— Да, помню, там был молодец лет двадцати: он подвел мне коня и казался толковым малым. Я дал ему крону за труды. Он был в отрепьях и имел вид человека, не обедавшего целую неделю. Но честен ли он? Не попадался ли он в краже?

— Нет.

— Отчего же он хочет уйти от вас?

— Потому, что поссорился с одним из слуг, который, кажется, был неправ. Во всяком случае, вы не рискнете же взять такого шалопая?

— Не знаю. Нужно поговорить с ним. Где он?

— Внизу. Не позвать ли его сюда наверх?

— Я сойду вниз.

Купец покачал головой.

— Помните, господин Филипп, — сказал он, — я его не рекомендую.

Филипп спустился во двор и не мог удержаться от улыбки при виде Пьера, сидевшего на колоде. Лицо его, сначала глупое и грустное, вдруг оживилось, когда он увидел что-то на улице, но через минуту опять приняло прежнее глупое, унылое выражение.

— Пьер! — позвал резко Филипп.

Малый вскочил, как подброшенный вверх мячик, и, увидя Филиппа, снял шляпу и поклонился.

— Господин Бертрам сказал мне, — обратился к нему Филипп, — что ты желаешь служить мне, но хорошего о тебе сообщил немного. Не скажешь ли ты сам что-нибудь в свою пользу?

— Ничего не могу сказать, — мрачно ответил малый, — хотя я совсем не дурной человек. Что может хорошего сказать о себе тот, у кого нет на свете ни друга, ни родни, и с кем все обращаются несправедливо! А между тем я чувствую, что могу быть верным слугой. Вы, сударь, поговорили со мной ласково в конюшне и дали мне крону; потом я видел, как вы приветливы с вашими людьми, и я сказал себе: вот господин, которому я охотно служил бы, если бы он согласился взять меня. Испытайте меня, и если я не окажусь честным, повесьте меня на первом суку.

Искренность Пьера подействовала на Филиппа, но он колебался.

— Католик ты или гугенот? — спросил он.

— Я и сам не знаю, — ответил Пьер. — Меня никто не учил вере, и я знаю только одно, что милосердный Господь заботился обо мне, иначе я давно бы умер с голоду. Католический священник, у которого я служил, говаривал, что гугеноты хуже язычников, но я видел, что они страдают и идут в тюрьмы за веру, и не поверил священнику. Говорят, вы гугенот, и, поступивши к вам на службу, я, само собою, тоже буду гугенотом.

— Хорошо! — сказал Филипп. — Я возьму тебя на службу, испытаю тебя.

Лицо Пьера вспыхнуло от радости.

— Я буду вам верным слугою, сударь, — сказал он.

Филипп не медля купил новому слуге два костюма: один для верховой езды из грубой темной материи с высокими сапогами и длинным мечом в кожаных ножнах, другой темно-зеленый, из более дорогой ткани, для дома, с кинжалом вместо меча, затем пару шерстяных рубах и плащ; все это везли обыкновенно в те времена в чемодане, прикрепляемом к седлу. Приобретена была для Пьера также лошадь с седлом и уздой.

Филипп отдал костюмы Пьеру и приказал переодеться в конюшне, чтобы люди не видели его в лохмотьях.

Некоторое время спустя один из слуг доложил Филиппу, бывшему с Бертрамом наверху, что новый слуга спрашивает, нет ли для него каких-нибудь приказаний.

— Позовите его сюда, — сказал Филипп.

Минуту спустя вошел Пьер, одетый в темно-зеленое платье. Он был острижен и так переменился, что Филипп едва узнал его.

— Ну, вы совсем преобразили его, — заметил Бертрам.

— Привели тебе лошадь, Пьер? — спросил Филипп.

— Да, сударь.

— Мы выезжаем в шесть часов утра. Приготовься к отъезду! — сказал Филипп.

Пьер поклонился и вышел.

— Мне кажется, я ошибся, отозвавшись о нем неблагоприятно, — сказал Бертрам.

— Ведь другого случая начать новую жизнь может ему и не представится, — заметил Филипп. — Боюсь только, как бы он не напроказил в замке. Кажется, он большой проказник, а проказ гугеноты не любят.

— Я думаю, его можно смирить приличным числом палочных ударов, — заметил Бертрам.

Филипп засмеялся.

— Не думаю, чтобы мне пришлось прибегнуть к этому средству. У нас в Англии не бьют слуг. Я просто отпущу его, если он окажется негодным… Скажите, что сделано в Ла-Рошели на случай войны?

— С нашей стороны сделаны все приготовления, и как только придет известие, что Конде и адмирал подняли знамя, мы запрем все ворота, выгоним всех, кто будет против нас, и встанем за веру. И я не думаю, чтобы дело затянулось. Я уже вчера послал верного слугу привезти обратно мою дочь и сестру, которые находятся за восемьдесят миль отсюда. В военное время девушкам опасно разъезжать по стране.

Ранним утром следующего дня маленький отряд выступил из Ла-Рошели. Пьер важно ехал позади Филиппа.

— Ты знаешь здешнюю местность? — спросил его Филипп.

— Каждую пять земли, — ответил тот. — Нет пруда, в который бы я не забрасывал сетей, ручья, которого бы я не знал, леса, в котором бы я не ночевал, изгороди, у которой я не ставил бы силков для кроликов. Я легко найду тут дорогу даже в самую темную ночь; это вам пригодится, если вы вздумаете послать меня в город, когда Гизы обступят его со своими солдатами.

Филипп пристально посмотрел на него.

— А ты думаешь, что Гизы скоро осадят Ла-Рошель?

— Всякий, у кого есть уши, знает это, — ответил спокойно Пьер. — Я не обращал внимания на эти вещи, мне было все равно, сидят ли в седле гугеноты или католики, но не закрывать же мне своих ушей. А народ при мне говорит не стесняясь: Пьер, дескать, равнодушен к этим делам: он-де дурачок. Вот я и знаю, что католики думают: они говорят, будто Гизы, королева Екатерина, Филипп Испанский и папа собираются покончить со всеми гугенотами. А от гугенотов я слышал, что они начнут первые и из Ла-Рошели скоро выгонят всех католиков, а тогда здесь, понятно, тотчас появится войско католиков.

— А ты думаешь, что католики в Ла-Рошели не примут своих мер?

— Как же! — ответил Пьер презрительно. — Они строили новые стены и укрепляли старые в расчете дать отпор гугенотам, которые осадят их. — А гугеноты в городе посмеивались про себя, притворяясь, будто им крайне неприятно строить новые валы, за которыми впоследствии они же сами и будут укрываться от католиков. Видя все это, я собирался было удрать в леса, так как не имел охоты получить пулю в лоб ни от католика, ни от гугенота. Теперь, разумеется, другое дело. Вы гугенот, а значит и я тоже. В меня будут стрелять католики, и так как никто не желает, чтобы его застрелили, то я скоро возненавижу католиков и готов буду устроить им всякую пакость, какую только вы пожелаете.

— И ты думаешь, Пьер, что в случае надобности можешь отнести поручение в город, даже если католики окружат его?

Пьер кивнул головой.

— Я никогда не видел осады, — сказал он, — и не знаю, как далеко стоят солдаты от стен города, но думаю, если кролик сможет проскочить мимо них, то и я сумею, а если нельзя будет пробраться по земле, то проберусь как-нибудь водою.

— Но это не входит в твои обязанности, Пьер, ты должен прислуживать мне, а в мое отсутствие заботиться о моих лошадях.

— Понимаю, сударь. Но бывают времена, когда придурковатый с виду парень может сослужить хорошую службу, в особенности, когда он не слишком дорожит своей шкурой. Если что вам понадобится, только скажите, все будет исполнено.

Через два дня утром отряд подъезжал к замку. Старый сержант, ехавший с двумя из своих людей несколько впереди, остановил коня и подъехал к Филиппу.

— В замке происходит что-то необычное, сударь, — сказал он. — Флаг поднят, а его не поднимали со времени смерти графа. Смотрите, там какие-то всадники снуют в воротах.

— Поедемте скорее, — ответил Филипп, и через десять минут они въезжали во двор замка.

Франсуа выбежал Филиппу навстречу.

— Как я рад, что ты приехал! — говорил он. — Я уже послал верхового тебе навстречу, чтобы поторопить тебя. Жребий наконец брошен. Вчера было собрание вождей гугенотов в доме адмирала Колиньи, и к моей матери прибыл вестник от моего кузена де ла Ну. Адмирал и Конде получили известия от одного друга при дворе, что на тайном заседании королевского совета решено заключить принца в темницу, Колиньи казнить, швейцарцев распределить между Парижем, Орлеаном и Пуатье, эдикт о веротерпимости отменить и употребить самые суровые меры, чтобы не допускать протестантских богослужений. Адмирал все еще стоял за необходимость помедлить, но брат его, д’Андело, доказывал, что если еще будем ждать, то всех вождей гугенотов посадят в тюрьмы, и сопротивление станет невозможным. Со времени последней войны и так уже более трех тысяч гугенотов умерло насильственною смертью, и невозможно допускать, чтобы это число бесконечно увеличивалось. К нему присоединилось большинство, и адмирал вынужден был уступить. Решено поднять восстание сразу во всей Франции двадцать девятого сентября. Нашей армии поручено рассеять швейцарцев, захватить в плен кардинала Лотарингского и затем просить короля о восстановлении нарушенных прав гугенотов, об удалении кардинала из королевского совета и о высылке всех иностранных войск из пределов государства. Как видишь, нам остаются только две недели на приготовления. Мы только что послали вестников ко всем нашим друзьям-гугенотам, чтобы они были готовы выступить со своими вассалами в поход в назначенный день.