Надеясь, что она не соврала по поводу шума, стреляю ей в затылок. По комнате пролетает кусок мозгов размером с мой кулак. Левая рука шлюхи дергается в судорогах, и на секунду она останавливается. Только я думаю, что наконец-то все, как она наклоняется к азиату и продолжает отгрызать ему башку.

Я сую дуло прямо в дырку у нее в черепе и стреляю еще раз. Пуля проходит насквозь и попадает в рыло азиату. Их мозги вперемешку разлетаются по кровати.

Шлюха дергается в конвульсиях, а потом тяжело заваливается на своего дохлого сутенера.

Господи Иисусе. Даже с Хулио было попроще.

В комнате первостатейный бардак. Но я не могу рисковать и тратить время на уборку. Начинаю закатывать их в простыни. Думаю, что смогу обоих дотащить до машины на плече и сразу дам отсюда деру. И в этот момент сутенер пытается сесть.

– Твою ж налево.

Ну никаким макаром он не может быть жив. Его башка держится на честном слове. Я хватаю его за уши и дергаю, ломая шею. Пару секунд его трясет, как эпилептика в припадке, потом он падает на кровать.

Я заканчиваю заворачивать их в простыни. В этой части города копы глубоко копать не станут. Объявят дело очередной лос-анджелесской трагедией и засунут в долгий ящик.

Вынести их из номера оказалось проще, чем я ожидал. Окно здесь выходит прямо на аллею. У моей тачки большой багажник, к тому же там всегда имеется рулон полиэтиленовой пленки. Как знать, когда пригодится.

Я уже на шоссе. В Монровии есть карьер, где добывают щебень. По кое-какой работе, которую я выполнял для Саймона, я знаком с управляющим. Педро мой должник, потому что я держу язык за зубами и никому не рассказываю о том, что он продает тела на органы какому-то китайцу из Гардены.

Я набираю его номер. Он только что проснулся, но, когда я говорю, что у меня для него посылка, заверяет, что будет на месте.

Когда я выхожу из машины, Педро пялится на мой прикид, но никак не комментирует. Помогает вытащить из багажника завернутые тела и мусорные пакеты. Вилочным погрузчиком он перетащит их в камнедробилку и разотрет в пыль.

Два тела тяжело падают на деревянный поддон. Простыни разворачиваются, и шлюха скатывается на щебенку. Засунутые в дыру полотенца вываливаются. Педро издает какой-то невнятный писк и крестится.

– Что, блин, с ней случилось?

– Дерьмо, – бурчу я. – Дерьмо с ней случилось. – Закатываю ее обратно на поддон, прикрываю простыней. – Ну же, подсоби.

Педро делает шаг назад:

– И пальцем к ней не прикоснусь. Кто может такое сотворить с человеком? Это ненормально. Нормальный человек не сделает такого с другим человеком.

Я хватаю его за шиворот, тычу в морду «Глоком»:

– Заткнись. Заткни свою вонючую пасть, и, может быть, тебя не пережует вместе с ней. Усек?

Он смотрит на пушку, кивает.

Оставшиеся в бумажнике деньги я бросаю ему под ноги. Там около пяти сотен.

– Возьмешь деньги, сделаешь свою работу и обо всем забудешь.

– Как будто чудовище какое над ней постаралось, – бубнит Педро.

– Да уж, – говорю я и сваливаю.

Однажды я живьем спалил одного парня.

Перед тем как умереть, он минут двадцать дергался. Всю дорогу орал, пока не наглотался дыма от собственной горящей плоти. Потом издавал одно только бульканье. Кожа у него почернела и хрустела, как старая бумага.

Пневматическим пистолетом я прибил его запястья к куску гипсокартона на стройплощадке неподалеку от Бейкерсфилда, чтобы он не смог кататься по земле. Потом поджег и наблюдал, как он горит.

Этот случай до сегодняшнего дня был первым в списке самых страшных вещей, которые я делал в жизни.

До посинения тру себя в душе. Чищу зубы, раздирая в кровь десны. Опорожняю два пузырька листерина. Впрочем, вряд ли этого хватит.

Близится полночь. Я труп почти двадцать четыре часа.

По-прежнему не чувствую ни капли усталости. Но, похоже, меня это не удивляет. У меня весь день прошел, будто я влил в себя целый бак кофе. Даже присесть неохота. С желанием отдохнуть в спокойной обстановке – та же история.

Пока я одеваюсь, звонит сотовый. Это Дэнни из клуба Саймона. Теперь, наверное, клуб уже принадлежит ему. Я беру трубку:

– Да.

– Ты уже слышал? – спрашивает он под ухающие басы техно на заднем фоне. – Скажи, что слышал.

– Слышал, – отвечаю я. – Сегодня днем. Видел в новостях.

– Со всех сторон дерьмо повалило, мужик. Мне уже кто только ни звонил: и армяне, и израильтяне, и даже какой-то чувак из Якудзы. Я едва разобрал, что он там нес. Тебе бы приехать. Нам надо потолковать по душам.

– О чем, твою мать?

– О будущем. О будущем, которое происходит прямо сейчас. Саймона нет, понимаешь? Или ты хочешь пахать на гребаных армян? А так оно и будет, если мы с тобой не перетрем и не соберем говно в кучу.

– Черт возьми, Дэнни, его труп еще даже не остыл.

– О том и речь. Ублюдки всех мастей уже давят количеством, поэтому мне и надо прямо сейчас установить границы.

– От меня-то ты чего хочешь? Все кончено, Дэнни. Учитывая обстоятельства, с тем же успехом я могу положить трубку. У меня и без тебя забот полон рот.

– Послушай, – говорит он, – я все понимаю. Старикан был твоим другом. Да мы все тут не разлей вода. Но я прошу тебя только об одном: приезжай поговорить. С глазу на глаз. Неужто это так много?

О перспективах своей трудовой занятости я еще как-то не думал. В мыслях были проблемы посложнее.

– Фиг с тобой. Заскочу.

– Спасибо, мужик. Спасибо. – Даже по телефону слышу облегчение в его голосе.

– Да ладно. Это все?

– Ага. То есть нет, подожди. Приходил какой-то чувак. Искал тебя. Что-то по поводу камня. Сказал, это важно. Я посоветовал ему отвять к чертям, но он сказал, что сегодня еще заедет. Мне есть о чем беспокоиться?

На минуту я задумываюсь. Кто-то ищет камень Джаветти? Даже не знаю, хорошо это или плохо.

– Эй, земля Сандею. Ты там? – спрашивает Дэнни.

– Порядок, – отвечаю я, – помехи какие-то. Не знал, что меня станут искать в клубе. Он назвался?

– Нет, – говорит он. – Имени не оставил. Так это не после Саймона работка осталась? Если так, то…

– Нет, это личное. Он не сказал, когда заедет?

– Сказал, что позже, и все.

– Понятно. До закрытия подъеду.

– Спасибо. Я твой должник. – Дэнни вешает трубку.

Я догадывался, что кто-то еще должен знать о камне. Такую хрень в секрете фиг сохранишь. А если кто-то знает о камне, то может быть в курсе, как им пользоваться.

Перезаряжаю «Глок», сую его в наплечную кобуру. Зуб даю, я сумею убедить их, кто бы они ни были, все мне рассказать.

Через несколько минут я уже на Голливудском бульваре. Ночью здесь, откровенно говоря, чудно. Какой-то бомж отливает прямо на звезду Мэрилин Монро. Саентологи размахивают буклетами и орут на людей, потому что они-де все поголовно под влиянием инграмм [14]. Клуб Саймона в переулке между Хайленд и Вайн.

У входа очередь метров на шесть. Судя по виду народа, сегодня ночь фетишистов. Названия у клуба меняются в зависимости от темы. Сейчас вывеска гласит: «Bête Noir» [15].

Внутри в основном туристы, ищущие острых ощущений. Несколько человек уже трутся под стенками. Но выручку клуб получает не с них.

Повсюду кожаная одежда. Корсеты, ботфорты, платья из латекса. На танцполе – шоу, подогревающее интерес. Смазливые девочки и мальчики привязаны к крестам, висят на цепях.

Пока сосков да кустистых хренов не видно и никто не трахается прямо на сцене, отдел полиции по борьбе с проституцией и сопутствующей фигней молчит в тряпочку. К тому же половина офицеров, которые сюда захаживают, давно прикормлены.