Ибо всякий просящий получает, и идущий находит, и стучащему отворят.

— Воистину так! — заключил сочинитель, улыбаясь.

Ему было приятно от того, что Ал Амин, или Верный, на память знает жизнеописание Иисуса Христа.

Но Станислав Гагарин не ведал, что уже после разыгравшихся событий, водитель, о котором писатель не однажды упоминал в романе, ибо полгода уже ездил с ним по делам Товарищества, этот с виду приличный и порядочный парень примитивно и гнусно нажрется алкоголя, угонит из гаража машину и элементарно разобьет ее, причинив Товариществу убытков тысяч эдак на триста, не меньше.

Сочинитель давно перестал доверять ему и терпел исключительно потому, что поддался резонам Татьяны Павловой, уверявшей Папу Стива: предыдущие водители были хуже. И это было правдой, с этой братией Станиславу Гагарину всегда не везло, а в смутные дни, когда соотечественников целенаправленно развращали л о м е х у з ы, трудно было кому-либо доверять, невозможно было на кого-либо положиться.

В ту ночь, когда сочинитель вернулся из гаража, где с Дурандиным они вынули из-за штурвала пьяного шоферюгу, отобрали ключи, документы и отправили восвояси, Станислав Гагарин, скрыв от приболевшей супруги случившееся, тщетно пытался уснуть, размышляя о вечной природе з л о г о  в человеке.

Он пытался читать, перелистывал «Жизнь Мухаммеда» Пановой и Вахтина, зарубежную монографию «Анатомия детектива», где обнаруживал здравые мысли и соображения, поднимался к занедужившей Вере Васильевне, меняя питье и пытаясь отвлечь от тягомотного состояния, развернул и сочинение Скрипника о Моральном Зле.

Книга раскрылась на странице, где говорилось о том, как французские философы-материалисты трактовали природу Зла, изначально заложенного в человеке, и Станислав Гагарин, который стоял вовсе на иных позициях, склонялся к утверждению Гельвеция: люди не столько злы, сколь глупы.

Набрасывая эти строки в электричке, мчавшейся в столицу — не привыкать Станиславу Гагарину писать романы в столь экзотических условиях! — он вспомнил о том, что в последнее время часто приходит на ум сочинение Блаженного Августина «О граде Божьем» и его «Исповедь».

Утверждение Августина об активном стремлении человека к злу оставалось абсолютно неприемлимым для Станислава Гагарина, который полагал, что даже сугубо безнравственный человек не является ни животным, ни дьяволом, хотя и может находиться в состояниях, близких к тому или другому.

Потому, так упрямо верящий в изначальность д о б р о г о  в человеке, Станислав Гагарин и простит водителя-поросёнка, отдаст его Геннадию Ивановичу Дурандину в помощники, на куда более ответственную работу.

А пока он думал о том, что именно присутствие в человеческом существе Разума не позволяет х о м о превращаться в зверя. Информация же о нравственном законе, которую человек воспринимает вместе со словом м а м а, препятствует отождествлению его с дьяволом, ибо дьявол представления не имеет о понятии э т и к а или м а т ь, равно как не знает и о том, что такое розовое детство.

Видимо, полагал Станислав Гагарин, зло возникает там, где перепутывается порядок взаимоотношений между чувственностью и разумом, когда в сознании человека меняются местами ценностные ориентиры в мешанине нравственных, то бишь, высших мотивов и гедонистических, утилитарных, в е щ н ы х, низших наслажденческих устремлений.

Беда человека в том, что он склонен, увы, по выражению калининградца, пардон, кенигсбержца Канта, к «переворачиванию мотивов». Это и есть результат нравственной ущербности Homo sapiens’а сия ущербность и породила многочисленные утверждения философов об изначальности зла в человеческой природе.

«А вот у Аристотеля идеи об изначальной испорченности человека нет», — подумал Станислав Гагарин.

— И философ из города Стагира был прав, — вслух произнес Магомет, и писатель привычно кивнул, знал, что пророк, как и остальные его товарищи, читает мысли. — Вот уже и проходная показалась…

Сквозь деревья леса, по которому они двигались к Власихе, виднелись строения военного городка, обнесенного бетонным забором.

— Здесь и простимся, — сказал Ал Амин. — Сюда и подходите утром, в половине восьмого. Вас будет ждать белый г а и ш н ы й автомобиль. За рулем либо я, либо брат Иисус. Может быть, вас повезет хорошо известная женщина, пока не знаю.

Сочинителю показалось, что в глазах пророка зажглась и тут же погасла некая лукавинка. Он всмотрелся, но лицо Магомета было невозмутимым.

— Завтра горячий день, — продолжал Магомет. — Будет не до того… Хочу на прощание дать лекарство от зависти. Нет, не вам, у вас этого порока не существует. Другим людям, которые прочтут роман «Вечный Жид».

Станислав Гагарин был готов с почтением выслушать Verba Magisti — Слова Учителя.

— Когда вы, люди, видите человека более талантливого, нежели вы, наделенного богатством или красотой, — проговорил пророк, — немедленно начинайте думать о тех, кто одарен менее вас, о тех, кто беднее…

— И это всё? — удивился Станислав Гагарин. — Так просто…

— Всегда и всюду в собственных желаниях, — продолжал Магомет, — человеку необходимо руководствоваться единственным соображением: пожелай ближнему того, что пожелал бы самому себе…

— Старый добрый категорический императив! — воскликнул Станислав Гагарин.

Теперь убийцу опекал Гаврила Миныч.

Отошли в небытие, канули, так сказать, во временную Лету экскурсии и стрельбы, беседы с С. А. Тановичем, просмотры кинофильмов.

И пресловутый ожидательный синдром бесследно испарился, как не бывало, ведь ждать уже не приходилось, день и к с приблизился вплотную, он попросту уже настал.

К зданию Московского университета, с чердака которого должен был прозвучать роковой выстрел, заговорщики подбирались старинным, сооруженным еще при Михайле Васильевиче Ломоносове, подземным ходом.

Ход этот был совершенно тайным, о его существовании знали всего три человека, и секрет потаенного лаза передавался особо доверенными людьми из поколения в поколение по специальному ритуалу, который не меняли сходящие с тронов и восходящие на них самодержцы, генеральные секретари, вожди и карикатуры на них, вылепленные из заокеанского т е с т а президенты и прочие городничие России.

Но смутное время, оно и в Африке смутное, увы… Секрет подземного хода по дешёвке, за г р и н ы, «зелененькие», то есть, был продан Организации, как продано было многое из того, что составляло честь и славу Державы, ее достоинство и богатство, и потому Гаврила Миныч с Первым, снабжённые спецпропуском и соответствующим паролем, без труда одолели современные лазы московской преисподней, без трудностей и забот проникли в подвальные помещения старинного здания на улице Моховой.

Дело происходило глубокой ночью.

Согласно разработанному в мозговом центре Modus’у operandi, Гаврила Миныч обязан был сопровождать Первого до стрелкового л е ж а к а, откуда тот в мгновение и к с произведет снайперский выстрел в сторону могилы Неизвестного солдата.

На чердаке они оставались бы до начала церемонии возложения венков. Этот торжественный момент кощунственно прервался бы ликвидацией намеченной л о м е х у з а м и жертвы, с неё открылся бы кровавый отсчет правового террора в России, ведущего к гибели Великой Державы, беспредельному геноциду русского и других народов.

Оба террориста несли с собой по специально изготовленному за океаном к е й с у, то бишь, небольшому чемоданчику, их доставили в Москву с дипломатической почтой.

В том, который нес Первый, находилось замечательное ружье с оптическим прицелом, позволяющим вести точный огонь на расстоянии до трех километров. Ружье было снабжено также глушителем и четырьмя обоймами по пяти патронов в каждой. Все пули в патронах были разрывными, убойность их считалась стопроцентной.

Кейс-чемоданчик Гаврилы Миныча содержал внутри два стандартных израильских автомата марки у з и — излюбленные и г р у ш к и террористов планеты, которым по душе были скорострельность и компактность оружия.