Бель-Эйр не входит в список моих любимых мест. Здесь даже не особняки, а целые жилые комплексы. Знаменитости, имена которых у всех на устах, успешные продюсеры, магнаты. Если хорошенько принюхаться, то можно почуять запах бабла.

А это значит, что никто в здравом уме разговаривать со мной не станет.

Взламывая мой сейф, Джаветти явно о тонкостях и не помышлял. Петли вырваны к черту, диск с цифрами попросту содран с передней панели. У него была отвертка, море терпения и еще больше желания. У моего бедного сейфа не было ни единого шанса.

Я снимаю скотч, которым обмотал сейф, шарю в его нутре, пока не нахожу несколько липовых значков полицейского управления Лос-Анджелеса. Беру один и пристегиваю к ремню.

Качественной проверки он, конечно, не пройдет, но мне и не приходится так уж часто им пользоваться. Впрочем, иногда именно значок дает мне доступ туда, куда в других случаях путь мне заказан.

Я проезжаю по горной дороге над Калифорнийским университетом мимо «Загородного клуба Бель-Эйр» и сворачиваю на извилистые улочки к северу от Сансет. Тачка у меня не самая классная на свете. Впрочем, любые колеса, которые я в состоянии себе позволить, в этот райончик никак не впишутся.

Дом, который я ищу, оказывается натуральным дворцовым комплексом, занимающим уйму земли. Перед ним уже торчит знак «Агентства недвижимости Сотбис». Когда этот мужик помер? Неделю назад? Видимо, деньги задержек не терпят.

Останавливаюсь у ворот прямо за спиной у мексиканца, который вытаскивает газонокосилку из кузова грузовичка «шевроле».

– Здрасьте, – говорю я, – вы работаете в этом доме?

Он растерянно смотрит на меня. Может, не говорит по-английски.

Я показываю свой значок и спрашиваю на ломаном испанском:

– ¿Usted trabajan aquí? [25]

Он смеется:

– Господи, ну и акцент! Вам бы потренироваться. Я вас с первого раза понял. Ага, я здесь работаю. А че надо?

– Давно?

Мексиканец качает головой:

– Не-а. Меня сюда риелтор приволок, чтобы убраться на территории. Внутри еще трое моих людей.

– То есть раньше вы здесь не бывали?

– Вчера приехали в первый раз. Поговаривают, что парня, который здесь жил, убили. Правда, что ли?

– Да. Ограбление.

Он присвистывает:

– Черт возьми, ну и дурость.

– В смысле?

– Я слыхал, у мужика тут повсюду камеры понатыканы были и собак полный двор. Охраны выше крыше, короче говоря. Мне пришлось кодов десять ввести в систему, только чтобы попасть на один из задних дворов.

А три амбала запросто прошли вальсом в дом и умыкнули камень?

– Да уж, – говорю я, – мы все еще с этим разбираемся. Дом уже показывают клиентам?

– Нет. Зато уборщиков внутри пруд пруди. На подъездной дорожке плюнуть некуда. – Мексиканец пинает колеса «шеви». – Потому-то и пришлось припарковать этот кусок дерьма снаружи.

– Спасибо.

Бросив его париться с инструментами, я иду внутрь. Прохожу через открытые ворота и сразу попадаю в море машин, припаркованных перед, с позволения сказать, домом, который уместнее смотрелся бы в Версале, чем в Лос-Анджелесе.

Неужели он жил здесь один? А может, все-таки с женой? Или с подружкой? В любом случае, здесь должна была быть прислуга. Какая-нибудь барышня, например. А то и две. Поднимаюсь по огромной лестнице, ищу кого-то, кто не показался бы мне временным работником.

Я еще не дошел до конца, а из какой-то двери уже выкатывается толстяк в рубахе марки «Томми Багама» и шелковых штанах. Загар у него цвета старой древесины. Он улыбается. Зубы такие белые, что на меня тут же накатывает радость по поводу надетых солнцезащитных очков.

– Питер Липскомб, «Агентство недвижимости Сотбис». Простите, но дом еще не готов к показам.

– Порядок, Питер. – Я показываю ему значок. – Я тут не как покупатель.

У него вытягивается лицо. Он подается вперед посмотреть на значок, а я убираю его от греха подальше.

– Ох. Эм-м, чем могу помочь, офицер?…

– Детектив.

Питер моргает, ждет, когда я назову имя. Не дождется.

– Это по поводу мистера Хендерсона? – спрашивает он.

– Хочу всего лишь кое-что проверить. Надо закончить с кое-какой бумажной волокитой. Вы его знали?

– Нет, никогда его не видел. И даже не слышал о нем, пока «Сотбис» не отправил меня сюда. Кажется, кто-то из уборщиков здесь и раньше работал. В смысле до случившегося.

– Мне бы очень помогло, если бы я мог поговорить с кем-то из них. Сами знаете, как оно с бумажками бывает.

Он понимающе кивает, как будто ему не все равно, и ведет меня через кованые двери со стеклами. С одной стороны вместо стекла прибита доска.

– Это мы починим, – говорит Питер. – Наверное, стекло разбилось от выстрела. Точно не знаю.

Чувак в холле натирает воском мраморные полы. Кто-то еще смахивает пыль с перил неимоверной лестницы. Стены везде голые, но на них есть пятна – оттуда явно сняли картины. Учитывая безвкусную броскость, царящую в этом доме, это могли быть и собаки, играющие в покер, и «Мальчик в голубом» [26].

– Была у владельца жена? Или дети?

– Женат он не был, а вот о детях мне ничего неизвестно. Но мне кажется, что жил он здесь один.

– Многовато места для одного человека.

– Точно. Слава богу за богатеев. Благодаря людям вроде мистера Хендерсона у меня есть работа.

– А дома всегда так быстро выставляются на продажу? Мне казалось, такое местечко должно попасть в завещание.

Питер кивает:

– И попало бы, если бы хозяином дома был мистер Хендерсон.

– А он его снимал?

– Не совсем. Подробностей договора я не знаю, но домом владеет «Империал Энтерпрайзес». Опять же, я не в курсе, чем они занимаются. Может, каким-то импортом. Или высокими технологиями. Кто знает? – пожимает плечами он.

Дальше проводит мне экскурсию по первому этажу. Ванные комнаты здесь просторнее, чем квартиры, в которых мне доводилось жить. В гостевой спальне мы находим женщину, которая моет подоконники.

– Энджи, – зовет ее Питер, – ты работала здесь, когда еще был жив мистер Хендерсон?

Она кивает. Миниатюрная барышня, фиолетовые волосы с каштановыми корнями, серьга в носу. Лет девятнадцать-двадцать. По глазам видно, что навидалась всякого.

– Да. Я и еще несколько человек. А что?

– Привет, Энджи, – встреваю я. – Я из полиции. Хотел кое о чем с тобой поговорить. – Достаю крошечный блокнот вроде тех, что есть у каждого копа, и ручку. Из кожи вон лезу, чтобы выглядеть официально.

– Я не воровка, – выпаливает Энджи. У нее такой вид, будто она уже на скамье подсудимых. Причем обвиняют ее в убийстве людей, которых она пальцем не трогала и трогать не собиралась.

– А я так и не думал, – говорю я.

Помню себя в ее возрасте. Как-то мне учинил допрос с пристрастием один жирный ублюдок, который считал, что может размазать меня по стенке только за то, что я молод, ношу кожаную куртку, длинные патлы и катаюсь на скейтборде.

– Всего лишь хотел задать тебе несколько вопросов о мистере Хендерсоне. Ничего не пропало, и я здесь не для того, чтобы говорить о краденых вещах.

Она щурится, явно мне не верит, но говорит:

– Ладно.

– Ты была здесь в ту ночь, когда сюда вломились?

– Нет, – качает головой Энджи. – Я ушла за пару часов до этого. Дома никого не было.

– Ты не знаешь, был ли кто-то у мистера Хендерсона? Подружка? Может, бойфренд?

Она молчит, думает, как будто пытается что-то вспомнить.

– Ага, – говорит она, растягивая слово, как ириску. – Кто-то точно был. Только я… я не помню кто.

У меня не возникает ощущения, что она врет. Мало того, у нее розовеют щеки, как если бы от мыслей у нее разболелась голова.

– Не надо себя мучить, – говорю я, и Энджи, похоже, успокаивается.

– Даже не знаю, почему не могу вспомнить, – говорит она.

– Но хоть что-то ты помнишь? Мужчина это был? Или женщина? Какого роста?