«Да, — подумал сочинитель, — это так… Его последние слова, которые он произнес на кресте — «Или, Или, ляма шафахатани? Мой Боже, мой Боже, зачем ты оставил меня?» — и сегодня поймет любой сириец. Страшное преступление совершено во время оно в Иерусалиме — казнили невинного человека… Выходит, что последующий разгром города Титом Флавием суть справедливое возмездие?»
— Меньше всего я хотел бы покарать собственных убийц, — печально вздохнул Назорей. — Бедные люди, не ведали они, что сотворили, исполнители, что с них взять…
— Но разве Анна и Каиафа, подбившие Пилата на ваш арест, не подлежат каре? — воскликнул Станислав Гагарин.
— Они защищали собственное бытие. Хотя…
Иисус Христос не договорил и повернулся к входной двери.
За их спинами стояла Вера.
— Замерзнешь, глупая, — заботливо произнес Станислав Гагарин и с готовностью потянул с плеч хотя и старенький, но любимый им твидовый пиджачок.
— Нет, нет, — возразила молодая женщина. — Я на минутку… Фарст Кибел зовет вас в дом. Он получил важное известие.
IV
Направо ожидался боковой ход туннеля, и Станислав Гагарин погасил фонарь: из подземного мрака удобно стрелять на свет.
Он вспомнил, как много лет назад тренировался на специальном полигоне в стрельбе из пистолета. Ему предлагалось идти по неведомому коридору, внезапно вспыхивал свет или кричали из динамика «Руки вверх!», поддевали за ноги резко возникающей проволокой, и надо было стрелять, перевертываясь в падении, стрелять по вспышкам, по неопознанному голосу, стрелять, увертываясь от хищно шарящего по закоулкам луча прожектора, судорожно нащупывать в кармане запасную обойму, загонять вслепую в рукоятку пистолета и стрелять, стрелять, стрелять…
Теперь, через годы мирной писательской жизни, навыки приобретенные на полигоне, хотя и незакрепленные на практике — могли сочинителю пригодиться.
Заратустра, который следовал за ним, видимо, погасил фонарь на мгновение раньше. Во всяком случае, едва Станислав Гагарин нажал кнопку, их охватила могильная тьма.
— Повернем направо, — вполголоса сообщил Папа Стив пророку, поправил висящий на плече к а л а ш н и к и тронул рукою близкую стену.
До бокового хода оставалось три метра.
Этот ход был запасным в системе московских подземных туннелей и тянулся вдоль бывшей реки Неглинки в сторону Театральной площади, где располагался центральный коллекторный узел.
Таких запасных п р о б о е в сквозь подземную толщу было несколько. Они с разных сторон подходили к узлу, и по ним двигались сейчас боевые товарищи Станислава Гагарина и Заратустры.
Едва писатель ощутил рукою закраину стены и повернул, сделав три осторожных шага, как нога его вступила в истерично запищавшую тонкими, высокими противными голосами живую, копошащуюся плоть.
Станислав Гагарин с омерзением выдернул ногу, но было уже поздно.
Невидимые существа заполонили пространство вокруг писателя. Пронзительно пища, они цеплялись за его ноги, карабкались вверх по телам тех, кто был внизу, не позволяя оказавшемуся в засаде человеку двигаться.
Сочинитель схватился за автомат и выронил фонарь.
— Вашу мать! — заорал председатель. — Стреляйте, Заратустра! Здесь крысы…
— Хорошо, что не д э в ы Аримана, — спокойно отозвался Заратустра, и луч его фонаря высветил полчища крупных крыс, напавших на сочинителя.
Прогрохотала очередь, гулко прозвучавшая под сводами туннеля, вторая, третья… Основатель зороастризма стрелял вокруг Станислава Гагарина, подсвечивая себе электрическим фонарем.
Поначалу крысы, среди них писатель успел заметить и небывалого размера, более полуметра от кончика носа до основания хвоста, особей, крысы при первых выстрелах продолжали атаку, но крики боли, предсмертные вопли простреленных сестриц, достигли сознания ужасных тварей, сработал инстинкт самосохранения, и мерзкие создания злобного Аримана, не прекращая пронзительно пищать, серым потоком хлынули по запасному переходу, исчезая в сгущающейся в конце туннеля кромешной тьме.
— Вырубите фонарь, — распорядился, переводя дух, Станислав Гагарин. Собственный фонарик, оброненный им давеча, он подобрал и сейчас цепко сжимал его в левой руке, брезгливо ощущая л и п к о с т ь крысиной крови на нем.
— Дэвы Аримана не выносят света, — возразил Заратустра, послушно, тем не менее, гася фонарик.
— Современные дэвы хорошо стреляют по любому свету, — проворчал сочинитель. — В ваши времена, уважаемый Заратустра, не было автоматов и фауст-патронов… А здесь нас могут подстрелить из любого темного угла.
— Но без света нам не пройти и шага, партайгеноссе Гагарин. И не только крысы… Могут обнаружиться провалы, ямы-ловушки, капканы, наконец.
Заратустра замолк, прислушался. Крысы больше не пищали, затаились.
«Прежде я умел видеть в темноте, — продолжал он говорить, телепатически передавая мысли Станиславу Гагарину. — Но брат Иисус, как вы помните, уговорил нас превратиться в беззащитных смертных. Хорошо хоть эту способность — передавать соратнику мысли — оставили мы за собой, не надо кричать об опасности и шептаться на секретные темы».
«Вы правы, — согласился с огнепоклонником Станислав Гагарин. — Свет в туннеле необходим. Поступим так. Фонарь поднимаем высоко над головой в левой руке, высвечиваем участок в десяток-другой шагов и сразу вырубаем. Светим по очереди. Разок я, потом вы. И наоборот… Авось, подземные л о м е х у з ы не успеют прицелиться».
…Их настигли, когда Заратустра и писатель миновали — по прикидке последнего — Министерство здравоохранения, прошли под зданием российского высшего арбитражного суда и находились на нижнем уровне Столешникова переулка.
В ответ на очередную вспышку гагаринского фонаря из едва расступившейся тьмы туннеля вдруг ахнул выстрел из гранатомета.
«Ложись!» — мысленно крикнул сочинитель, с размаху хлопнувшись в лужицу зловонной жидкости, которая хлюпала под ногами.
Снаряд пролетел над ними и взорвался в сотне метров позади. Их, эти метры, ратники уже одолели.
Тишина, возникшая после взрыва, длилась недолго. Впереди упавших на землю огнепоклонника и Папы Стива затрещали автоматные очереди.
Но пули в их сторону не летели. Бой с теми, кто ждал Заратустру и председателя с гранатометами наготове, завязали другие, идущие навстречу от коллекторного узла.
«Наши», — сообщил Заратустра Станиславу Гагарину, и едва прозвучал последний выстрел, сочинитель услышал знакомый, чуточку насмешливый голос вождя:
— Где вы прячетесь, братцы-кролики? Выходите без опаски. Мы кончили этих цуциков, понимаешь…
V
Нельзя сказать, чтобы заявление Иисуса Христа ошеломило ратников боевой группы, собравшихся в Звенигороде отметить день рождения пророка.
Во всяком случае, один лишь Станислав Гагарин не сумел сдержать восхищения высочайшей нравственностью того, о чем поведал их товарищ.
А Христос был предельно краток и безапелляционен.
Когда Вечный Жид сообщил, что получил сведения о готовящемся подземном взрыве в том месте, где президент будет возлагать венок, и группе необходимо проверить эту версию, возможно придется и пострелять в подземных аллеях столицы, Христос поднял руку и спокойно произнес:
— Прежде чем мы перейдем к обсуждению деталей боевой операции, имею заявить следующее. Меня и, как мне кажется, моих товарищей с первого дня пребывания в России беспокоило одно.
Справедливо ли нам, существам бессмертным, неуязвимым сражаться с простыми смертными? Они ведь попросту безоружные люди по сравнению с нами.
Товарищ Сталин умеет расправляться с монстрами, которых создают л о м е х у з ы, и лишен права стрелять в живых людей.
Как нам известно, монстров среди наших противников не будет. Стрелять же в людей, готовящих заговор против России, мы просто обязаны. Для того и собрались…
Считаю безнравственным наше превосходство над ними.
Иисус Христос произносил короткую речь, глядя на Вечного Жида, который внимательно слушал пророка, хотя вид у Агасфера был некоторым образом отсутствующий. Но Станислав Гагарин переводил глаза с одного пророка на другого и видел, что они хорошо понимают товарища и разделяют его нравственную позицию.
