Когда же Херемон достал из-за пазухи и передал ему тяжелый кошель, набитый монетами, то жадный князь даже изобразил на своем отекшем от пьянства лице что-то напоминающее улыбку. Скиф был слишком примитивен, чтобы уметь скрывать свою страсть к деньгам, а тем более гордо отказаться от подачки. Поспешно спрятав кошель под полу кафтана, он громко рыгнул винным перегаром и пообещал Херемону помочь в его горе.

О местонахождении Фарзоя он тоже ничего не мог сказать.

Теперь Херемон горел нетерпением скорее встретиться с Диофантом и заранее обдумывал, как он обратится к стратегу, чем заинтересует его и чего будет просить.

Самым правильным ему казалось требовать немедленного похода на Неаполь с целью покончить с царством Палака одним ударом и освободить при этом обеих дев – деревянную и живую.

– Он не посмеет отказаться от этого похода, – бормотал себе под нос Херемон. – Отдать врагу Артемиду Таврополу и спокойно возвратиться восвояси – это было бы чудовищно!..

Керкинитида была портом на западном берегу Тавриды, наиболее приближенным к Херсонесу. Со стороны степи ее защищал крутой вал, увенчанный стеною, которая почти не пострадала во время штурма. Гавань вполне годилась для зимовки кораблей, многие из городских строений сохранились и сейчас служили для размещения понтийских войск.

Дули холодные ветры, ночами падал снег, но настоящих зимних морозов не было. Гиперборейская зима не спешила с приходом, чему радовался Диофант. Стратег распорядился, чтобы все воины вышли на работу по ремонту стен и ворот города. После предполагалось привести в жилой вид многие из полуразрушенных и полусгоревших домов.

– Зачем нам строить где-то лагерь, – сказал Диофант помощникам, – если здесь целый город, за стенами которого можно выдержать осаду всего скифского войска!

В этих словах прозвучало внутреннее беспокойство, не оставлявшее стратега ни на минуту. Он то и дело пытливо поглядывал в сторону степи и справлялся у сторожевых, не видно ли скифских разъездов.

Он вполне допускал, что Палак и Тасий могут нагрянуть сюда с лучшими силами. Враг потерпел поражение, но он не уничтожен и способен наносить удары.

Объехав все укрепления, полководец возвратился в город в хорошем настроении. Соскочив с седла, вошел в дом, где до него жил и погиб смертью храбрых князь Лимнак. В горнице было тепло и уютно. Можно было раздеться и подремать на скифских войлоках около пылающего очага.

Диофант с удовольствием потер волосатые руки и, по привычке щуря правый глаз, весело поглядел на стол, уставленный жирными блюдами и винной посудой. В кругу соратников уселся за трапезу и вместе с ними отужинал, заливая скифскую баранину греческим вином. За едой говорили.

– Сегодня херсонесцы устроили что-то вроде шумной экклезии, – прошамкал полным ртом Мазей, – мне доложили об этом наблюдающие за порядком десятники. Колонисты очень обеспокоены потерей своей богини.

– Конечно, – добавил Бритагор, наливая чаши, – похищение херсонесской Девы неприятная история, и поверь мне, стратег, что отголосок ее будет слышен во всех колониях вокруг Понта Эвксинского. Возможно, он будет слышнее, нежели гром нашей победы. Греческие полисы очень капризны и усмотрят в этом нежелание наше охранять их богов.

Диофант поморщился, продолжая жевать. Ему не хотелось омрачать трапезы такими разговорами. Но в словах Бритагора звучала истина. Потеря састера могла быть расценена не в его пользу, и во всяком случае она не понравится Митридату и его советникам. Он знал, что понтийскому царю нужны удачи не только военные, но и политические, которые помогали бы ему выполнить широкие планы собирания всех припонтийских земель с их большими и малыми государствами, греческими и варварскими. Неудача с выносом Девы на поле боя падала прямо на голову Диофанта и косвенно снижала авторитет Понта в глазах припонтийских колоний.

– Чего хотят херсонесцы? – недовольно спросил полководец, отодвигая от себя пустой фиал.

– Они требовали у своих стратегов смерти незадачливых телохранителей богини – Скимна и Биона!

– Это их право судить своих воинов за трусость, и я не вмешиваюсь в такие дела… И это все?

– Нет, они требуют немедленного похода на Неаполь!.. Стратеги их приходили сюда по этому вопросу, но тебя не было.

– Вопрос о походе я сейчас не имею желания обсуждать, – лениво ответил Диофант, зевая и потягиваясь, – хочется спать, завтра поговорим об этом.

Бритагор и Мазей поднялись из-за стола и удалились на свою половину. У дверей стал вооруженный исавр с лицом барса. Он охранял покой своего господина. Но тому не суждено было уснуть. Послышались голоса. Кто-то хотел проникнуть в дом к полководцу, но его не пускали.

– Кто там? – крикнул Диофант.

Вошел Бритагор и доложил:

– К тебе, стратег, хочет войти знатный человек, херсонесит Херемон, отец похищенной жрицы и страшный богач.

– Знаю этого полоумного старика! Пусть идет спать, завтра будем разговаривать!..

– Архистратег! – тихо, но настойчиво продолжая Бритагор. – Не отталкивай старика! Пусть никто не скажет, что понтийские полководцы не уважают старости и оставляют на морозе за дверями членов совета полиса!

– Эх! – досадливо зевнул Диофант. – Как мне не хочется вести разговоры в позднюю пору!..

– Но это необходимо, друг мой!

– Верно, не спорю! Зови сюда старика. Удивляюсь, как он решился на такой переезд по степи, когда за каждым холмом можно встретиться с конным варваром и получить в глаз отравленную стрелу!

Херемон вошел, почти не шатаясь. Голову держал прямо. Сморщенное лицо, вместо обычного тупого недоумения, отражало более осмысленные чувства внутренней встревоженности и решимости.

– Архистратег! Великий полководец! Самый острый меч Митридата! – вскричал он высоким, дребезжащим голосом, протягивая вперед скрюченные пальцы, напоминающие концы ветвей мертвого дерева. – Я прибыл к тебе, сопровождаемый сотнею демонов печали и горя!.. Я привез тебе всю великую скорбь херсонесцев, потерявших свою Мать-Заступницу, осиротевших, полных отчаяния!.. Никто не ощутил радости от победы твоей над скифами и сарматами, ибо потеря божественного састера – смерть полиса!..

Бритагор многозначительно посмотрел на Диофанта. Тот понимающе вздохнул.

– Ты много сделал, о Диофант! Ты освободил Херсонес от скифское осады, ты разгромил войско двух царей! Но, сохранив полису голову, ты не сохранил его сердца, а для жизни необходимо и то и другое! Дева – душа и сердце полиса!.. Горе, горе!.. Но это не все… Перед тобою человек, жизнь которого стала пустой и ненужной, ибо дочь моя Гедия была для меня тем, чем для полиса его Дева!.. Дочь моя – мое солнце и воздух мой! Посмотри, ее одной нет, хотя все воины, херсонесцы и понтийцы, что остались живы, все здесь, в лагере, а погибшие похоронены с честью. Они не попали в рабство к врагу, миновали петлю скифского аркана. Почему же вы, сильные духом и телом, отдали врагу богиню херсонесскую, чем навлекли на город неисчислимые беды, почему не защитили мою юную дочь, позволили грязному варвару увезти ее в тороках своего коня? О Диофант! Помоги мне вернуть мою голубку! Вырви ее из варварского плена! Верни городу его божество, а отцу – дочь, единственное утешение на старости лет!..

Богиня и Гедия, две драгоценности Херсонеса, перемешались в речи старика, казалось, что, говоря об одной, он имеет в виду другую и наоборот.

Диофант выслушал речь старого херсонесца, склонив при этом голову, как младший по возрасту. Когда гость умолк, он подошел к нему и взял его за руки.

– Почтеннейший из херсонесских демиургов, – обратился он к нему почтительно, – пройди в мое жилье, сядь у очага, отдохни от трудного пути, обогрейся, выпей вина, утоли голод. Заранее будь уверен, что твои желания будут выполнены. Ручательство в этом – мое к тебе уважение и глубокое понимание твоей скорби.

Диофант провел херсонесца к горящему огню, помог ему скинуть шубу и усадил на лавку, покрытую пестрой попоной. Бросил взгляд в сторону Бритагора, стоявшего в тени. Тот одобрительно кивнул головой и неслышно покинул горницу, оставив стратега наедине с запоздалым гостем.