Толстые кушаки длиной в четыре аршина[44] и более ткали из крашеной пряжи. Красили пряжу в настое травы сердолик вместе с квасцами и мукой в светло-желтый цвет. Мастерицы могли придать кушакам и другие цвета.

Рубахи носили навыпуск, подпоясавшись тонкой бечевой, но в грозные годы в Диком поле звероловы, казаки и переселенцы даже в жару подпоясывались кушаком, так как за него удобно засовывать длинноствольные пистолеты. Чехлы для пистолетов и ружей появлялись, но еще редко. Чехол-кобура вешался на ремешке через плечо или приторачивался к седлам для верховой езды. Но не зря говорят, что привычка – вторая натура. Большинство жителей Поля предпочитали носить пистолеты заткнутыми за поясной кушак.

Звероловы тут же примерили обновы и остались довольны, чем порадовали починков.

– У нас поддевки и кушаки покупают и зверобои, и переселенцы, и казаки, – рассказывала Христина, довольная и сияющая от того, что подарки дорогим гостям пришлись по нраву. – У нас в каждом доме молодицы по сто – двести поддевок за зиму шьют. Все Дико поле оденем.

Вслед уходящим всадникам поминки долго прощально махали руками.

Весь день звероловы ехали, периодически меняя шаг на галоп. Отмахали многие десятки верст. К вечеру оказались у довольно большого селения в три с лишним десятка изб. Избы стояли более тесно, чем в тех районах, где не имелось угрозы нападения.

Частокола вокруг селения не было. Зато его опоясали в два ряда рогатки, переплетенные между собой. Надежная преграда для конницы. Да и вдоль рогаток не поскачешь… Солдатская слобода. Кордон.

На Первой Закамской линии в семнадцатом веке в слободах селились стрельцы, и потому укрепленные поселения на старомосковский лад прозвали слободами. Но уже на Второй Закамской линии или, по местному, черте военные поселения назывались крепостями и станами, станицами, а еще редутами и кордонами.

На службу на Вторую Закамскую черту привлекали много волжских, яицких и донских казаков и даже украинских казаков-черкасов. Не меньше селилось отставных солдат-бобылей и пашенных солдат, вольных переселенцев. Потому и стали слободы станицами и крепостями. Чем они и являлись на самом деле.

Если Первая Закамская черта шли по реке Большой Черемшан, то Вторая Закамская черта шла от городка-крепости Самара-на-Волге по берегу реки Самара до крепости-пригорода Алексеевска, что встал у устья Кинеля, впадающего в реку Самара. Потом черта круто поворачивала на север в степь и шла до крепости Красный Яр, что на реке Сок, и опять круто повернув, тянулась левым берегом реки до далекой Сергиевской крепости, где переходила на правый берег Сока и, шла лесами и долами к Тиинску… У Шешминской крепости, пройдя реки Кичуя и Ика, Вторая Закамская черта соединялась одним концом с почти параллельной Первой Закамской чертой. Старые городки-крепости с Первой Закамской черты переводили на новую черту.

Между крепостями ставили кордоны или станицы, укрепления меньшие, чем крепости. В крепости гарнизон от роты до двух-трех рот. На кордоне несли службу казачий офицер, два урядника и тридцать рядовых конных казаков. Или такое же количество солдат. Возле кордонов селился люд вольный и беглый.

Между кордонами на возвышенных местах ставили пикеты.

На пикетах не жили, но использовали как временное пристанище, как смотровую площадку и сигнальный пункт.

Дозоры постоянно объезжали черту. Сама черта – это или ров с валом на сотни верст, или засека в лесу. В случае обнаружения опасности поднималась тревога. На пикетах стояли деревянные башни, а где-то в землю врывали высоченные шесты, на которые веревкой поднимали флаг как сигнал тревоги. Если нападение ночное, то на шесты поднимали зажженные пучки сена и хвороста. Так от пикета к пикету, от кордона к кордону до самой крепости, где стоял основной гарнизон в сто, а то и в пятьсот человек, шло сообщение. Весть о вторжении кочевников преодолеет многие десятки верст за считанные минуты.

Получив сообщение о набеге, отряды казаков или солдат из кордона и крепости спешили к месту прорыва или туда, где имелась опасность. В одежде казаки этого времени мало чем отличались от звероловов и табунщиков. Разве что всем головным уборам предпочитали шапки из овчины, да еще полюбили и ввели в обиход бурки. Длинные, широкие бурки, удобные на привале и на скаку полезные, развевались на ветру, взмахивая полами, словно гигантский орел крыльями, наводя страх на противника.

Отлично вооруженные – пикой, саблей, ружьем и парой пистолетов казаки вихрем летели вдоль черты. Они не тратили денег на гаремы и рабов, а полагались только на собственное оружие. С малолетства вырастали во фронтовых условиях. Неустрашимые и ловкие, они не знали поражений в стычках с кочевниками.

Образовалась новая военная каста, не похожая ни на какую другую. Потомки беглых русичей наследственно ценили свободу и независимость. Постоянное противоборство с иноплеменниками развило чувство дисциплины и стремление укрепить государственную власть. Такие на первый взгляд противоречивые устремления и сформировали казачество.

Но, несмотря на опасность, воровская жажда легкой поживы еще долго толкала ордынцев на рискованные набеги. Ночью и в туман небольшие отряды прорывались за черту и занимались кровавым грабежом.

На самых опасных участках, особенно там, где не устроены преграды из рвов и засек, для приметы ставили легкое заграждение из веток. В лесу рубили ветки и молодые побеги. Прутья обоими концами втыкали в землю. Создавали сплошной частокол. Если ордынцы во тьме или по другому недосмотру прошли, повалив легкие прутья, то дозор обнаруживал набег. Поднималась тревога.

Переселенцы на окраинных землях часто утеснялись кочевниками. У переселенцев, поселившихся перед чертой, риска еще больше.

Освоение Заволжья сочетало в себе вольно-народное переселение и военно– государственное. Решение правительства России по защите своих непокорных сыновей тоже имело двоякое значение. С одной стороны, правительство хотело оградить своих подданных и тем самым себя от разорительных набегов кочевников. С другой стороны правительство боялось укрепления вольных независимых поселений на востоке даже больше, чем кочевых орд. Страшила возможность потерять контроль над переселенцами и подать пример к непокорности…

Волею судеб помыслы переселенцев и правительства в большей части удачно соединились. Продвижение в Дикое поле медленно, но неуклонно нарастало.

Уже полтора столетия непокорные и неслуживые волжские атаманы Богдан Барбоша, Якуня Павлов, Матвей Мещеряк, Иван Кольцо… укрепились в Диком поле. В 1571 году атаманы взяли ногайскую столицу город Сарайчик. В 1586 году построили Кош-Яицкий городок. А витязи Ивана Грозного освободили Волгу до самой Астрахани. Но гигантское пространство от Волги до Яика все еще оставалось пустынно, непахано и таило нешуточную угрозу.

Правительство России на границах отлавливало беглых крепостных и сектантов, а порой закрывало глаза на их поселения, приглашало, заманивало льготами и даже понуждало сомнительный люд, включая ссыльных разбойников, к переселению в Дикое поле. Надеялись, что дикие орды с востока и бунтари из России, столкнувшись, уравновесят друг друга и дадут дорогу другим…

Заметным отрядом в освоении Дикого поля стали и военные поселения вдоль укрепленной черты. Здесь они особенные. Основатели поселений отставные солдаты-бобыли – пушкари, рейтары, драгуны, гренадеры.

В двадцать-двадцать два года их брали на военную службу. По рекрутской повинности каждая деревня должна поставить определенное число новобранцев. Служба Отечеству – дело почетное, но провожали рекрутов из дома, как хоронили, со слезами. Срок службы – до гробовой доски. В родные селения мало кто возвращался. Одни погибали в сражениях, другие по ранению или старости заканчивали дни в инвалидных домах.

Они, солдаты, умели все, что надо делать на войне. Отличались невероятной стойкостью, какую вряд ли явят позднейшие армии. На поле боя под ружейными пулями и градом пушечной картечи, часами не шелохнувшись, стояли во весь рост, не имея права спрятаться в окоп или за редут. Презрев смерть, выполняли долг.