— Несчастная каналья! — произнес Мержи. — Меня берет досада, что наш великий адмирал принужден жить в городе, где столько людей относится к нему враждебно.

— К счастью, его дворец под хорошей охраной, — ответил хирург. — Когда я выходил от него, все лестницы были полны солдат, и у них даже фитили на ружьях были зажжены. Ах, господин де Мержи, здешний народ нас не любит… Но уже поздно, и мне нужно возвращаться в Лувр.

Они расстались, пожелав друг другу доброго вечера, и Мержи продолжал свою дорогу, предавшись розовым мечтам, которые скоро заставили его позабыть адмирала и ненависть католиков.

Однако он не мог не заметить необычайного движения на парижских улицах, обычно с наступлением ночи мало оживленных. То ему встречались крючники, несшие на плечах тяжести странной формы, которые он в темноте готов был принять за связки пик, то мимо него проходили молча небольшие отряды солдат, с ружьями на плече, с зажженными фитилями; кое-где стремительно открывались окна, на минуту в них показывались какие-то фигуры со свечами в руках и сейчас же исчезали.

— Эй, — крикнул он какому-то крючнику, — дяденька, куда это вы песете вооружение так поздно ночью?

— В Лувр, сударь, — для сегодняшнего ночного развлечения.

— Друг мой, — обратился Мержи к какому-то сержанту, шедшему во главе патруля, — куда это вы идете вооруженными?

— В Лувр, ваше благородие, — для сегодняшнего ночного развлечения.

— Эй, паж, разве вы не из королевского дворца? Куда же вы ведете со своими товарищами этих лошадей в боевой сбруе?

— В Лувр, ваше благородие, — для сегодняшнего ночного развлечения.

«Сегодняшнего ночного развлечения!» — повторил про себя Мержи. — Кажется, все, кроме меня, понимают, в чем дело. В конце концов, мне-то что? Король может и без меня развлекаться, мне не особенно интересно смотреть на его развлечения.

Немного далее он заметил плохо одетого человека, который останавливался перед некоторыми домами и мелом отмечал двери белым крестом.

— Дядя, вы — фурьер[58], что ли, что отмечаете квартиры?

Незнакомец исчез, ничего не ответив.

На повороте улицы, где жила графиня, он чуть было не столкнулся с человеком, закутанным, как и он, в широкий плащ. Человек этот огибал тот же угол улицы, но в противоположном направлении. Несмотря на темноту и на то, что каждый из них старался пройти незамеченным, они тотчас же узнали друг друга.

— А, добрый вечер, господин де Бевиль, — произнес Мержи, протягивая ему руку.

Чтобы подать ему правую руку, Бевиль сделал странное движение под плащом; он переложил из правой руки в левую какой-то тяжелый предмет. Плащ немного приоткрылся.

— Привет доблестному бойцу, баловню красавиц! — воскликнул Бевиль. — Бьюсь об заклад, что мой благородный друг отправляется на счастливое свидание!

— А вы сами, сударь?.. По-видимому, мужья не очень дружелюбно на вас посматривают, так как, если не ошибаюсь, у вас на плечах кольчуга, а то, что вы несете под плащом, ужасно похоже на пистолеты.

— Нужно быть осторожным, г-н Бернар, крайне осторожным. — При этих словах он тщательно поправил свой плащ так, чтобы скрыть вооружение, которое было на нем.

— Я бесконечно сожалею, что сегодня вечером не могу предложить вам свои услуги и шпагу, чтобы охранять улицу и нести караул у дверей вашей возлюбленной. Сегодня для меня это невозможно, но при всяком другом случае благоволите располагать мною.

— Сегодня вам со мною не по пути, г-н де Мержи. — Эти немногие слова сопровождались странной улыбкой.

— Ну, удачи! Прощайте!

— Вам я тоже желаю удачи! — В манере, с какой он произнес эти прощальные слова, была некоторая подчеркнутость.

Они разошлись, и Мержи уже отошел на несколько шагов, как вдруг услышал, что Бевиль его окликает. Он обернулся и увидел, что тот к нему возвращается.

— Ваш брат в Париже?

— Нет. Но я жду его со дня на день. Да, кстати, вы участвуете в сегодняшнем ночном развлечении?

— В развлечении?

— Да. Повсюду носятся слухи, что сегодня ночью при дворе будет какое-то развлечение.

Бевиль что-то пробормотал сквозь зубы.

— Еще раз, прощайте! — сказал Мержи. — Я немного тороплюсь и… Вы понимаете, что я хочу сказать?

— Послушайте, послушайте, еще одно слово! Я не могу оставить вас, не дав вам дружеского совета.

— Какого совета?

— Не ходите к ней сегодня вечером! Поверьте мне: завтра вы будете меня благодарить.

— В этом и заключается ваш совет? Но я вас не понимаю. Кто это — она?

— Полноте, мы понимаем друг друга. Если вы благоразумны, переправьтесь сегодня же вечером на тот берег Сены.

— За этими словами скрывается какая-нибудь шутка?

— Нисколько. Я говорю серьезнее, чем когда бы то ни было. Повторяю: переправьтесь через Сену. Если дьявол не дает вам покоя, идите к монастырю якобитов на улице св. Якова. Пройдя монастырь и миновав еще двое ворот, вы увидите большое деревянное распятие, прибитое к дому довольно убогого вида. Вывеска довольно странная, но это ничего не значит. Вы постучите и найдете весьма услужливую старушку, которая из уважения ко мне примет вас очень хорошо… Перенесите вашу ненасытность на тот берег Сены. У тетушки Брюлар племянницы — миленькие и хорошенькие. Понимаете?

— Вы слишком добры, покорнейше благодарю.

— Нет, право. Последуйте моему совету. Честное слово дворянина, это будет вам на пользу.

— Благодарю вас. Я воспользуюсь вашим предложением как-нибудь в другой раз. Сегодня меня ждут. — И Мержи двинулся вперед.

— Переезжайте через Сену, это мое последнее слово! Если с вами случится несчастье из-за того, что вы не послушались моего совета, я умываю руки.

Мержи поразила непривычная серьезность, с которой говорил Бевиль. На этот раз Мержи его окликнул:

— Какого черта все это значит? Объясните мне, господин де Бевиль, перестаньте говорить загадками.

— Дорогой мой, я, быть может, не должен был бы говорить вам так ясно, но переправьтесь за реку до наступления полуночи и прощайте.

— Но…

Бевиль был уже далеко. Мержи с минуту догонял его, но вскоре, устыдясь, что теряет время, которое можно было использовать гораздо лучше, вернулся и дошел до сада, куда ему нужно было войти. Ему пришлось прогуляться несколько раз взад и вперед, чтобы переждать, пока не будет прохожих. Он боялся — не показалось бы кому-либо странным, что он, в такое позднее время, входит через садовую калитку. Ночь была прекрасной, тихий ветерок умерял ее теплоту, луна то показывалась, то исчезала среди легких белых облачков. Эта ночь была создана для любви.

На минуту улица оказалась пустынной; он сейчас же открыл калитку и без шума запер ее за собою. Сердце билось у него сильно, но думал он только о наслаждениях, которые ждали его у Дианы, а зловещие мысли, зародившиеся в его душе под влиянием странных слов Бевиля, были теперь далеко.

Он на цыпочках подошел к дому. В полуоткрытом окне за красной занавеской горела лампа; то был условный знак. Во мгновение ока он очутился в комнате своей любовницы.

Она полулежала на очень низком диване, обитом темно-синим атласом. Ее длинные черные волосы в беспорядке рассыпались по подушке, к которой она прислонилась головою. Глаза у нее были закрыты, и, казалось, она с трудом удерживала их в этом положении. Единственная серебряная лампа, подвешенная к потолку, освещала покой и весь свой свет направляла на бледное лицо и пламенные губы Дианы де Тюржи. Как только раздался скрип сапог Мержи по ковру, она подняла голову, открыла глаза и рот, задрожала и с трудом подавила крик ужаса.

Я тебя испугал, мой ангел? — спросил Мержи, становясь на колени перед нею и наклоняясь к подушке, на которую прекрасная графиня снова уронила свою голову.

— Наконец-то ты! Слава богу!

— Я заставил тебя ждать? Еще далеко нет полночи.

— Ах, оставьте меня… Бернар… Никто не видел, как вы входили?