Узор Времени для человеческого разумения недоступен и потому таинственно опасен для рассудка. Нельзя безнаказанно всматриваться в лик Времени, не рискуя при этом превратиться в камень.

Время вовсе не течет, как наивно полагали древние, хотя и перемещает нас, грешных, в особом, подвластном только ему пространстве, в котором оно позволяет нам существовать в разных ипостасях.

В одном ряду блаженствуем вдвоем, в другом — бросаем злые камни, а в третьем — мглистый окоем грозит сгубить разгаданною тайной…

— Ну вот еще, — сердито заявил вслух Станислав Гагарин, бросая в е ч н о е китайское перо, подаренное ему во время оно забайкальским писателем-милитаристом Аркашей Белым, и выпрямляя затекшую спину, — этого мне еще не хватало… Стихами, понимаешь, вдруг заговорил!

За окном задувала февральская метель, шкрябал лопатой по снегу дворник, стрелки морских часов — сувенир от Игоря Чеснокова — над диваном домашнего кабинета подобрались к восьми.

Было субботнее утро 27 февраля 1993 года. По времени роман «Вечный Жид» был закончен, его сюжетная струя прервалась еще во вторник, в День Советской Армии и Военно-Морского Флота, или по-теперешнему — День защитников Отечества.

Станислав Гагарин в тот памятный день окончания операции «Most» и последнюю главу изладил, а вот события, которые предшествовали сему, записать не успел.

События случились чересчур бурные, и, принимая в них активное участие, писатель попросту не успел перенести произошедшее на бумагу.

В последнее время он читал перед сном «Письмена Бога» аргентинца Борхеса и с удивлением узнавал, что Хорхе Луиса волновали те же проблемы, что и русского писателя из Подмосковья.

Станислав Гагарин собирался сравнить Время с раскидистой кроной вселенского древа, где можно одному существу усесться подобно птицам сразу на разных ветках, не касающихся друг друга, и Хорхе Луис Борхес утверждал: канва времён, которые сближаются, ветвятся, перекрещиваются или, наоборот, век за веком так и не перекрещиваются, заключает в себе мыслимые и немыслимые возможности человека.

Сегодня Станислав Гагарин писал с шести утра и чувствовал: пора бы и прерваться. Только не удержался и привел в собственном романе слова аргентинца:

«В большинстве… времен мы с вами не существуем; в каких-то существуете вы, а я — нет; в других есть я, но нет вас; в иных существуем мы оба. В одном из них, когда счастливый случай выпал мне, вы явились в мой дом; в другом — вы, проходя по саду, нашли меня мертвым; в третьем — я произношу эти же слова, но сам я — всего лишь мираж, призрак».

— Завтрак на столе, — послышался голос Веры Васильевны.

«Подымайся ты, который, увы, не призрак, — весело сказал себе Станислав Гагарин. — Хлеб насущный тебе категорически необходим».

Снять у Первого синдром о ж и д а н и я поручили С. А. Тановичу.

Выход на поверхность через Зоологический музей оказался перекрытым.

Отстреливаясь от наседавших преследователей, товарищ Сталин, Конфуций, Магомет и писатель уходили в подземную бездну русской столицы.

Вечный Жид покинул их тогда же, после осушения им резервуара с серной кислотой.

— Сами отказались от помощи Агасфера, — ворчливо произнес он, прощаясь. — А вот Диму Королева от вас я заберу. Его не было в Звенигороде на Рождество, клятв и обязательств критик наш не давал, да и что я скажу его маме, если случайная пуля зацепит парнишку… И брата Иисуса захватываю с собой. Он мне потребен в небольшой операции.

И Агасфер с Христом, со злополучным Димой Королевым исчезли.

Остались в подземелье пророки, Магомет и Конфуций, пожелавшие стать простыми смертными, и вождь, которому, видимо, ничто не грозило, да Станислав Гагарин, этот не боялся, как принято говорить, ни бога, ни черта и любую опасность видел в гробу, хотя и безрассудным смельчаком не был, на рожон не лез и браваду полагал исходящей от недостаточности ума.

Но четверка поднаторевших в ратном деле человеков — сила… Да еще какая! С такими не справишься в одночасье, этих не так-то просто ухайдакать.

— Нужны варианты, понимаешь, — сказал товарищ Сталин, когда задержались перевести дух на нижнем горизонте.

Судя по пространственной ориентировке, которой ведал штурман-сочинитель, он прокладывал подземный курс, мысленно передвигаясь по поверхности Москвы, их загнали в район, расположенный под бывшим Страстным монастырем, который снесли уже после войны по с т р а́ с т н о м у желанию «известинцев» убрать с их глаз о п и у м для народа.

Сейчас там высился стандартный по архитектуре кинотеатр «Россия», и Станислав Гагарин затруднялся решить для себя: кощунство ли это с надругательством наравне или продолжение традиции, некая преемственность, что ли… Ведь мир теней, особливо в телеварианте, тот еще о п и у м для народа, почище героина будет.

На протяжении участка от Манежной площади до Советской героев наших планомерно ж а л и все ниже и ниже под землю.

То приходилось им плавно спускаться на марш-другой ж и в ы м, работающим, в смысле, эскалатором, то грохотать по неподвижным ступеням, бывало — пользовались колодцами со скоб-трапом.

Под зданием Моссовета они едва не попали в ловушку, ещё чуть-чуть — и навсегда бы остались в странной камере, в которую принялся поступать газ. Спасла расторопность Абу Касима, сумевшего извлечь друзей из душегубки.

Затем наметился подъем, и когда спецгруппу вновь загнали в угол, до асфальта площади их отделяло чуть поменьше сотни метров.

Преследуемые оказались на перроне еще одной недействующей станции метро, туннель которой с обеих сторон был забран металлической решеткой.

Пророки, вождь и Станислав Гагарин достаточно ловко увертывались от автоматных очередей, ныряя в подобие ниш, в которых стояли некие скульптуры, рассмотреть их не удавалось по скудости освещения и недостатку времени.

Постепенно их вытеснили к противоположному концу перрона, за ним виднелась решетка в виде двухстворчатых ворот. Закрытые ворота исключали возможность уйти во мрак подземелья.

К эскалатору пройти было нельзя. Его закрывала стена из деревянных щитов. Оставалась дверь с черепом и надписью «Смертельно!» Дверь обнаружил писатель в самом конце перрона, когда попытался открыть решетчатые ворота.

— Смотрите, Кун-фу! — крикнул он китайцу, случившемуся рядом.

Вдвоем они отвели клинкетные запоры и увидали вместо ожидаемых трансформаторов и рубильников просторное пустое помещение.

«Отсидимся», — решил Станислав Гагарин, полагаясь на металлическую дверь, которая закрывалась изнутри.

Так они и поступили.

Но этот маневр незамеченным не прошел. Уже через несколько минут в дверь забухали сапогами и прикладами, глухо требуя — металл с трудом пропускал звуки — открыть дверь и выйти вон на милость победителей.

Лица пророков были бесстрастны, и только вождь тихонько матерился, а Станислав Гагарин осматривал выбранную им самим же западню.

Сочинитель полагался на собственное чутье, интуиция не могла подвести Папу Стива, и потому он верил, что потянуло его через дверь с черепом не случайно.

Довольно скоро он обнаружил подсобный чуланчик, похожий на тот, где писатель у л о ж и л усатого телекозла, когда невидимкой посещал сатанинскую ф о н д я ру. И точно такую же лифтовую дверь без кнопки вызова, как и в прошлом разе. За створками из светлого, под цвет стен, пластика явно скрывалась шахта, но вызывание лифта казалось неразрешимой проблемой.

И даже прорези для тайной перфокарты Станислав Гагарин не обнаружил.

— Задачка каждому и всем, — сказал он вождю, Конфуцию и Магомету. — Тут явный лифт, но как работает он — неизвестно.

— Сюда приезжают — и только, — заметил Ал Амин. — Здесь выход…

— Одностороннее, понимаешь, движение, — спокойно определил вождь, достал из-за пазухи трубку и неторопливо раскурил табак.

Буханье в дверь затихло.

— Вот придет Годо и чудесным образом извлечет нас отсюда, — усмехнулся почтенный учитель Кун.