– Башкирцы, – сказал Вожа. – Видать, буйные. Обычно колодки за побег и упрямство надевают.

– А эти? – спросил Дружина, показывая на смуглых иноземцев, несколько похожих на смуглых южан-кавказцев. У некоторых из них поблескивали христианские металлические крестики.

– Кызылбаши. Народ такой. Из беглых невольников. В неволе смешались персы, хивинцы, бухарцы. После бегства из орды приняли православную веру. Живут среди мордвы и русских на Черемшане. Скот разводят. Пастушат по наему. Маленько хлеб сеют. Верно снова в полон попали.

– Почему до дому не пробиваются? – спросил Васек.

– Обжились тут. Домой полторы тысячи верст степью не пройдут. Опять поймают и продадут в неволю. Орда есть орда. – Вожа обвел взглядом круг невольников… – Всякие сюда попадают. Знатные и простые, даже торговцы людьми сами становятся невольниками.

Дружина нахмурил лоб:

– Мордовцы за нами идут, наши песни поют. И чувашенин нас не обидит. А этих, – Дружина показал рукой на свобожденных невольников из числа кочевников и торговцев, – покрошим мелко-мелко.

– Освободить, чтобы убить? – Вожа на мгновение задумался. – Это не по-нашенски. Мы люди простые, но благородные. Пусть идут с миром. Торговать невольниками не станем, убивать безоружных не можем. Таков закон, заведенный старыми промышленниками.

К Воже подошел с поклоном старейшина кочевья, седой старик:

– Мы ваша юзюрень…

– На кой нам невольники? Нас, русичей, многие хотели заневолить, и свои, и чужие. Но сами мы невольников никогда не держали. Потому и свободны. Лишать человека свободы ради своей прихоти грех. Нельзя лишать свободы. Это завет отцов. По нему и живем.

– Ну этих-то покрошим, – предложил Дружина. – Сеструшек наших так и не нашли. Отпустим, они опять придут.

– Обменяем корсаков на других полоников, – сказал Вожа. – Дед, езжай в другие кочевья. Скажи, пусть гонят наших полоников к Яику. Там обменяют своих. Дайте ему лошадь.

Перед уходом к Яику, кто хотел из числа освобожденных полоников, тот простился с простецкими захоронениями братьев, умерших в неволе. Ни креста, ни камня, только маленькие бугорки земли да и те просядут и сравняются вешними водами. Но и от этих людей что-то невидимое останется…

К Яику возвращались большой ватагой. Спасенные полоники частью ехали верхами, частью в единственной целой двухколесной повозке, а большая часть брела пешком. Спасенные русичи впереди. За ними освобожденные полоники других народов. Кое-кто из кочевников и торговцев разбрелись по степи, но многие увязались за освободителями, опасаясь мести корсаков. Следом тянулись плененные ордынцы. В конце ехали конные табунщики…

Русичей Вожа вооружил кого дротиком, кого луком, кого дубиной и ножом. Среди полоников народ преобладал зрелый и крепкий: малых, старых и больных кочевники в полон не брали, убивали прямо в селениях.

Ватага хоть и плохо вооруженных, но натерпевшихся людей серьезно усилила отряд зверолова. Даже женщины шли не с пустыми руками, одна завладела ружьем и ни за что не хотела отдавать его мужикам. Повторно в полон живыми редко давались.

По бокам от ватаги путников Вожа выставил дозоры. По два человека ехали степью слева и справа на удалении трех-четырех верст. Дозорные всматривались в линию горизонта…

За Яиком часть полоников осталась с казаками или пошли берегом реки на юг, надеясь пробиться на родину. Оставил Вожа казакам и пленных ордынцев для мена по их усмотрению.

Сам Вожа, Васек, братья Калачевы, жители оврага Долгий с двумя освобожденными подростками и Мамон с молодкой, коей солдат оказывал знаки внимания, ушли в долину Сока. Еще десяток человек решили не расставаться со звероловом и табунщиками.

Через несколько дней показались знакомые крыши Калачевской усадьбы. Еще издалека путников увидела поседевшая Прасковья. Как-то одиноко и сиротливо стояла она на выгоне и смотрела на приближающихся всадников. Но вот она признала своих и пошла, а потом побежала им навстречу.

Чуть позже подъехал Максим с бревнами, заготовленными в ближайшем лесу. Он не забыл об обещании помочь садчику в постройке изб для новопочинков.

Старики радовались тому, что сыновья вернулись целы и невредимы, и опустили головы, когда речь зашла о дочерях.

– Дочерей ваших басурмане-ордынцы продали в Серединную Азию, – сказал Вожа. – Оттуда мало кто возвращался. Только чудо может спасти их. Жаль, что не смог помочь дочерям вашим. Придет время, и в наших краях не станет охотников до невольников. А вам спасибо за хлеб-соль. Со мной пришли освобожденные полоники. Приютите того, кто пожелает остаться. Мы – то с Васьком утром в Поле уйдем.

Прасковья с вечера замесила в деревянной кадке тесто. Еще в потьмах она встала и затопила печь. Гостей разбудил родной запах печеного хлеба и парного молока.

Караваи вышли большие круглые и очень высокие.

Хлебопеки Поля выпекали лучший хлеб на земле. Твердая пшеница, отличный хмель, заботливые руки и особая русская печь соединились и создали чудо, которое вскормило сильных людей. Каждый каравай, вынутый из печи, помазан с помощью гусиного пера сырым куриным яйцом для блеска и будто младенец покрыт льняным полотенцем. Лучшей похвалой хозяйке становилась хвала ее хлебу.

Утром Мамон с обретенной подругой отправился на кордон испросить разрешения начальства на женитьбу. Часть полоников направилась в Россию, в старые кровы. Четверо решили остаться с табунщиками на Соку. Вожа с Васьком собрались в зимовье…

Перед отъездом Вожу задержал ученый исследователь из Петербурга:

– На будущее лето или через год снова соберусь сюда с экспедицией исследовать окраинные местности для пользы Отечества. Могу ли видеть вас попутчиком, моим проводником? Припасы и плата будут достойны вашего доброго умения.

– Доживем, посмотрим, – Вожа улыбнулся. – Не след загадывать. Приезжайте, коли не намаялись у нас, а там посмотрим.

Подошел Максим и предложил Воже:

– Поживи у нас еще.

– Поле ждет, – ответил Вожа. – Подрядился отыскать жерновые камни для мельницы. Много дел спроворить надо. А там морозы, начало охоты на пушного зверя. В случае нужды какой на ближайшем зимовье оставьте знак. Коли буду там, приду.

– Может чем в дорогу пособить? – спросил Максим.

Вожа задумался:

– Зимой нам бурки потребуются. Коли есть шерсть старого пострига, то не откажемся взять.

Максим тут же принес два плотных мешка нечесаной шерсти. Зверолов связал мешки между собой и перебросил через седло вьючной лошади.

Одним часом Вожа разминулся с Мотей, возвращавшейся в отчий дом. С расстояния двух верст увидел он идущую от леса белоголовую девицу, так похожую на ту, что видел в странном мареве в типчаковой степи. Всадники застыли, всматриваясь в знакомую незнакомку.

Застыла и белоголовая девица, готовая припуститься к лесу. Она тоже всматривалась во всадников.

Вожа и Васек сворачивать не стали. Продолжили свой путь. Мало ли кто бродит в здешних долах.

В усадьбе табунщиков при появлении дочери радости не было края. Мотю затискали, зацеловали, вертели, осматривали так и эдак и снова обнимали. Мать и дочь плакали. Табунщики-мужики на радостях палили в воздух из ружей и пистолетов. Мотя рассказала о своем побеге и плененных сестрах. Радость поутихла. Вспомнили горемычных Агафью и Пелагею. Никогда уж им не вернуться в отчий дом.

– Помогал ли тебе кто? – спросила мать.

– До Яика ночами шла. За Яиком шла днем по сиротской дороге. Тамошние жители указывали путь, хлебца давали. Они и сами с опаской живут. Больше всех помог знаменитый охотник Вожа. Это он привел несколько семей починков на Иргиз и Самару. А уж они мне помогали.

– Вожа? – переспросила Прасковья. – Да не видала ли ты его в степи недалече от избы?

– Видала издали двоих конных… Он еще приедет? Хоть бы посмотреть на него…

В это время всадники мчались на рысях в новый разгоравшийся день.

Зверолов Вожа и его младший названный брат Васек ехали вольной сиротской дорогой к деревне починков. Сами верхами да по заводному коню сзади. Рядом бежал верный пес, похожий на волка.