Но перед ним стояли два недруга, готовые пролить кровь в смертельной схватке. За стеной на ступенях лежали четыре трупа и стояли в нетерпеливом ожидании тысячи людей, вопиющих о мщении и требующих справедливости.

«О Скифия, как бы ты была сильна, если бы тебя не раздирали междуплеменные усобицы и междуродовые распри!»

Царь вздохнул.

Марсак уловил на лице Палака выражение некоторого благорасположения, мелькнувшее в тот момент, когда царь внимательно оглядел Фарзоя. Старик шел следом за своим воспитанником и во время схватки с Гориопифом был готов в критический миг поддержать его мечом.

Сейчас он понял, что нужно действовать по-иному, и сделал знак идущим позади.

В зал внесли подарки для царя. Пифодор и Сириец проворно развертывали узлы и подносили к ногам Палака яркие восточные ткани, красивую посуду, оружие, амфоры хорошего вина.

– Спасибо, «Евпатория» нас выручила, – шепнул грек рабу, – сами прибыли не бедными и подарки привезли…

– И наш князь получит у царя почет!

– Получит ли почет, не знаю, а врагов уже получил… Впрочем, так и полагается всякому порядочному человеку.

Богатые подарки вызвали оживление среди князей. На Фарзоя были обращены все взоры. На него смотрели с удивлением и любопытством. Он сумел сразу показать свои качества смелого рубаки, бесстрашного вождя «ястребов» и человека, который, несмотря на разорение отцовского хозяйства, вернулся из дальних стран в богатой одежде и с немалыми дарами для царя.

– Я требую выдачи зачинщиков драки и этого проходимца! Теперь я вижу, что он во всем виноват и должен ответить за бунт своих нищих сородичей! – продолжал запальчиво Гориопиф, сдерживаемый Раданфиром и Ахансаком.

– Мой брат ранен одним из его шайки! – пискляво добавил Напак.

– Твои братья, – ответил спокойно Фарзой, – сами напали на одинокого всадника, что ехал по своим делам из Пантикапея, но получили от него должный отпор. Я же и мои слуги были лишь свидетелями этого. И если боспорец потребует справедливого суда, я и мои люди подтвердим, что твои братья – разбойники.

– Это ложь! – заревел Гориопиф. – Напак мой родственник, и я не позволю срамить его доброе имя!

Князья зашумели. Все хорошо знали, что братья Напака, да и сам он ведут разгульный образ жизни и любят разъезжать по дорогам с гурьбой вооруженной челяди. Напак увидел, что его, кроме Гориопифа, никто не поддерживает, и стушевался.

– Удивляюсь тебе, Гориопиф, – важно и медленно ответил царь, – ты уже слышал мое последнее царское слово, которое поддержали все князья, а продолжаешь упорствовать! Ты горяч и несдержан, как юноша, хотя в твоей бороде немало седин. Повторяю, ты должен заплатить выкуп за двоих неотмщенных, а с князем Фарзоем помирись!.. Ведь это сын славного князя, сколотского витязя Иданака!

Сказанное означало, что царь тверд в своем решении по отношению к Гориопифу, а также то, что он признает Фарзоя родовым князем и милостив к нему.

– Покорись, Гориопиф, – пробасил тучный Ахансак, – а то мы все будем против тебя!

– Покорись! – с укором подтвердил Дуланак.

– Отпустите меня!.. Прочь!

С проклятиями бородатый «вепрь» вырвался из рук князей и выбежал из зала в сопровождении Напака.

– Эй, коня! – закричал он.

Ему подвели гнедого жеребца, но он не мог вскочить в седло, мешала ушибленная рука. Двое воинов взгромоздили тучного князя на спину лошади.

– Вы меня еще попомните!

Взбешенный князь погрозил кулаком в сторону «ястребов» и ускакал во главе своего многоконного отряда.

Марсак вышел на крыльцо и объявил, что царь принял жалобу рода и велит похоронить убитых.

– А князь?.. Где князь наш, Фарзой?

– Князь принят царем с почетом и останется на совет.

Последние слова дядька произнес с важностью и нескрываемым торжеством. «Ястребы» ответили возгласами удовлетворения.

Пифодор подошел к Марсаку и шепнул ему:

– Теперь я вижу, что твои боги сильны, старина!

– А я что говорил?.. Сколотские боги самые лучшие, грек!

Фарзой сразу занял место среди ближайших друзей Палака.

Этому не удивлялись. Все знали, что прибывший князь – детский товарищ Палака. Всем был хорошо памятен и покойный князь Иданак, верный соратник Скилура. Князья переговаривались между собою о том, что, по-видимому, оскудевший род «ястреба» вновь обрел достойного вожака и пойдет в гору.

Палак обращался с Фарзоем милостиво. В его глазах вспыхивали дружеские огоньки, когда он расспрашивал молодого князя о его жизни в Элладе. Тот чувствовал себя прекрасно. В душе признавался себе, что не только забыл обычаи родины, но и не знал их. Его охватила самая живейшая радость по случаю благополучного исхода той уличной драки, в которую ввязался по почину неугомонного Марсака. И неожиданно для себя выиграл там, где был уверен, что проиграет. Правда, теперь он имел смертельного врага, но зато принят и обласкан царем и сразу получил место в царском окружении. На него никто не мог сейчас смотреть как на одиночку, безродного и бедного князя, за ним стояла немалая сила отчаянных «ястребов», и всякий, кто посмел бы тягаться с ним, должен был считаться с этой силой. Стоило ему сказать одно слово, и несколько сот драчливых парней появились бы рядом с ним, готовые на любую схватку с любым противником.

Однако Фарзой держался настороже. Понимал, что, выступая в роли бывшего друга царя, он не должен забывать о настоящем.

Раданфир с его пышной бородой и мужественным взглядом предстал перед Фарзоем не тем человеком, которого он помнил. И, отвечая ему, он не мог настроиться на непринужденный лад, не знал, как он должен держаться с ближайшим царским помощником, считать ли себя равным ему или признать его за старшего.

На вопрос царя, как выглядят современные Афины, Фарзой отвечал после короткого раздумья:

– О великий государь! Это город, где на каждый десяток отупевших от обжорства и разврата аристократов приходится сотня нищих, разорившихся мастеровых и жуликов, что наехали из чужих стран. И если ранее эллины с готовностью приняли имя «греки», данное им римлянами, то сейчас они стесняются, стыдятся своего эллинского происхождения и называют себя «ромеи», то есть римляне. Даже говорить стараются больше по-латыни. Поверь, государь, мне так претило такое их отношение к своему языку и происхождению… Они пренебрегают родиной!

– Поразительно! Ну, а эллинская архитектура? Памятники прошлого?

– Требуют ремонта, иные и восстановления. Лучшие храмы разрушаются. А окраины Афин – это зловонные лачуги, а в лачугах прозябают свободные нищие наряду с рабами, забытыми своими хозяевами… Прежде прекрасные города Аттики и Ахайи лежат в развалинах! Теперь, чтобы увидеть греческий полис, нужно ехать в Азию – в Пергам, Гераклею, может быть, даже в Херсонес или на Родос, откуда я возвратился. Сила и величие Эллады вывезены легионерами в Рим вместе с дорогими статуями и храмовыми вазами.

Далее последовали рассказы о Родосе, городе красивых храмов, хмельных вин и смоковниц, об упадке эллинской культуры.

Втроем вышли во внутренние дворик и остановились у фонтана. Палак спросил, смеясь:

– Как же ты, мой друг, решил возвратиться в свою степную Скифию, когда Родос стал твоей второй родиной? Или варварское сердце заговорило?

Фарзой подумал, сохраняя улыбку на лице, потом ответил:

– Палак-сай! Я жил и учился за морем лишь для того, чтобы вернуться домой и быть полезным тому, кто был когда-то товарищем моих детских игр, а ныне стал великим северопонтийским царем, продолжателем многославных дел отца своего! У меня была одна мечта: стать одним из твоих соратников, если не таким доблестным, как Раданфир, то хотя бы в чем-то подобным ему.

Царь благожелательно и вместе испытующе взглянул на Фарзоя, переглянулся с Раданфиром. Оба весело рассмеялись. Им нравились внешность гостя, его сдержанные манеры, умение говорить гладко, приятно. Его стычка с Гориопифом подтвердила, что эти манеры счастливо сочетались с великолепным умением драться на мечах, а мягкие речи уживались с твердой рукой и сердцем воина.