— Так это и есть партайгеноссе Иуда! — воскликнул Станислав Гагарин, и рука его инстинктивно дернулась к левой подмышке. — Ах да! Иуда был рыжим…

«Жаль, что не зарезал тебя в тростниковой корзине, — подумал сочинитель. — Может быть, все рыжие — предатели? Ахнуть тебя, суку переметную, ножом, и некому будет бежать к Анне и Каиафе за тридцатью серебрениками. И честного служаку Пилата не подставишь, не придется старому пердуну лишний раз мыть руки и оставаться оболганным на века. Сейчас я тебя и кончу, Иуда из Кариота!»

Он нащупал рукоятку ножа, крепко сжал ее пальцами и уже потянул было жадное и хищное лезвие из ножен, как вдруг услышал внутренний голос Агасфера:

— Охолоньте, письме́нник! Мы здесь вопреки закону причинных связей. Нельзя убивать Иуду прежде, нежели предаст он Иисуса Христа. Оставьте нож в покое… Мы уходим! Попрощайтесь с Учителем… А  и у д а м воздастся по делам их.

Вернувшись из древнего Иерусалима, Станислав Гагарин с надеждой и уверенностью в полезном для Отечества исходе ждал Седьмого Съезда народных депутатов.

Конечно, сочинитель, как и многие его земляки, давно утратил веру в народных избранников, р а з м я т ы х той злобной пародией на демократию, каковая воцарилась на огромных территориях-кусках безжалостно и цинично Разорванной Державы.

И в глубине души верил Станислав Гагарин лишь тому еще неизвестному миру человеку, который скажет однажды х в а т и т бобонисам, зухраям, козырьманам, четвертушкам и прочим похмельцыным.

— Наполеон! — восклицал Станислав Гагарин. — Когда же явится русский Наполеон и разгонит ф а н т а с е г о р и ю?!

Наполеон не появлялся.

Едва намечался-обозначался н е к т о, похожий на кандидата в общенациональные герои, вырисовывался лидерский протеже из рядов оппозиции, как на него набрасывались теле-егоры и отпопцовывали так, что становилось до слез обидно за ошельмованного вконец парня.

…После большого, на газетную полосу, интервью с председателем, которое поместили в сорок втором номере «Книжного обозрения», подписка на две дюжины книг Библиотеки «Русские приключения» и многотомный «Русский сыщик» значительно оживилась. Посыпались переводы со всех концов Державы, количество средств на банковском счете увеличивалось, но их было вовсе недостаточно, чтобы приобрести полиграфические материалы на первые пятьдесят тысяч «Русского сыщика» и семьдесят тысяч пятого тома «Современного русского детектива», его Станислав Гагарин решил все-таки выпускать, несмотря на разорение «Отечества», в которое повергла им с любовью и тщание выпестованное предприятие дьяволица Федотова и ее банда.

Книгу Феликса Чуева «Так говорил Каганович» наш сочинитель выпустил, не залезая даже в долги — выкрутился. Затем слетал в Сибирь и в Красноярске продал издательскую технологию на эту книгу, с помощью Воротникова пристроил собственный тираж к приличной и приятельской фирме с половинной предоплатой и полностью закинул б а б к и на сырье — закладывал базу на будущее.

Станислава Гагарина больше всего на свете удручало то обстоятельство, что сотрудникам его было абсолютно, как ему представлялось, до ф е н и держать в голове и сердце как складываются финансовые, типографские и литературные, понимаешь, дела фирмы.

Ну ладно литературные… Тут его никто заменить не мог, и здесь был относительный порядок, материала хватало лет на пять, наверное, не меньше. А вот как быть с финансами — никого это не к о л ы х а л о. Самое обидное — сидели на деньгах. В Товариществе сохранились десятки тысяч книг от старых тиражей, только почти никто не озаботился об их реализации.

Дима Королев родил идею: рассылать книги подписчикам «Русского детектива». Станислав Гагарин подкорректировал ее, довел до отдела распространения, кое-что сдвинулось, но так все медленно проходило, р у т и н н о, со скрипом, с постоянными подталкиваниями со стороны шефа. Противно ему было такое наблюдать, до тошноты противно. Не было, увы, в людях задора и огня, хотя и появился на горизонте призрак безработицы, и платил Станислав Гагарин людям не так уж и мало, и работа была в основном не бей лежачего, не переламывались сотрудники Товарищества Станислава Гагарина на работе, нет, не горбатились, чего уж там…

Раздражало и то, что никак не удавалось прижать х в о с т ы Федотовой и головорезам Павленко с Панковой. Последняя такой скандал учинила в Электростали, что директор типографии Король разъярился. Не будем, мол, работать ни с теми, ни с этими. Пришлось писателю мчаться туда, улещивать Степана Ивановича, выслушивать его незаслуженные упреки, сносить удары по самолюбию, подвергаться унижению…

А что делать?

Книги из разворованного экс-полковником Павленко склада в Звенигороде продавались по всей Москве, о чем постоянно докладывали Станиславу Гагарину, повергая его в стрессовое состояние.

А как он мог противостоять наглым преступным действиям беспредельщиков?

Написали заявление о сих фактах начальнику Одинцовского УВД Глушко, а тот возьми и поручи расследование… Емельянову. Да-да! Тому самому Юрию Семеновичу, который весною так ловко п о т р а ф и л Федотовой, не допустив к выигранному Станиславом Гагариным в арбитражном суде имуществу судебных исполнителей.

В довершение ко всему Павленко угнал со стоянки новую «Волгу», которая теперь, после того как Российский арбитраж лишил банду Федотовой правопреемства, принадлежала вновь возникшему объединению «Отечество» с председателем Гагариным во главе.

Закон был на стороне писателя, а вот добиться его исполнения Станислав Гагарин не мог, хотя и общался с представителями высших космических сил. Но в самом деле — не просить же ему Агасфера или товарища Сталина наказать Федотову?! Это равносильно тому, как гигантским космическим прессом давить вшей и гнид в обывательской одежонке.

Не сомасштабно, калибр не сопоставимый…

Конечно, если б бросил сочинитель дела, не готовил бы новые книги к изданию, не давал бы интервью, чтоб расширить подписку, не мотался бы к Королю — иначе выгонит из плана! — не сколачивал бы отовсюду б а б к и, дабы продолжался процесс, не сочинял бы рецензий на будущие книги — надо заранее возбуждать интерес, да и сей роман бросил бы писать, а навалился сам на преступников, их песенка давно была бы спета и сидели бы они, зэки-голубчики, в разных камерах.

Но Станислав Гагарин жил и работал для будущего, а прошлое хватало его за ноги, мешало двигаться вперед.

Как тут не проклясть еще раз Федотову и Павленко, Литинского и Панкову, других алчных отщепенцев и не пожелать им невероятных бед и несчастий, хотя бы на бумаге безжалостно расправиться с презренными существами.

Написав эти строки, Станислав Гагарин, взглянул на часы — без десяти минут два уже воскресного дня 29 ноября 1992 года, пора и обедать — вздохнул и подумал, что, видимо, не по-христиански он поступает, ежели и не помышляет о прощении, а токмо одержим местью без меры и не избудет эта месть, никогда не простит он мерзавкам и мерзавцам, кои останутся для него сосудами зла навсегда.

«Впрочем, я не христианин, — утешил себя Станислав Гагарин, — а те, кто поклонялись Яриле и Даждь-богу, умели мстить за поруганный Дом-Идею… И потому, я верю, что у меня будет возможность поговорить об этом с Иисусом. Великий Христос уважал людей крепких в вере. А месть — тоже вера».

Внимание Станислава Гагарина зацепилось за понятие Дом-Идея, которое возникло сейчас в его сознании, и о котором не возникало прежде никаких соображений.

Он подумал, что Идея «Отечества», которое он принялся выстраивать еще в Воениздате, замешанная на понятии большой с е м ь и единомышленников, и была тем духовным Домом, который он мечтал выстроить материально в течение жизни.

Материальный дом писателю построить так и не удалось. Может быть, когда-нибудь и удастся воздвигнуть ему некую сараюшку, но пока это так проблематично…

А вот Дом-Идею он принимался поднимать в небо уже несколько раз. Стены, по крайней мере, уже обозначались, порой ложились и стропила под крышу, потом все рушилось до фундамента, а из него, фундамента, и возникало вновь, потому как он, Станислав Гагарин, и есть фундамент, корень, если хотите, любого сооружения, военно-патриотичиского ли, литературного объединения или Товарищества Станислава Гагарина.