– Зачем тогда вообще открываться?

– Из-за Дэнни. Развел гундеж, как это важно. Что никто не заставит его прикрыть лавочку. Думаю, чувак, он вот-вот все просрет. Ей-богу, лучше ему сегодня нарисоваться.

– Нарисуется, – говорю я, зная, что этого не будет.

Вряд ли последние дни были для Дэнни малиной. Каждый хрен в городе дышал ублюдку в затылок, намереваясь подхватить то, что оставил Саймон. Ко мне пока никто не приходил, но это неудивительно. Сто пудов все знают, что Хулио помер, так что в их же интересах оставить меня в покое. Если я влезу в бизнес, самые резвые, само собой, захотят меня убрать. Но они в курсе, что в процессе потеряют своих людей. То есть где-то через неделю мне начнут названивать.

Учитывая все это и Джаветти, ставлю на то, что Дэнни уже нет в городе.

Пускаю корни на баре, вливаю в себя несколько бокалов. Жду, когда приглушат свет и набежит толпа.

К полуночи в клубе уже плюнуть некуда. Сегодня толпа другая. Стробоскоп, светящиеся палочки. Народ вокруг залпом глушит минералку прямо из бутылок.

Черт возьми, чувствую себя охрененно старым.

Проходит еще час, Дэнни нет. В кабинете не горит свет, так что я его не вижу. И по запаху не чую. Но даже в смеси пота и наркоты, которая витает в клубе, улавливаю что-то знакомое.

– Добрый вечер, Джо, – говорит голос у моего локтя.

Я не поворачиваюсь. Кручу в руках бокал и пытаюсь подавить порыв свернуть Джаветти шею у всех на глазах. К тому же сейчас на нас пялятся все до единого клубные вышибалы.

– Джаветти.

– Я тебя искал, сынок, – говорит он и садится на соседний табурет.

– Мне говорили. Ходят слухи, ты фокусы показывал с домашними питомцами.

Он машет барменше, которая тут же бледнеет. Видимо, в деталях помнит прошлую ночь. Не обращая внимания на ее вид, Джаветти заказывает джин с тоником. Она медленно отступает и трясущимися руками наливает пойло в бокал.

– Приходится пользоваться тем, что есть. Но иногда и этого недостаточно.

– Видел вчера твою работу из первых рядов. Мой адрес есть в телефонном справочнике. Ты мог бы заскочить в любое время.

Он качает головой:

– Тогда бы ты успел подготовиться. А так я привлек твое внимание, верно? К тому же твой приятель из отеля был бы в порядке, если бы заговорил.

– А может, он ничего не знает? – говорю я.

– Ага, в конце концов я тоже так подумал. Правда, чтобы это выяснить, ушло немного времени. Так или иначе, дело сделано.

Встаю с табурета, берусь за пушку и останавливаюсь, когда понимаю, что он делает.

Джаветти ржет:

– А знаешь, ты все-таки дурак. Мне только и надо сказать «Прыгай», и ты подпрыгнешь. Ну же. Не станешь ты меня убивать на глазах у всех этих людей. Да и на кой? Я опять в два счета выберусь из морга.

– Я подумывал на этот раз сунуть твою задницу в бетономешалку.

– Не ты первый. Сядь, твою мать. Нам есть, что обсудить.

Сажусь обратно на табурет, заставляю себя остыть.

– Как по мне, камень может быть только у двух людей, – говорит Джаветти, потягивая джин. – У тебя или у твоего приятеля-копа. Но он слишком тупой, чтобы знать, какая вещь этот камень.

Секунду раздумываю. Может ли камень быть у Фрэнка? Давлю эту мысль, как только она возникает. Нет, не куплюсь я на это дерьмо. Джаветти прав. Сейчас Фрэнк – всего лишь сгусток бездумной ярости и недоумения. Никак он не может знать, насколько важен камень. К тому же, будь он у Фрэнка, Фрэнк давно бы уже что-нибудь с ним сделал.

– Без книги Неймана камень тебе не поможет, – говорю я. – Книга все еще у тебя?

Джаветти молча пялится на меня. Достаточно долго, чтобы понять: я задел его за живое.

– Ясно, ты все-таки разнюхивал, что к чему. Значит, в курсе, что фрицу тоже нужен камень.

– Уже нет. Сегодня я его убил.

Повисшую между нами тишину заполняет музыка. Я почти чую в воздухе запах перегревшихся шестеренок в башке у Джаветти. Сколько мне вообще известно? Неужели камень все еще у меня? А если так, могу ли я что-то с ним сделать?

– Что ж, молодец. Мое предложение все еще в силе. Принеси мне камень, и я верну тебе жизнь.

Прикидываюсь, будто размышляю. Делаю глоток скотча. Немного пялюсь на шоу.

Куда, черт побери, запропастился Фрэнк? Уже не знаю, смогу ли еще тянуть время.

– Ну что ж, – говорю я, – все верно, камень у меня. – Показываю ему руку. На ней ни пятнышка. – Не с собой, конечно. Но ты же знаешь, что происходит, когда я долго нахожусь не рядом с камнем? – Смотрю ему в глаза и вижу там удивление. – Ага, так я и думал. А потому придется тебе предложить мне кое-что получше.

– Я не торгуюсь.

– И хрен с тобой. У меня есть еще один покупатель. Не хочешь камень, я пойду к нему. – Вливаю в себя остатки скотча и встаю.

– Погоди. – Джаветти машет на мой табурет, заказывает мне еще скотча. – А знаешь, сынок, ты, наверное, единственный мужик в этом сраном городе, с которым приходится считаться. Хочешь торговаться – будем торговаться. Что тебе предложил твой «покупатель»?

– Мы оба знаем, что сделать меня снова живым тебе не по зубам. Так что кончай пудрить мне мозги. Но, если ты сможешь сделать так, чтобы я больше не гнил, камень твой.

– Ладно, – говорит Джаветти, – это я могу.

– И я знаю, что ты попытаешься меня наколоть. Поэтому камень ты получишь только после того, как исправишь свой косяк.

– Ох уж эти детки! Никакого уважения к старшим. Если бы я хотел тебя наколоть, сынок, то за секунду придумал бы с десяток способов. Видишь ли, у меня было время поднатореть в таких делать. Мне…

– Почти семьсот лет. Я в курсе.

Джаветти смотрит на меня точно так же, как в санатории, где приковал меня наручниками к трубе. Явно не знает, что со мной делать.

– Значит, – говорит он, и от чикагского акцента не остается ни следа, – ты знаешь обо мне больше, чем я думал. Мои поздравления. – Теперь его голос становится глубоким, итальянский акцент – слишком заметным. Понты гангстера из Чикаго испаряются, на их место приходит гладкая культурная речь. Он даже хрипеть перестает. – Не многим людям удавалось это выяснить.

– А я особенный. Как рок-звезда. Знаешь, я ведь видел записи с видеокамер в морге. Ты в курсе, что один из интернов имел тебя, пока ты был в отключке? Серьезно, нанимают на работу всяких дятлов.

– Закончил? Или еще что родишь? – В голосе снова отчетливо слышится чикагский выговор.

Интересно, сможет ли Джаветти когда-нибудь по-настоящему от него избавиться. Сколько личин ему пришлось примерить? Помнит ли он, кто он вообще такой?

Опять прикидываюсь, будто задумался, и говорю:

– Ага, закончил.

– Вот и славненько. Значит, я тебя подремонтирую и получу камень.

– М-мм, нет.

– В смысле «нет», твою мать?

– Я передумал. – Где, черт возьми, Фрэнк?

– Бред собачий. Какого хрена тебе надо, а? Мне что, упасть на колени и отсосать тебе прямо здесь?

– А это мысль.

– Достал ты меня, – говорит Джаветти. – В последний раз спрашиваю: какого хрена тебе надо?

– Наличные. Огромный, мать его, мешок налички. Хочу тонну бабла и начать все с нуля в другом городе. Ты, Нейман, гребаный коп, творящееся вокруг дерьмо – ей-богу, это была худшая неделя в моей жизни. Так что я поднимаю ставки и валю отсюда к чертовой матери.

– О какой сумме речь?

– Четверть лимона. Плюс ты избавляешь меня от необходимости разлагаться, и камень твой.

– Да ты, мать твою, из ума выжил.

– Такие у меня условия.

Джаветти стучит пальцами по стойке – крепко, видать, задумался.

– Мне нужно время, чтобы достать такое количество налички. Сегодня не выйдет. Смогу к завтрашнему вечеру. Я приношу деньги, ты – камень. По рукам? Завтра тебе подходит?

Чую в воздухе запах лосьона после бритья и успокаиваюсь. Пора заканчивать.

– Завтра подходит, – говорю я.

– Подходит для чего? – встревает Фрэнк, стоя позади нас. Не очень эффектно, но сойдет.

– Надо же, – говорит Джаветти, – к нам пожаловал шериф. Добрый вечер, офицер.