– Да, да, дочки мои, мы должны ободрить наших храбрых защитников. Но в море хозяин – старик Посейдон. Он сварлив, и угодить ему трудно. Но он должен помнить: я всегда уважала его и приносила ему жертвы.

Последние слова жрица произнесла нарочито громко, обратив взор к серо-оловянным волнам, словно рассчитывая, что сказанное будет услышано грозным морским дедом. Она даже представила себе его – мокрого, зеленобородого. Но этот образ сразу же был загорожен другим, более знакомым и более желанным, – одутловатой физиономией Бабона, обрамленной кудрявой варварской бородой. «Он там… он защитит», – мелькнула мысль.

На берегу стоял Херемон и, подняв руки, благословлял дочь. Рабы внесли на судно вслед за Гедией плотные узлы с провизией и теплой одеждой.

– Больше кушай, дочь моя, – хрипел старик, – не студись. Сейчас легко получить сырость в груди, кашель и лихорадку.

– Береги и ты себя, отец! – крикнула дочь. – Да увижу я тебя по возвращении бодрым и веселым, как раньше!..

– Увы, дочь моя, я стар, и сама Медея не смогла бы омолодить меня. Теперь я подобен журавлю, который, перелетая через Понт, забыл взять камень в клюв и не смог сохранить равновесия… Я буду рад, если еще увижу тебя!..

Устроили жриц с удобством в рубке, как раз против мачты, к которой была привязана Дева. Матросы-понтийцы помогали жрицам устроиться, нагло осматривали их и что-то говорили на незнакомом языке, скаля зубы. Около Девы поставили караул из херсонесцев. Первыми стали Скимн и Бион, неразлучные во все время осады, как и обычно.

Кряхтя и кашляя, оба закутались в теплые меховые плащи и уселись на палубе у ног Девы.

– Эх, плохо без хозяйки, – сетовал архитектор. – Я на работе или с луком на стенах, Гекатей почти совсем не бывает дома, вот малыши и живут совсем одни, как сироты.

– Керкет верен тебе, как пес, он не даст детей в обиду и голодными не оставит. Да и моя жена будет заглядывать. Не печалься, друг мой. Пока полис жив и нерушимы его законы, наши дети будут иметь очаг, где можно обогреться и быть сытым.

– Это верно, но не всегда. Вон дети Агафона!

– И они не все погибли. Одного я воспитываю и сделаю из него достойного гражданина полиса. Многие сироты тоже разобраны по бездетным семьям по моему предложению, внесенному в совет!

– Разве заменишь детям отца и мать?

– Полис заменит, Скимн! Мы же не варвары какие-нибудь!

Когда корабли стали отплывать, голодные херсонесцы провожали их криками и пожеланиями скорее вернуться с победой и, разумеется, с хлебом. Херсонес совсем опустел. В гавани осталось несколько триер под охраной понтийцев. На стенах города прогуливались старики с копьями, луками и колчанами, полными стрел. Юный Левкий нес дозорную службу на башне. Нахмурив безбровый лоб, он смотрел в сторону Таврских гор. Тут же в уголке, около бойницы, Филения укладывала куклу спать. Керкет что-то промышлял и варил варево из скифского корня.

Расчет Диофанта был прост и построен на стремительном продвижении в глубь Скифии. Он хотел одним ударом занять Неаполь и сделать его своей штаб-квартирой. Но скифы своими действиями показали, что их сопротивление стало более решительным, чем в прошлом году. Кроме того, полководца беспокоил союз Палака с Тасием и предстоящее соединение их сил. Если бы оба царя ударили по понтийскому войску немедленно, они одержали бы победу. Но Тасий медлил, и решительное сражение оттягивалось на некоторое время.

Смелый и мужественный полководец сознавал опасность, ему угрожающую, но верил в стойкость и выучку своих войск, надеялся искусным маневром обмануть не искушенных в воинских хитростях варваров.

Он решил, что Керкинитида должна стать исходным пунктом его встречного наступления против соединенных сил двух царей. В Керкинитиде он рассчитывал обогреть свои войска, усилить их херсонесским ополчением и запастись продовольствием.

Счастливая мысль заполучить херсонесскую Деву в боевой лагерь пришла ему внезапно, когда он отправлял в Херсонес Дорилая.

Присутствие Девы не только заставило бы лучше драться херсонесских ополченцев, но ободрило бы и понтийские войска. Слава о херсонесской Деве давно перелетела через море, достигла Понта и прокатилась дальше – в Ассирию, Египет и в страны античного Запада. Неплохо иметь поддержку таинственного божества, некогда сошедшего с неба верхом на молнии и долго служившего таким головорезам, как таврские пираты.

В последующем марш Диофанта на Керкинитиду был объяснен сильными морозами и метелями, к которым южане были непривычны, а также похвальным стремлением полководца скорее обеспечить зерном голодающий Херсонес.

Когда-то Дарий, царь персидский, получивший должный отпор со стороны скифского народа, также потом ссылался на скифские холода и снежные бури, на утомление воинов и отсутствие в скифских степях многолюдных и богатых городов.

Но не морозы заставили Диофанта отказаться от прямого марша на Неаполь. В его голове стояла страшная картина атаки панцирной конницы Раданфира.

Конечно, пустые сумки у солдат и их недостаточно теплая одежда имели немалое значение в решении полководца, но это было не главным.

Озябшие воины брели с мокрыми носами, громко кашляли, многие не могли держать оружие в обмороженных руках. Но раненых было больше, чем обмороженных.

Скифия показалась южанам ледяным адом, страною враждебных сверхъестественных сил. Солдаты так объясняли все, что переживали:

– Духи скифских степей сильнее наших. Этот климат делает суровыми и сильными здешних богов.

– Наши боги тоже сильны, но они далеко за морем. Нашим жрецам и магам следует попытаться склонить к себе благоволение местных богов: Папая, Апи, Табити… Дать им богатые жертвы.

– Не послушают они нас и не примут наших жертвоприношений. Ведь скифы и их царь – потомки Папая! Ясно, что их богам приятнее получить жертвы от своих детей, чем от нас. Да и боги к тому же сразу догадались бы, что мы хотим обмануть их.

Сообщение, что скоро привезут из Херсонеса знаменитый ксоан Артемиды Таврополы, несколько подняло дух воинства.

После ночевки возы с катапультами так вмерзли в землю, что их невозможно стало сдвинуть с места. Смола на осях затвердела, как камень гагат.

Опять появились разъезды скифских лучников, запели стрелы.

Диофант приказал Бабону отогнать врагов силами вновь созданного конного лоха из мардов и херсонесцев.

– Стратег, – ответил ему хабеец, – ты видишь на севере эту белую полосу с черной каймой?.. Это опять близятся метели и холод. Боюсь, что твоим воинам будет тяжело бороться с холодом.

Диофант вспылил.

– А кто виноват в этом? Не ваш ли полис?.. Уж очень скупы херсонесцы! А что ты предлагаешь?

– С обозами оставить часть солдат, они понемногу будут продвигаться к Керкинитиде. А главные силы, лучшую рать, заставь бежать вперед и как можно скорее захватить порт… В Керкинитиде мы найдем кров и пищу!

Диофант обратился к Мазею:

– Вышел ли из херсонесской гавани наш флот и везет ли он все, что я требовал?

– Дорилай только что вернулся и хочет доложить тебе, что флот выйдет завтра.

– Завтра? Это лучше. Там наварх Неоптолем, он поймет, что, если флот не прибудет в керкинитидский порт до вечера, ночью его потопит буря!.. Повелеваю: продовольствие с возов переложить на плечи воинов, всех раненых и больных посадить на крупы лошадей наших конников и верхом на быков, что везли телеги, телеги же вместе с катапультами оставить и сжечь!.. На Керкинитиду пойдем без передышек. Ты, Бабон, будешь проводником. Смотри, не сбейся с пути, иначе не сносить тебе головы своей!

Обоз вспыхнул ярким пламенем. Войско двинулось на запад. Диофант тревожно поглядывал на хмурый север. Вскоре пошел мокрый снег пополам с дождем. Эта холодная каша падала на землю, на плащи воинов, все покрывая ледяным скользким панцирем.

Ночью завыла вьюга, земля совсем окаменела. Понтийцы продолжали идти вперед, закрыв глаза и держась один за другого. С передовыми поддерживали связь криками. Каждый понимал, что остановка означает гибель, и старался не отстать от товарищей.