Ирана не выдержала и захлопала в ладоши.

– Вот и хорошо! Царь Палак будет очень рад, когда узнает, что теперь Херсонесу пришел конец!

– Да и я был бы рад этому!

– И мы тоже, – подтвердила царица, – но помоги нам узнать, как добиться расположения Девы.

Костобок продолжал во все глаза рассматривать ксоан. Он поднялся с колен и уже не проявлял страха. Наоборот, он подошел совсем близко к кумиру и, осмотрев его темный лик, вдруг покачал годовой. Это заметили женщины и сатавк.

– Что ты качаешь головой?

– Греки не могли вынести састер из города, – упрямо повторял, он, – ибо это значило бы погубить город!.. Почему же он здесь?

– Ну и бестолковый же ты! – с досадой отозвался Лайонак. – Я же говорю тебе, что греки вынесли его на поле боя, а я добыл его мечом!

– Совсем странно… Гм…

Костобок вел себя необычно. Ходил около богини, присматривался, пожимал плечами. Обернувшись, спросил быстро:

– А чем это вы намазали лик богини?

– Мы его ничем не мазали!.. А почему ты спрашиваешь об этом?

Женщины встревожились. Их волновало и беспокоило поведение иеродула. Казалось, он в чем-то сомневается.

– Возможно, – подсказал Лайонак, – что жрицы натерли богиню маслом, прежде чем вынести ее на открытый воздух.

– Ты прав, Лайонак, – успокоился Костобок, – а то мне показалось, что это не тот кумир!

Царица и ее служанка переглянулись с озабоченным видом.

– Но теперь ты убедился, что это тот самый кумир, что стоял в храме?

– Да… Но я хотел бы снять с Девы одежды! Тогда я сказал бы точно!

– Ах, как можно! Ведь богиня может обидеться, что ее обнажают перед мужчинами!

– Я много раз видел ее голой и даже помогал натирать ее тело. На меня она не обидится!.. Я хорошо помню, что на ней было много мест, пораженных гнилью.

– Гнилью?.. Может ли это быть на богине?

– Да… Ведь ксоан-то старый, и если бы его не натирали смолистыми маслами и воском, он давно превратился бы в труху!

Опию поразило это заявление бывалого иеродула.

– Хорошо, – решилась она, после некоторого раздумья, – мы откроем тебе богиню, иначе меня замучит сомнение. Ирана, раздень богиню!

Служанка подошла к идолу и с поклонами начала раздевать ее, приговаривая:

– О великая богиня, не гневайся на меня и мою госпожу! Мы раздеваем тебя не из любопытства, но чтобы сменить твои одежды на лучшие!

Когда плоское, доскообразное тело Девы было обнажено, Костобок приступил к осмотру. Он щупал изваяние, гладил его пальцами, колупал ногтем, но нигде не мог найти затертых воском выгнивших мест, так хорошо ему известных. Становилось очевидным, что истукан был изваян совсем недавно из нового куска дерева и покрашен темным лаком, который придавал дереву вид довольно ветхий. Дойдя до ног Девы, Костобок исследовал каждый палец, потом упал на колени и заглянул на подошвы.

– Белые! – вскричал он. – Белые подошвы-то! Их забыли натереть лаком! Совсем новое дерево! Это же обыкновенная таврская сосна!..

– Значит, Дева не настоящая? – ахнула царица, хватаясь за грудь.

Костобок поднялся на ноги, не спеша отряхнул пыль с коленей.

– Фу! А я было уж поверил, что это она… Но теперь вижу, что нет! Теперь я даже могу сказать, кто вырезал из дерева эту куклу, – вольноотпущенник Стратокл! Только он в Херсонесе умеет хорошо резать по дереву! Он гиппарху Бабону коня вырезал – получился как живой! Право!

Все были смущены и разочарованы. Лайонак смотрел куда-то в сторону, стараясь не встречаться глазами с царицей и ее служанкой. Сказал иеродулу неуверенно:

– Послушай, дружище, я готов тебе поверить, но, может быть, херсонесцы заменили старый ксоан новым и поставили его в храм, где в него перешла вся сила старого! А?

– В том-то и дело, – спокойно возразил Костобок, – что, по преданию, кумир Девы может существовать только в первообразе!.. Правда, у херсонесцев в храме есть еще один, из розового мрамора. Но сила в нем от деревянной Девы!.. Только тот кумир приносит счастье полису, который сошел к таврам с неба! Он не вечен, постепенно разрушается. Когда совсем разрушится – Херсонес погибнет! Нет, Лайонак, я верю, что греки вынесли эту игрушку на поле боя, но настоящий ксоан – никогда!..

Опия заплакала и, всхлипывая, ушла в свои покои. Ирана поспешила за нею. Мужчины остались одни. Лайонак смущенно почесал затылок.

– Эх, испортил ты мне все дело! В конце концов, не все ли равно было для царицы, настоящий ксоан или нет! Она забавлялась бы им и не досаждала царю с вечными просьбами дать ей возможность поклониться Деве! Я ведь под стрелами протащил эту деревяшку! Даже жрицу настоящую и верного товарища оставил в руках роксоланов, только чтобы спасти это сосновое полено!

Лайонак в досаде пнул деревянную Деву, она с грохотом упала на пол.

– Что ты говоришь? – удивился Костобок. – Ты и жрицу полонил… Где же она сейчас?

– Откуда я знаю, отбили ее роксоланы!.. А товарища убили.

– Если это Мата, то я роксоланам не завидую.

– Красавица! Здоровая, крепкая девка, кровь с молоком!

– Значит, не Мата. Какая она лицом?

– Волосы русые, глаза синие.

– Это Гедия, дочь Херемона! – с неожиданной теплотой и участием воскликнул Костобок. – Надо узнать, где она, и выручить ее!

– А зачем теперь она нужна, раз Дева поддельная!.. Вот если бы ксоан оказался подлинным, то тогда другое дело! А теперь мне до нее дела нет!.. Эх, Костобок, пойдем туда, где вином торгуют! Я угощаю!..

Вечером их обоих вызвали к Палаку. Втроем они направились в покои царицы. Дева валялась на каменном полу холодной нежилой комнаты совсем голая. Кто-то уже сострогал ей бок ножом и насорил стружками. Это Ирана хотела убедиться, что идол вырезан из совсем нового куска дерева.

Палак внимательно осмотрел изваяние.

– Однако, она, видимо, очень похожа на настоящую? – спросил он.

– Да, Палак-сай! – поклонился Костобок. – Даже я сначала не разобрался и поверил!

Царь с усмешкой посмотрел на Лайонака, который выглядел удрученным, пришибленным.

– Ты не печалься, боспорец, – сказал он одобряюще, – не ты здесь виноват! Если бы это была настоящая Дева, то ты и ее привез бы с успехом! И я награждаю тебя наборной катафрактой и назначаю сотником в свою дружину!.. Одного жаль – потерял ты князя своего Фарзоя!

Он вздохнул.

– Никогда не оставил бы князя, если бы не спешил ускакать в степь с этой деревяшкой!.. Все из-за нее, проклятой!

Отпуская воинов, царь дал им по горсти серебряных монет и настрого наказал держать в тайне секрет богини.

– Пусть никто этого не знает!.. Пусть все думают, что мы отбили у херсонесцев их богиню! Она должна сослужить нам службу, хотя я еще не знаю какую!.. Идите!

Урызмаг маленькими глотками пил темно-красное вино из деревянной походной чаши и, прищурив глаза, смотрел на пленницу, что сидела в углу юрты заплаканная, но непреклонная.

– Ты надеешься, что тебя выкупит отец. Напрасно! – говорил роксолан, мешая греческие и скифские слова. – Мне не надо его золота! В моих руках меч, которым я всегда добуду золото!.. А такую, как ты, не всегда удается иметь даже такому бесстрашному витязю, как я!.. Ты поедешь со мною в наши степи и будешь жить у меня не хуже, чем у отца. Кто знает, может быть, ты и не надоешь мне в первый месяц, тогда я сделаю тебя младшей женой. Ты сильна и красива! Таких любят роксоланы!..

– Я буду просить милости у царя Тасия, и он мне не откажет. Он велит тебе отдать меня отцу за выкупную сумму… Но никогда не буду ни наложницей твоей, ни женой!.. Я ненавижу тебя, сармат!

– А если царь Тасий запросит очень много и твой отец не сможет столько выплатить, как тогда? – с издевкой спрашивал Урызмаг, которому доставляло удовольствие видеть, как горячится молодая пленница, как раздувает ноздри, гневно сверкая глазами. Он смеялся беззвучно и щурился, как кот, играющий с мышью.

– Он отдаст все, – со страстью отвечала девушка. – А не хватит – город прибавит из храмовых сумм!.. Я жрица Девы, и полис не оставит меня в плену или рабстве!