– Нет. Это скачет всадник в город.

– Верно. По-видимому, это гонец из Евпатории.

Через дымку пожаров видно было, как размашисто бросает ногами лихой конь, а на его спине пригнулся всадник с копьем в руке.

По возвращении в город юноши узнали новость, только что полученную из пограничной крепости Евпатории. У южных берегов Тавриды потерпел крушение гераклейский корабль «Евпатория». Экипаж попал в плен к таврам. В числе пленников оказался и Орик.

Ираних сломя голову кинулся к Дамасиклу.

– Что с отцом моим? – спросил он, запыхавшись.

– Твой отец жив и здоров, только… находится у тавров.

– Они же убьют его!

– Нет, они не сделают этого.

– Как не сделают! Это же звери!.. О отец мой!

– Успокойся, Ираних. Тавры не сделают зла твоему отцу. Они прекрасно знают, что четверо их юношей сидят у нас взаперти.

– Но тавры уже умерли или умирают с голода!

Дамасикл улыбнулся.

– Напрасно ты считаешь, что демиурги наши так непредусмотрительны. Тавры живы и сыты и тоже ждут обмена. О судьбе «Евпатории» совет давно догадывался и многое предусмотрел…

В хижине Никии полумрак. Слабо тлеют угли в очаге, отбрасывая красноватые отблески. Хозяйка сидит против Лайонака и слушает его с окаменевшим лицом, плотно сжав сухие губы.

После потери Бунака странная женщина еще больше ушла в себя, почти не замечала окружающего. Могла часами стоять у дверей своего полуразрушенного жилья, смотря на восток.

При появлении Лайонака женщина вздрагивала и широко раскрывала глаза, не то пугаясь его прихода, не то недоумевая, что ему нужно.

«Что это? – спрашивал себя боспорец. – Тоска по любимому или сожаление о потерянном партнере в колдовских оргиях?»

Он продолжал побаиваться Никии, как волшебницы, могущей по своей прихоти превратить его в ворона или степного волка. Но женщина всем своим существом выражала лишь одно чувство – глубокую скорбь и безразличие ко всему окружающему.

Боспорец помнил наказ Бунака обратиться за помощью к битии и сейчас обстоятельно рассказал ей о боспорских делах, упомянул о готовящемся восстании рабов, о всей невыгоде для Палака идти походом на Херсонес и о тех великих успехах, которые ожидают его на боспорской земле.

– Там, – заключил он, – страдают угнетенные сколоты-сатавки, там находится и наш общий друг Бунак. С падением Боспора Скифия станет великой и могущественной державой, рабы получат свободу, в том числе и Бунак. Сатавки вернут себе отцовские земли и былые вольности. Это ли не великое счастье, Никия?!

Никия несколько оживилась, как бы очнулась от оцепенения, что-то теплое, человеческое мелькнуло в ее глазах. С трудом разомкнула она плотно сжатые губы и прошептала:

– Да помогут тебе все верхние и нижние боги!.. Я готова помогать тебе по мере сил своих… Да сбудется то, о чем ты говоришь!

За дверями послышались шорох и осторожный стук. Никия подняла голову, губы ее дрогнули в усмешке. Лайонаку стало не по себе.

– Тебе нужно спрятаться, – сказала она, – пока я буду встречать гостей.

Лайонаку живо представилась картина, как в двери сейчас ввалится орава всякого зверья, лягушек, ужей, влетят летучие мыши, а с ними и те ночные духи, которых так боится всякий человек. Поэтому он не заставил повторять приглашение и быстро скрылся за низенькой дверкой, ведущей в чулан, где хранились запасы лекарственных трав и какой-то хлам, наваленный в темных углах.

Несмотря на суеверный страх, боспорец испытывал любопытство. Он всунул лезвие кинжала в щель двери и осторожными движениями раздвинул доски. Теперь можно было видеть все, что творилось около тлеющего очага.

Никия подошла к входной двери, стукнула засовом и спросила, кашляя по-старчески:

– Кто тут?

В ответ послышались неясные голоса, совсем не угрожающие, принадлежащие, видимо, женщинам. Опять стукнул засов, дверь заскрипела. Около очага появилась Никия в сопровождении двух закутанных фигур.

– Мы одни здесь? – прозвучал вопрос.

– Других людей здесь нет, – сухо ответила бития.

– Ах! – тихо отозвалась вторая фигура. – Ты говоришь страшное… Кто же может быть здесь еще, кроме людей?

– Боги и духи ночи вездесущи. Ты знаешь это, госпожа.

– Я боюсь, Ирана, – продолжала дрогнувшим голосом вторая фигура.

– Ничего не бойся, государыня, – отвечала решительно первая, быстро откидывая капюшон. – Духи ночи нас не тронут, а от людей у меня есть кинжал с отравленным клинком!

Боспорец понял, кто пришел к знахарке, хотя еще не представлял зачем. Сросшиеся брови Ираны в красноватом полумраке походили на черную птицу, распластавшую свои крылья. Крупные черты ее лица выступили сейчас особенно рельефно.

Царица тоже сбросила капюшон. Она имела пухлое лицо с более мягкими и мелкими чертами, чем у служанки. Волосы, сдвинутые капюшоном, упали ей на лоб и щеки, резко выделялась стрелка носа, большие глаза испуганно вспыхивали, когда она озиралась по сторонам. Опия была миловидна и женственна, Ирана казалась около нее переодетым воином. Лайонак залюбовался обеими женщинами. Страх прошел. Сцена стала приобретать для него интерес. Чувствовалась тайна, связанная с судьбами царской семьи.

– Ты бития? – спросила царица.

– Нет, я не бития, я не умею околдовывать людей и не занимаюсь вызыванием духов ночи.

– А-а… – разочарованно, но уже смелее протянула Опия. – Зачем же ты привела меня сюда, Ирана?

– О госпожа, разве есть такие битии, которые признали бы это прямо? Поэтому и есть способ узнавать чародеек по их глазам. Раз в году у них появляется в одном глазу скачущий конь, а в другом удваивается зрачок. Но это очень трудно подсмотреть, каждая бития в такое время прячется от людей… А что Никия колдунья – это знает весь город!

– Да? – Опия опять съежилась. – Ну, скажи, женщина: можешь ли ты мне помочь?

– Смотря в чем. У меня есть скифский корень, что помогает при удушье, отвар корня акора, его пьют от укуса змеи, могу предложить лечебный камень писсасфальт, пахнущий смолою и исцеляющий боль в груди… А вот в этом горшке – мазь из мозга оленя, она умеряет внутренний жар… От многих болезней помогает янтарь; белый камень очищает; яшма и кристалл из Гирканского моря отгоняют злых духов и снимают действие дурного глаза… Есть и корень ра, его привозят из Сарматии… Нет только у меня камня желаний из головы змеи.

– Все это не то, что мне надо! А умеешь ли ты гадать о будущем?

– Могу тебе погадать.

– Что ж, – оживилась царица, – затем я и пришла к тебе. Вот скажи – кто я?

Никия насмешливо сощурила глаза.

– Чтобы ответить на этот вопрос, совсем не надо быть гадалкой. Кто не знает старшую из жен царя Палака, кто не говорит о ее красоте!

Польщенная женщина улыбнулась.

– Я даже знала, что ты придешь ко мне и за каким делом, – добавила старуха.

– Ах, так?.. Теперь я вижу, что ты действительно колдунья. Зачем же я пришла?..

– За тем, чего у тебя не хватает!.. Без чего жизнь любой женщины не знает праздника!

Лицо царицы сморщилось и сразу стало скорбным, причем потеряло значительную долю своей прелести. Из величавой, знающей себе цену красавицы, она превратилась в простую женщину, такую же, как любая простолюдинка, озабоченную своим горем.

– Ты права, я начинаю верить тебе. Но об этом потом. Сначала я хочу погадать на царя.

– Ты же знаешь, что гадать на царя запрещено. Это отражается на его здоровье в случае ложных предсказаний.

– Но ты же не сделаешь ложных предсказаний.

– Но меня могут обвинить в них. Я бедная женщина и не хочу страдать понапрасну.

– Об этом никто не узнает. Я хорошо заплачу тебе. Скажи только – будет ли удачен поход царя на Херсонес?

– О царица, ты толкаешь меня на плохое! Кто защитит меня от нападок Тойлака?