок. Оборачиваюсь. В темной воде стоит черный человек и руки к моей глотке тянет. Так и обмер. Что за нечисть. Потом ныряли, вытащили его. Знать разбойники живьем утопили. Камень к ногам – и в воду. С тех пор все. Хоть и платят щедро, но больше нырять не соглашался.

Водолаз вынырнул. Гребец подхватил его и веревку; набросил на водолаза шубу для согрева. Хоть летом нырять не то что зимой, когда приходилось учуг чинить, засыпать прорытые рыбой подкопы под городьбой… но водолазам всегда уважение. Водолазов всегда старались беречь, по возможности. На Волге много хороших пловцов, да немногие соглашались идти в водолазы. Подводная работа на большой глубине, при сильном течении почти в полной темноте распутать сеть и самому не запутаться в ней, на это не каждый способен. Да и были ли еще где такие водолазы?

Скоро карчу вытащат на берег. Но Васек этого уже не увидит. Дед Любим позвал его к лодке. Починки оставили на берегу несколько мешков провизии и тронулись дальше.

Обоз починков обогнул топкую дельту реки Самары. Ехали степью и лесом, переплавлялись через ручьи и старицы. Верховые звероловы впереди, тагарки сзади. Вожа на ходу продолжал наставлять Васька звероловскому и следопытскому делу, без коих нет хорошего проводника-вожи.

– Бурелом видишь? Откуда ветер шел? Так. А когда был бурелом?

– Прошлой осенью.

– Так. Где сейчас север?

Васек повернулся спиной к солнцу, не слезая с коня, и показал рукой:

– Там.

– Где Самара? Правильно. Здесь чья лежка была? Васек посмотрел на примятую траву и сразу определил:

– Лоси отдыхали.

На опушке леса Вожа показал на свежую зарубку на стволе дерева. В глухой тайге такие затеей топором звероловы оставляли по ходу движения, чтобы не заплутать на обратном пути. Но на опушке затесь не нужна.

Васек нашелся:

– Дупло в верху. Пчелы вьются. Бортник нашел. Отметил, что у борти есть хозяин. Забрать ничего не успел, уехал.

– Это почему знаешь, что мед не забрал? – заинтересовался один из починков.

– Ствол выше не тронут, – ответил Васек.

Выехали на не топтанную никем луговину. Спустя время, сошлись с едва приметным следом верхового путника.

– Рассмотри след, – сказал Вожа.

Не проехали и версты, как к обозу подскакал отряд из сыщиков, драгун и нескольких человек в крестьянской одежде, похожих на ландмилиционеров[116].

– Люди добрые, не видали ли отставшего заблудившегося солдата? Как бы в полон его не захватили.

– Высокого, который трубку курил? – спросил Васек. – На чалом вьючном русском коне, который прихрамывал? Нет, не видел. Но знаю, куда он поехал.

– Он смеется над нами, – рассердился усатый драгун.

– Врешь, мальчишка, – сказал другой драгун. – Как же ты его не видел, если все рассказываешь? Зачем врешь?

– Нисколечки не вру, – оправдывался Васек. – След видел. Глубокий. Значит, конь вьючный и седок на нем высокий, тяжелый. Сапогов следы видел на привале. Большие. Высокому человеку принадлежат. Пепел от трубки видел. Солдат курил. Конь русский – кованый. Один след мельче. Прихрамывал конь.

– А как определил, что чалый?

– На привале конь о дерево терся. Пучок чалых волос видел. Вон туда солдат поехал.

Довольный Вожа махнул рукой, и обоз тронулся вперед. Вскоре переправились через реку Самару и оказались на нагорной стороне. К городу-крепости двигались и другие путники.

Перед Самарой степь, вправо от крепости лес, влево река. Башни деревянной крепости видны издалека. Перед крепостью большая слобода из небольших одноэтажных избушек в два окна да еще с волоковыми оконцами. Домишки аккуратно выбелены известью.

Картина – залюбуешься. Под ногами пыльный, выбитый тысячами копыт скотопрогонный тракт. А оторви глаза от земли и увидишь зеленый луг и огороды, белые избы-хаты, за ними почерневшую крепость с башнями и в вышине купола церквей и монастырей с золочеными крестами.