Подобный взгляд был настолько обыкновенным явлением в те времена между состоятельными людьми, как в городах, так и в провинции, что мы не высказали при этом никакого мнения; но, подкрепив свои силы и заручившись содействием почтенного человека для перемены лошадей в Лиможе, мы тронулись в дальнейший путь не без глубокого раздумья.

Свита в двадцать пять человек, за исключением тех случаев, когда ехали дамы, казалась в это время чем-то необычным, даже для самого Безера, у которого было много врагов. Очевидно, кроме уже известного нам, у Безера был еще другой план. Но тут наши догадки останавливались, так как распоряжение о подкреплении из Шатору было, видимо, сделано им, когда он еще ничего не знал о предстоящей свадьбе Катерины. Может быть, еще раньше в нем пробудилось чувство ревности, или задуманное нападение на Павана составляло только часть другого, более обширного, плана. Во всяком случае, поездка наша представлялась теперь еще более спешною, а шансы на успех ее значительно уменьшились.

Вид дороги и разнообразные сцены, встречавшиеся по пути не давали сосредоточиться на этих грустных мыслях. Все обращало наше внимание; будь то хорошенькая девушка, отставшая от цыганской шайки, или пара бродяг, идущих из Валенсии, «жонглеры», как они еще называли себя, распевавших какую-нибудь песню на провансальском диалекте, или нормандский лошадиный барышник, с длинною вереницею лошадей, привязанных одна за другую хвостами к головам, или вершины Пюи де Дома, подымавшиеся с востока над овернскими холмами, или оборванный, раненый солдат, безразлично дравшийся на той или другой стороне, по желанию господ, — созерцание всего этого доставляло нам удовольствие.

Мы почти не встречали знатных путешественников. Чуть не половина французского дворянства была в Париже на праздниках по случаю предстоявшей королевской свадьбы; так что мы не имели затруднения в перемене лошадей. Хотя до нас доходили вести, что дороги были не безопасны от множества распущенной после войны солдатчины, но мы еще ни разу не были остановлены и не подвергались каким-нибудь неприятностям.

Однако в Шатору нам пришлось испытать горькое разочарование.

Мы ожидали, что у Безера, когда к его отряду присоединится подкрепление в Шатору, будет задержка в перемене лошадей и что поэтому, двигаясь быстрее, мы можем нагнать его и даже проскользнуть раньше его в Париж. Но мы узнали в Шатору, что люди его ранее получили приказание ехать вперед в Орлеан и ждать его там, так что он мог продвигаться вперед без задержки до этого города. Он, видимо, спешил. Потому что, выехав из Орлеана на свежих лошадях, он достиг в полдень Ангервиля, находившегося в сорока милях от Парижа и, не останавливаясь, двинулся далее; между тем как мы добрались туда только к вечеру, то есть на шестые сутки после выезда из Кайлю.

Мы въехали в большой постоялый двор, который казался еще больше благодаря сумеркам, до того измученные, что едва были в состоянии слезть с седел. Наш слуга Жан взял в поводья лошадей и повел их в конюшню, загнанные животные, понурив голову, покорно следовали за ним. Мы стояли несколько времени, топая ногами и расправляя одеревеневшие спины. Из открытого окна над воротами доносился звон посуды, мелькали огни и слышался топот ног людей, бегавших по коридорам. В полумраке двора виднелись два только что зажженных фонаря и в одном из углов двое кузнецов подковывали лошадь.

— Они говорят, что нашим лошадям нет места, — объявил вслед затем Жан, почесывая голову, с недовольным сконфуженным видом.

— Да, места нет! — крикнул один из собравшейся перед нами кучки. Слова эти были произнесены нахальным тоном, и толпа, видимо, была расположена поддержать его. Он подбоченился и смотрел на нас с вызывающей усмешкой. При свете стоявшего на земле фонаря я мог разглядеть, что все они носили значки одного хозяина.

— Слушайте, — сказал я строго, — конюшни большие и они не могут быть заняты одними вашими лошадьми. Вы должны найти место и для моих.

— Конечно! Дорогу королю! — отозвался он. — Между тем, другой закричал — Да здравствует король! — прочие подняли смех, в котором звучали зловещие ноты.

Ссоры между господской прислугой были также часты тогда, как и в наше время; но хозяева редко вмешивались в них, предоставляя челяди разобраться между собою.

— Берегитесь, чтобы вам не пришлось плохо, — продолжал я, удерживая Круазета. — Лошади принадлежат виконту де Кайлю. Если только ваш господин приятель его, что вероятно, то вы попадете в беду.

Мне послышалось, что при этом были произнесены вполголоса слова: «Папист!» Вдруг кто-то из толпы прокричал несколько раз: «Ку-ку-реку!» и захлопал руками.

— Вот так задорный петух! — закричал он в том же тоне, обращаясь с усмешкой к своим товарищам.

Меня разбирала страшная охота наказать этого нахала, хотя я и опасался серьезных последствий, когда на сцене появилось новое действующее лицо.

— Стыдитесь, звери! — послышался сверху, точно из облаков, чей-то пронзительный голос. Я взглянул наверх и увидел у освещенного окна двух красивых, хотя и грубого вида девушек.

— Стыдитесь! Разве вы не видите, что это дети? Оставьте их в покое!

Толпа засмеялась пуще прежнего; а я уж совсем вышел из себя, когда меня на их глазах назвали ребенком.

— Сюда! — воскликнул я, вызывая человека, стоявшего в воротах. — Иди сюда, каналья, и я покажу тебе, как следует разговаривать с господами!

Из толпы выдвинулся громадный человек, куда выше меня и шире в плечах. При взгляде на него сердце мое сжалось. Но делать было нечего. Хотя и худощавый, я был ловок, как борзая и в раздражении я совсем позабыл об усталости. Выхватив у Мари тяжелый хлыст, который тот держал в руках, я сделал шаг вперед.

— Берегись, малютка! — закричали сочувственно сверху. — Эта толстая свинья убьет тебя!

Мой противник, впрочем, на этот раз не присоединился к общему смеху. Я заметил, что глаза его блуждали и что он не обнаруживал особой охоты вступить в единоборство со мною. Но прежде чем мне пришлось испытать его мужество, чья-то рука опустилась на мое плечо. Откуда-то, должно быть, из задних рядов толпы, появился человек и отстранил меня.

— Оставьте его мне! — сказал он спокойным тоном, выступая вперед. — Не стоит вам пачкать руки об эту каналью. Я скучаю от безделья, и эта работа как раз подойдет мне! Я живо сделаю из него корм для червей!

Я взглянул на незнакомца. Это был плотный, среднего роста человек, с смуглым лицом и резкими чертами.

Перо на его шляпе было сломано, но она была надета набекрень, и вообще он имел такой отчаянный, внушительный вид, что когда, звякнув шпорами, вытащил из ножен свою длинную рапиру, то ближайшие из толпы попятились назад.

— Выходи! — закричал он громким голосом, размахивая ею по сторонам и расчищая место, причем сверкающий клинок кинжала в его левой руке завертелся вокруг его головы. — Кто участвует в игре? Кому охота обменяться ударом в честь адмирала Колиньи? Выходите двое, трое сразу, а то все вместе? Все равно, выходите же… — И он закончил свой вызов целым потоком страшных ругательств.

— Эта ссора меня не касается, — пробурчал верзила, пятясь назад и не выказывая ни малейшего намерения обнажить свое оружие.

— Все ссоры меня касаются! И, видно, ни одна не касается тебя! — был ловкий ответ нашего защитника, который сопровождался ударом рапирою, заставившим нахала отскочить в сторону.

При этом засмеялись даже его сообщники.

— У, жирная свинья! Плюнуть на тебя! — воскликнула сверху девушка и действительно плюнула на совершенно опешившего теперь верзилу.

— Не принести ли вам кусочек его мясца, моя милая, — продолжал наш галантный приятель, взглянув наверх и размахивая своим кинжалом около самого носа струсившего нахала. — Только маленький кусочек, моя дорогая? Чуточку печенки с соусом.

— Не хочу я этой гадости! — воскликнула девушка среди всеобщего смеха.

— Ни одного кусочка? Даже если я отвечаю за нежность мяса… Совсем подходящая закуска для дам!