Внутри дома царил хаос. Аменмес сидел скрестив ноги на низеньком столике, словно маленький царь, молотя сжатым кулаком в такт какой-то мелодии, игравшей в его жизнерадостной голове, и молоко из чашки выплескивалось на пол, откуда его слизывали другие кошки. Девочки, занятые приготовлениями, бегали взад-вперед. Они едва заметили мое появление. «Доброе утро!» — крикнул я, и они хором ответили чем-то наподобие приветствия. Танеферет, проходя мимо, коротко чмокнула меня в щеку. Мне ничего не оставалось, как усесться за стол рядом с сыном, который мгновение разглядывал меня с легким любопытством, словно никогда не встречал прежде. Затем он внезапно одарил меня широкой приветливой улыбкой и продолжал стучать по тарелке, чтобы показать мне, как здорово он умеет это делать. Он — золотое дитя, которого мы не ожидали, предмет удивления и восхищения в мои зрелые годы. В своем возрасте он все еще верит всему, что я ему говорю, поэтому я говорю ему только самое хорошее. Разумеется, он не понимает ни слова. Я попытался его развлечь, угостив молоком, и, словно делая одолжение по особому случаю, он важно выпил.
Глядя на сына, я думал о мертвом мальчике и его переломанных костях; его гротескный образ бросил внезапную тень на мою жизнь. То, что его убили подобным образом именно в день праздника, не могло быть совпадением. Также ни в коей мере не могло быть совпадением то, что физические недостатки жертвы наводили на мысли о неполноценности молодого царя. Хотя, разумеется, никто не осмеливается публично упоминать о недугах Тутанхамона — о его предполагаемых недугах, — по слухам, царь был далек от совершенства в своем земном теле. Но поскольку он редко показывается на людях — и даже в таких случаях всегда едет в колеснице или сидит на троне, — никто не может сказать наверняка, какая истина скрывается за всем этим. Однако общеизвестно, что он ни разу не воспользовался властью по своему усмотрению, несмотря на то, что уже достиг совершеннолетия.
Я несколько раз встречался с его отцом, много лет назад, в городе Ахетатоне. И в одну из этих встреч мне удалось также мельком увидеть мальчика, который стал теперь нашим царем, пусть даже и номинально; я запомнил легкий стук его тросточки в гулком коридоре этого бессмысленного, трагического и теперь совсем заброшенного дворца. Я запомнил его лицо, харизматическое, угловатое, с маленьким слабым подбородком. Он выглядел так, словно это молодое тело населяла старая душа. И еще я запомнил, что мой друг Нахт сказал мне об этом мальчике, которого в те дни звали Тутанхатон: «Когда время Атона пройдет, вновь вернется Амон. И возможно, тогда его будут звать новым именем: Тутанхамон». Так оно и вышло. Ибо безумца Эхнатона заключили в стенах его дворца в пыльном Ином мире разрушающегося города его грез. А после его смерти все эти громадные, открытые храмы и множество огромных статуй царя и Нефертити начали свое неизбежное возвращение к мусору; самые кирпичи, из которых были наспех сложены городские постройки, теперь, как говорили, вновь становились глиной, из которой они были сделаны.
После смерти Эхнатона во всем Египте — в Обеих Землях и покоренных странах — культ Атона был отвергнут. Ни в одном из наших городов больше не вырезали на стенах храмов изображение солнечного диска со множеством протянутых вниз рук, держащих анх — символ жизни, благословляющий мир. Жизнь в Фивах продолжалась так, словно все согласились делать вид, будто ничего этого никогда не случалось. Но, конечно, стереть историю из памяти отдельных людей не так просто; у новой религии было множество преданных сторонников, и еще больше было тех, кто, в надежде на мирские блага, поставил свои средства к существованию и свое будущее на ее победу. И еще многие оставались втайне недовольны непомерным земным могуществом жрецов Амона, и в особенности абсолютной властью одного человека — Эйе, словно бы не совсем принадлежавшего к естественному миру, с холодной кровью, с сердцем столь же размеренным и безразличным ко всему, как капли водяных часов. Современный Египет — богатейшая, могущественнейшая страна, какую только знал мир, и все же никто не чувствует себя в безопасности. Страх, этот непознаваемый и всемогущий враг, завладел всеми нами, словно тайная армия теней.
Мы все вышли из дома в спешке, поскольку, как всегда, опаздывали. Насыщенное сияние рассвета уступило место вездесущему, мощному утреннему жару. Аменмес сидел у меня на плечах, хлопал в ладоши и восторженно вопил. Я проталкивался вперед, крича людям, чтобы посторонились. Знаки моей службы в Меджаи, казалось, имели меньший эффект, нежели лай Тота: он помогал мне расчищать проход сквозь возбужденную массу потных, давящих друг друга в борьбе за место и глоток воздуха тел, которыми были забиты узкие кривые улочки и проходы, ведущие к Великой Реке. Музыка струнных и духовых спорила с криками, песнями и свистом; люди окликали друг друга, разражаясь радостными приветствиями или замысловатыми оскорблениями. Обезьяны на поводках несли бессмыслицу, пронзительно вопили птицы в клетках. Уличные продавцы громко расхваливали свои товары и закуски, криками убеждая в превосходных качествах предлагаемого. Сумасшедший с исхудалым лицом и дикими глазами, шарящими в поднебесье, возвещал пришествие богов и конец мира. Я любил все это не меньше, чем мой сын.
Девочки шли следом, одетые в свои самые нарядные одежды, их волосы блестели и благоухали моринговым и лотосовым маслом. Идущая позади них Танеферет следила, чтобы они не потерялись и никто чужой не попытался подойти слишком близко. Мои девочки уже становились женщинами. Что я буду чувствовать, когда эти три светильника, озаряющие мои дни, покинут меня ради взрослой жизни? Я любил каждую из них еще до той минуты, как они вступили в мир, отвечая воплем на свои имена. Почувствовав боль при мысли об их уходе, я обернулся. Сехмет, старшая, спокойно улыбнулась мне; она была самой ученой в нашей семье и утверждала, что может слышать мои мысли — что внушало тревогу, учитывая ту чепуху, которая составляет большую часть моих раздумий.
— Отец, нам следует поспешить.
Она была права, как всегда. Приближалось время прибытия богов.
Мы отыскали себе места на трибуне для официальных лиц под сенью прибрежных деревьев. По всему восточному берегу были установлены жертвенные подставы и священные ларцы-раки, вокруг собралась огромная толпа, полная предвкушения в ожидании прибытия корабля. Я кивнул нескольким людям, которых узнал. У подножия трибуны молодые стражники-меджаи безуспешно пытались установить хоть какой-то порядок — но так всегда бывало во время праздника. Я огляделся по сторонам: количество войск казалось необычно большим; впрочем, вопросы безопасности стали в нынешние времена национальной манией.
Потом закричала Туйу, указывая на первую из ведомых на буксире лодок, только что появившуюся в поле зрения на севере, и в то же время мы заметили на берегу лодочную артель, которая с натугой тащила по воде «Усерхет», Великую Ладью бога Амона. На таком расстоянии этот прославленный и древний плавучий храм, сооруженный из золота, выглядел просто сгустком света средь блистающих волн. Однако когда он приблизился и начал поворачивать к берегу, отчетливо стали видны бараньи головы на носу и корме и солнце всем своим сиянием ударило в полированные солнечные диски над их головами, посылая ослепительные отблески вдоль огромного зеленовато-бурого пространства воды, сверкая и вспыхивая средь толпы. Девочки, ахнув, вскочили на ноги и принялись кричать и махать руками. На флагштоке корабля и на кормовом весле трепетали яркие вымпелы. И там, в самом центре, стояла золотая рака, в которой скрывался сам таинственный бог, — ее должны были торжественно пронести сквозь толпу, через то короткое расстояние, что отделяло пристань от входа в храм.
Гребцы на корме судна и артель на берегу успешно подвели корабль к величественной каменной пристани. Теперь нам был виден защитный бордюр из сплетенных кобр над ракой, короны над головами баранов и золотые соколы на шестах. Аменмес окончательно затих, широко раскрыв свой маленький ротик, потрясенный этим видением другого мира. Затем, под всеобщий оглушительный рев, заставивший моего сына тревожно прижаться к моей груди, рака со скрытым внутри богом была водружена на плечи жрецов. С трудом сохраняя равновесие под тяжестью такого груза чистого золота, они медленно и осторожно тронулись вниз по сходням и сошли на пристань. Толпа ринулась вперед, навалившись на сомкнутые руки охранников. Высокопоставленные сановники, жрецы и иностранные властители преклонили колена и принесли священные жертвы.
