— Общественности не будет, — разочаровал писателя Фарст Кибел. — Справимся и без учёных сатанинцев.
Он поднял перед массивной дверью руку, коснулся ладонью поверхности, и дверь разделилась на две створки, которые разъехались, будто в лифте, в разные стороны.
Интерьер комнаты, в которую они вошли, был типично лабораторным. Поблёскивающие экраны осциллографов и дисплеев, неведомые счетчики и колбы с бурлящей жидкостью, стеклянные трубки и непонятного назначения трубопроводы, изготовленные из непрозрачного материала, рубильники и пучки электрических кабелей различного сечения, мертвящий свет люминесцентных ламп, закрепленных на подволоке, стерильная чистота и дух господства сверхточных измерений, поисков экспериментальной, недоступной простому смертному истины.
В центре лабораторной комнаты, на опутанной проводами и стеклянными трубками подставке-тумбочке находилась человеческая голова.
Сверху на голову был опущен металлический колпак, навроде того, в который женщины в парикмахерской прячут прически, и потому Станислав Гагарин сразу и не узнал эту странную, явно существующую отдельно он туловища женскую голову.
Голова была живая.
Развернута она была так, что от входной двери виднелась в профиль. Но когда Вечный Жид, дав писателю время несколько освоиться, подвел его к зловещему лабораторному экспонату, Станислав Гагарин вздрогнул, встретившись взглядом с горящими от ненависти и бессильной злобы глазами собственного, правда, бывшего уже коммерческого директора.
Голова Федотовой узнала председателя.
Лицо головы исказилось, она быстро-быстро задвигала губами, силясь произнести некие слова, но попытки были тщетными, ничего, кроме шипения породить голова не сумела.
— Речевой аппарат отключен, — бесстрастным голосом гида сообщил Агасфер. — Говорить эта грешница не может… У нее совершенно иной удел. Смотрите!
Рядом с тумбочкой-подставкой, на которой покоилась голова, примостился столик пониже. На нем лежала правая рука Федотовой, охваченная паутиной проводов и разнообразного назначения сервоприспособлений, рычагов и передаточных механизмов.
Рука, которая существовала сама по себе, держала в руках вечное перо. Время от времени, рука дергалась. Под нею протягивалось бесконечное полотно бумаги, где-то разматывался рулон, бумага проходила под рукой, а рука зажатым в ней в е ч н ы м пером выводила некие слова.
Снова рывок, новое бумажное поле — и вновь жуткая в собственной отделенности от человеческого тела рука выводит т и п о в у ю фразу.
— При жизни хозяйка этой руки попала под электричку, — пояснил Вечный Жид. — Попала, прямо скажем, неудачно. Целыми остались правая рука и голова. Остальное, извините, обыкновенный форшмак, не подлежащий восстановлению. В таком виде это месиво и попало сюда, дав заботу руководству подземного ГУЛАГА. И вот до чего додумались местные изобретатели-умельцы. Прочитайте, какую фразу выводит и будет выводить в е ч н о эта несчастная!
Станислав Гагарин склонился над бумажной лентой, которая неумолимо выпадала из одного аппарата и, пройдя под пером непостижимого писца, уходила в жерло другого.
Вот поле для новой записи. Рука вздрогнула, пальцы, держащие вечное перо, напряглись, и на белой поверхности возникли слова:
НЕ В ДЕНЬГАХ СЧАСТЬЕ!
Поставлен восклицательный знак, рука переместилась в исходное положение, продвинулся белый бумажный поток, и вновь возникли слова:
НЕ В ДЕНЬГАХ СЧАСТЬЕ!
— Команду писать подает голова, — пояснил Вечный Жид. — Хотя и помимо воли той, кому голова эта принадлежала. В этом особенность наказания. Ведь она осознает собственное положение, вот и вас узнала… Память у нее сохранена. Но отказано в осуществлении любых действий, кроме одного: давать руке команду писать вечно, подчеркиваю, в е ч н о, одну и ту же фразу.
Рука вновь дернулась и написала:
НЕ В ДЕНЬГАХ СЧАСТЬЕ!
— Она так хотела разбогатеть, — пробормотал Станислав Гагарин, подавленный фантастическим зрелищем. — Сама мне призналась в этом однажды.
— Да, но при этом не добавила существенных слов — л ю б о й ц е н о й, — возразил Агасфер. — Попыталась осуществить этот принцип — любой ценой! — на практике, и кое-что ей удалось…
— Мягкую мебель приобрела, — машинально вспомнил сочинитель отголоски разговоров, слышанных от бывших работников Федотовой.
— И еще кое-что, — уточнил Вечный Жид. — Не в этом суть… Федотова покусилась на Идею. А это в с е г д а чревато. Безыдейных рвачей не любят и в преисподней. Вот и будет сия грешница до скончания мира, до Страшного Суда писать эту сакраментальную, но такую справедливую истину. Да будет так!
Станислав Гагарин вздохнул и вновь посмотрел на строки, которые помимо воли хозяйки выводила ее отрезанная колесом одинцовской электрички рука.
НЕ В ДЕНЬГАХ СЧАСТЬЕ!
НЕ В ДЕНЬГАХ СЧАСТЬЕ…
НЕ В ДЕНЬГАХ…
НЕ В…
НЕ…
Он перевел взгляд на лицо Федотовой. Лицо по-прежнему было искажено бессильной злобой, переполнено ненавистью к человеку, от которого, кроме добра, эта б ы в ш а я женщина ничего не знала.
«Мне никогда не понять, что подвигло ее на предательство, — подумал писатель. — Ведь не жажда одного лишь богатства, в самом деле!»
Голова вновь попыталась произнести нечто, но снова одно лишь шипение возникло в лабораторной тиши, да пена запузырилась на тонких блеклых губах жертвы собственной алчности.
Станислав Гагарин пожал плечами и отвернулся.
— Как она попала под электричку? — зачем-то спросил он, хотя для свершившегося это не имело уже значения.
— Сейчас уточню, — ответил Фарст Кибел, подошел к пульту управления компьютером и тронул несколько клавишей.
На дисплее замелькали диковинные значки. «Сатанинская грамота, небось», — с интересом всмотрелся в дисплей сочинитель.
— Спешила на другую сторону Одинцова, в городской суд, — прочитал текст на Экране Судьбы небожитель. — Несла очередную кляузу на вас и ваше Дело. Вместе с нею так и попала в здешнюю зону преисподней.
— Тогда ладно, — проговорил Станислав Гагарин. — Пойдемте отсюда.
Он выбросил уже из сознания зловещую голову, хотя истину, которую вечно теперь писала отрезанная рука, помнил всегда.
Станислав Гагарин и прежде хорошо знал, что счастье вовсе не в деньгах.
III
Смотреть в камерный в о л ч о к ему не хотелось.
Писатель отвернулся от металлической двери и нерешительно глянул на Вечного Жида.
— Неловко, знаете ли, — со смущением проговорил Станислав Гагарин. — Ну чем этот г л а з о к отличается от замочной скважины?
— Я вас хорошо понимаю, — живо отозвался Фарст Кибел и повернулся к двухметровому верзиле-надзирателю и стоявшему подле приземистому бочкообразному начальнику ШИЗО.
Оба дьявола были весьма шерстисты, рогаты, с копытами и хвостами. Но зато в коротеньких пятнистых шортах, с кожаными ремнями, на которых болтались дубинки-демократизаторы с адовыми разрядниками, наручники и бластеры-распылители.
Между рожек чудом держались на их массивных башках форменные пилотки с узеньким козыречком. Клёвый был вид, одним словом, у чертей тюремной конторы!
— Нельзя ли без этой архаики, друзья, — ткнул рукою в прикрытый металлической пластиной г л а з о к спутник Станислава Гагарина.
— Разумеется, шеф, — жутко осклабился и подобострастно склонил голову толстый тюремщик-черт. — У нас давно на электронике все стоит, компьютеры завели, без кибернетики и фантоматики ни на шаг. Наисовершеннейший ШИЗО, первое место держим в зоне! Пожалуйте сюда…
Начальник-дьявол зацокал на выкрашенных бронзой копытах к соседней двери, открыл ее и знаком пригласил гостей.
Здесь стояли мягкие кресла, перед каждым — телевизионный экран. В углу высился холодильник, у стены — сервант с красивой посудой.
— Комната отдыха, — хрюкнул черт-тюремщик. — Ловим здесь кайф помалу… И специалистов-психологов пускаем… Общественность преисподней опять же. Депутаты адского парламента заглядывают, из комитета по соблюдению дьявольских прав и общесатанинских ценностей. Боремся за соблюдение гласности и плюрализма, а как же!
