Она бросает на карты взгляд:

– Что-то вроде системы безопасности.

Подобное и мне приходило на ум, когда я увидел надпись на футболке Габриэлы. Просто надпись, а все-таки она делает хозяйку невидимой. Похоже, магия – больше метафора, чем что-то реальное. Как, например, камуфляжная майка, чтобы скрыться от чужих глаз, или воображаемый телефон, чтобы позвонить по настоящему. Все карты, которые я вижу, старше «десятки».

– Глаза и уши? – спрашиваю я, думая, что уловил суть.

– Нет, – отвечает Саманта, – но я догадываюсь, почему вы так подумали. Однако карты скорее… – она замолкает, подыскивает правильное слово, -…создают помехи. У всех карт есть индивидуальность. Лучше всего карты Таро, но игральные действуют практически так же. Некоторым покажется, что мы сидим в переполненной людьми комнате. Сквозь такую защиту мало кто может увидеть действительность.

– Надо же. А я думал, что у всех вас просто какой-то карточный фетиш.

– Что ж, мне жаль, но вы ошибаетесь. Если говорить о фетишах, то я предпочту чулки в сеточку и кожаный корсет. Однако, как бы мне ни хотелось, все же я не думаю, что вы пришли поговорить со мной именно об этом.

Воображение тут же подсовывает мне образ Саманты в чулках и коже. Видение настолько мощное, что на несколько секунд выбивает меня из колеи.

– Нет, – наконец говорю я, – мне нужно поговорить с вами о Джаветти.

– Так я и думала. Он что-то натворил? Клянусь, этот человек как пятилетний ребенок с гранатой.

– Он оторвал руку парню в отеле возле аэропорта.

– И все?

– Тот человек был моим другом.

Она замирает, выражение ее лица смягчается.

– Простите. Я… я знаю, мои слова показались вам черствыми. Это нечто вроде защитного механизма, и иногда я кое-что забываю. Например, как… Мне очень жаль.

– Вы тут ни при чем, – говорю я. Не знаю, что она собиралась сказать, но вопросов задавать не собираюсь.

– Могу я чем-нибудь помочь?

На ум приходит сразу с десяток вариантов, но ни один из них не приведет меня к Джаветти.

– Вы когда-нибудь слышали об «Империал Энтерпрайзес»?

Саманта изгибает бровь:

– А вы неплохо потрудились.

– Ну так как? Слышали?

– Сандро сколотил целое состояние и основал не меньше дюжины компаний, чтобы поддерживать свои капиталовложения. Большинство из них легальны, но некоторые – нет.

– Так это его компания?

– Да, одна из них. Наверняка есть и другие, о которых мне ничего неизвестно. Думаю, он использует «Империал» для торговли недвижимостью в Тихоокеанском регионе, но это лишь догадка.

– Как вы об этом узнали?

Она смотрит на меня взглядом, который так и орет «Не будь идиотом».

– Я за ним слежу. Мне казалось, это очевидно. Когда-то мы были заодно. Но теперь все в прошлом.

– До сих пор к нему неравнодушны?

– Я вас умоляю! Сандро – вчерашний день. Я порвала с ним всякие связи давным-давно.

– И когда конкретно?

Нельзя не заметить, как она двигается, как себя ведет. Она уверена в себе – это без вариантов. Но под всем этим скрывается что-то еще. Что-то не совсем правильное. Есть у меня по этому поводу одна мыслишка, но я хочу услышать это от нее.

– Моей грубости нет оправданий, – говорит Саманта, меняя тему. – Не желаете чего-нибудь выпить? Наверняка вы решили, что я ужасная хозяйка.

Она убегает в кухню. Я иду за ней.

– Нет, спасибо.

– А мне не помешает добавка. – Она наливает в чашку чай из серебристого чайника на плите.

Я пробую зайти с другой стороны:

– Ну и чем всем кончилось?

Она вздрагивает:

– Ничем хорошим. С самого нашего знакомства Сандро искал бессмертия. Нечто вроде источника вечной молодости. Однако полного успеха так и не достиг. По крайней мере не для себя.

– Вы об этом его трюке с возвращением из мертвых?

– Совершенно верно, – кивает Саманта. – Вы же видели его в морге? Видели другие тела? Как будто их иссушили? Я точно не знаю, как он это делает, но время, которое ему нужно для возвращения, зависит от того, что его окружает. Однажды он был мертв больше трех лет.

– Вы знаете, почему он выглядит таким старым?

Она смеется:

– Потому что он стар. Он по-прежнему стареет, только очень медленно. Однако он живет на свете уже очень долго.

– Вы сказали «не для себя». – В памяти всплывают люди, которых превратили, как и Хулио. Интересно, был ли кто-нибудь из них похожим на меня. – Он всегда сначала проводит эксперименты на других?

– Разумеется. Он ведь не дурак. В конце концов это и стало причиной, по которой мне пришлось его оставить.

– Что произошло?

Она смотрит на меня так, будто я редкий тормоз. Когда до меня наконец доходит, я понимаю, что она права.

– Сколько вам лет? – спрашиваю я.

– А сколько дадите?

– Года двадцать три.

– Что ж, я оскорблена, – говорит Саманта, слегка надувшись. – Мне было девятнадцать, когда он меня убил.

– Что, черт возьми, это значит?

Она лукаво улыбается. Мы возвращаемся в гостиную.

– Мне нужно что-нибудь покрепче чая, – заявляет Саманта, наливает себе в бокал бренди и садится на диван, прислонившись к спинке.

У нее такой уютный вид, что на ее месте вполне могла бы быть кошка. Я никогда по-настоящему не понимал значения слова «изящный». Теперь понимаю.

Шлепаюсь в кресло напротив Саманты. Тишина затягивается. Видимо, мне придется это исправить.

– Он вас вернул, – наконец говорю я. – Как и меня.

Она качает головой:

– Не совсем. – Ставит бокал на кофейный столик между нами, тянется ко мне и берет за руку. По сравнению с моей пятерней комнатной температуры, ее руки просто обжигающе горячие.

– Вы все еще теплая, – замечаю я.

– Я все еще жива. – Она переворачивает мою ладонь, гладит тонкими пальцами по запястью. – Это больно? Когда сердце не бьется? Когда не нужно дышать?

– Нет, – отвечаю я. – Я вообще ничего не чувствую.

Она отпускает мою руку. Что-то пробегает по ее лицу. Неужто зависть?

– Я получила бессмертие, которого жаждал Сандро, – говорит она. – В Восточной Африке он заключил с кем-то сделку. Подробностями никогда не делился. Но, если бы он доверял этому кому-то, мы с вами скорее всего сейчас бы не разговаривали. В общем, Сандро решил сначала попробовать на мне.

– А для этого он должен был вас убить?

Саманта кивает:

– Это было… неприятно. А когда он попытался сделать то же самое с собой, тот, с кем он договаривался, сказал ему, что сделка одноразовая. Сандро перерезал себе глотку, как и мне. У него три дня ушло на то, чтобы вернуться. Свой шанс на вечную жизнь он истратил на меня. Последнее, что мне удалось выяснить, – тот, с кем Сандро заключил сделку, не отвечал на его звонки.

– Выходит, вы не можете умереть?

– Не навсегда. На день. Самое большее – на два. Я словно просыпаюсь от дурного сна и живу дальше как ни в чем не бывало.

– Неплохо, наверное. – Я только за вечную жизнь и все такое, если бы не разлагаться раз в день.

– Пару раз пригодилось, – говорит она.

– А ведь вы до сих пор не сказали мне, сколько вам лет.

– Вам никто не говорил, что задавать женщине подобный вопрос вопиюще невежливо? – Я молчу, и от притворных обид не остается ни следа. Саманта закрывает глаза, как будто ей стыдно. – В январе мне исполнится четыреста восемь лет. То есть мне кажется, что в январе. В те времена календарям уделяли намного меньше внимания, чем теперь.

Так вот откуда ноги растут. Весь ее шарм и манеры – хорошо отрепетированная роль. Однако она как будто не придерживается сценария. Есть в ней что-то немного неестественное.

Еще бы. За четыреста лет она просто-напросто забыла, как быть нормальной.

Саманта встает, отворачивается от меня и идет к французским дверям.

– Я знала, что вы об этом спросите, – говорит она. – И все-таки мне жаль, что спросили.

Я подхожу к ней сзади. Она прислоняется ко мне спиной. Теплая и мягкая. Я обнимаю ее. Понятия не имею, что я делаю, но точно знаю, что мне приятно.