«Какая же роль отводится мне?» — подумал Станислав Гагарин.

— Мы будем считать вас комиссаром, — просто сказал Вечный Жид. — Вроде как Фурманов при легендарном Чапае. Годится?

Писатель вспомнил его слова, когда беспрепятственно прошел через парадный подъезд Фонда, охраняемый двумя молодчиками в униформе, сшитой из черного сукна, с желтым вензелем на груди, вензелем, составленным из так хорошо знакомых Станиславу Гагарину букв, инициалов человека, с которым еще полтора года назад встречались вместе с товарищем Сталиным при невероятных обстоятельствах.

«Хо-хо, — ухмыльнулся сочинитель, заключая вышеприведенный текст в рамку. — Ай да Гагарин, ай да сукин сын! Надо же придумать подобный пропагандистский трюк…»

Он хотел еще что-нибудь добавить к написанному, но пора было ехать в типографию города Электросталь, шел восьмой час утра 17 декабря 1992 года, и Станислав Гагарин сожалеючи отложил в сторону шариковую ручку.

…На первом этаже, который служил прикрытием тайной резидентуры, никакой особой аппаратуры электронного характера Станислав Гагарин не обнаружил.

Беспрепятственно — невидимка! — прошел он мимо дюжих черно-суконных молодцов, те даже и не ч у х н у л и с ь, пропустили письме́нника в предбанник хитроумной, затеянной как прикрытие более чем шпионской ф о н д я р ы.

«Хорошо устроился лысый и меченый п и д о р, — вздохнул сочинитель, обходя роскошные представительные помещения первого этажа. — Выделил бы хоть комнатуху-другую под контору Товариществу моему…»

Разумеется, это он так, по инерции, от фонаря думал. Никаких милостей от номинального хозяина фонда Станислав Гагарин никогда бы не принял. Слава Богу, четверть века писал он романы о разведке и контрразведке, знал тысячи способов вербовки, да и просто по-человечески ему было до омерзения противно иметь дело с изменником Отечества, хотя в семьдесят пятом году Станислав Гагарин довольно мило встречался с ним в Ставрополе, где готовил материал для «Сельской жизни».

Совместные похождения в альтернативном мире товарища Сталина — особая статья.

Теперь он понимал, что роль первого этажа — отводить клиентам глаза. Вроде как в Кенигсберге до сорок пятого года резиденцию абвера прикрывала контора по искусственному осеменению животных, там перед входом даже скульптурный племенной бык красовался. Когда-то писатель сообщил об этом в шпионском романе «Три лица Януса».

На второй этаж вела парадная лестница, тоже охраняемая ч е р н я к а м и в вензелях, но поднималось туда официальное начальство: сам главарь Фонда, его зам-академик, советники из эпохи перестройки, словом, племенные и среднепородистые осеменители русского народа идеями и н о г о мышления и так называемых общечеловеческих ложных ценностей, прислужники Нового Мирового Порядка, Pax Americana, одним словом.

«Здесь тоже мимо я б л о ч к а, — подумал Станислав Гагарин. — Формальная ходка, лаз для вышедших в тираж л о м е х у з о в четвертого сорта. Жалкие ш е с т е р к и! Вряд ли хозяева доверяют им серьезные дела сейчас, скорее держат как идеологический мусор, который всегда можно поджечь и напустить туману, вонючего дыма и копоти. Шантрапа и скунсы! Надо искать…»

Невидимый окружающими сочинитель толкался среди американированных клерков первого этажа, ловко лавировал мимо стаек причепуренных с е к р и т у т о к, явно служивших в неурочное время персональными фото-моделями для верхних фондовых боссов, едва удерживался от озорного, мальчишеского желания — хорошо быть невидимкой! — легонько — садистом писатель никогда не был — ущипнуть ту или иную т е л о ч к у за упругую попку.

В глубине души он поругивал себя за столь легкомысленное желание и в действительности не ущипнул ни одну из сновавших мимо к у р о ч е к, но объективности ради напишем откровенно — хотелось…

«Главная начинка здания находится наверху, — размышлял Станислав Гагарин. — Моя задача — найти секретный лифт. Может быть, это обыкновенная лестница, хотя вряд ли л о м е х у з ы откажутся от элементарных удобств».

Ни лестницы подходящей, ни потайного лифта обнаружить писателю-невидимке не удалось. В задумчивости остановился он посередине некоего роскошного холла, вовсе забыв, что невидим для окружающих. И конечно же налетела на Станислава Гагарина некая кандидатка на роль служебной п у т а н ы, а может быть, таковой и являющаяся, как знать…

На полголовы длиннее сочинителя, обладательница крепкого породистого тела, высокой груди — пятый размер, прикинул председатель — и длинных, будто из горла́ растущих ног, но с тронутым налетом стервозности лицом, т е л к а едва не сбила его с ног, а сама завалилась бы на Узорно-паркетный пол, если бы наш герой не подхватил ее за руку.

Материть ее писатель не стал, вовремя спохватился, вспомнив о прозрачной ипостаси. Чокнется, пожалуй, сексуальная модель, услышав голос из н и ч е г о.

Но удержаться не сумел. Звонко шлепнул ладонью по заднице — любимое Станислава Гагарина действо, и  с е к р и т у т к а заскакала по коридору, оглядываясь и кося сумасшедшим кобыльим глазом в то место, где, как она полагала, невероятным образом приложилась аппетитным задиком о паркет.

Как ни странно, только именно: сей инцидент помог сочинителю разобраться с секретным лифтом, ведущим в потаенные закрома фонда.

Возбужденный несколько случившимся, Станислав Гагарин внимательно огляделся и обнаружил в просторном холле цветочную горку-пирамиду, за которой приютился кривой диванчик, на нем к а й ф о в о мыслилось умоститься и в спокойной, понимаешь, обстановке обсудить с самим собою сложившуюся ситуацию.

Председатель Товарищества так и сделал. Более того, утратив бдительность вовсе, он достал из невидимого, разумеется, кармана сигареты и, чиркнув зажигалкой, закурил, хорошо понимая, как дико смотрятся для наблюдателя висящая в воздухе сигарета и выходящий из неизвестного источника дым.

Но полагаясь на маскирующие его шалость цветы, сочинитель пренебрег сим обстоятельством.

И напрасно. В холле возник относительно молодой чиновник, по внешности — преуспевающая ш е с т е р к а, готовая стать б у г р о м среднего калибра, или около того.

Мелькнул на лацкане пиджака красненький эмалевый отблеск.

«Ого! — подумал сочинитель. — Народный, понимаешь, депутат… Интересно девки пляшут! И что потом, и что потом…»

А потом было вот что. Омандаченный слуга народа зыркнул по сторонам, на дым за цветочной горкой ноль внимания, конечно, затем подскочил к выключателю верхнего света, разместившемуся рядом со встроенным в стенку зеркалом, двинул выключатель по его оси на сто восемьдесят градусов, и зеркало повернулось, превращаясь в метровой ширины дверь, в нее и прошмыгнул проворно начинающий б у г о р или зрелая политическая ш е с т е р к а.

Зеркало как ни в чем не бывало возвратилось на прежнее место.

«А ларчик просто открывался», — процитировал сочинитель байку Ивана Андреевича и сунул недокуренную — сразу неприятно загорчило во рту и защипало язык! — штатовскую «пэл-мэлину» в горшок с мексиканским кактусом.

Выждав немного, Станислав Гагарин повторил операцию с выключателем и, едва приоткрылся вход в Зазеркалье, ловким движением проскользнул, невидимый, в довольно просторную комнату без мебели, но с двумя дверями, не считая той, через которую прошли и депутат давеча, и письме́нник ныне.