— Уж кто-кто, а Пластунов ни за что не простит, если умник себя вдруг растяпой покажет!

— Он, конечно, очень недоволен нами, — огорчился Сунцов, следя за выражением лица Пластунова, который уже не смотрел в их сторону. Но, взглянув на растерянное и страдающее лицо Чувилева, Сунцов мягко предложил ему: — Слушай, Игорь, надо, конечно, выступить. Может быть, мне сказать… а?

— Нет, — тихонько отдуваясь и вытирая потный лоб, с упрямым видом шепнул Чувилев. — Я сам выступлю… Я виноват, я и выступлю.

Когда Пластунов остановился, Чувилев попросил слова. Щеки и уши его пылали, но голос звучал ровно и спокойно:

— Я хочу сказать, в порядке самокритики… — начал Чувилев и повинился в том, что не вдумался в смысл разговора с Пластуновым, что не сделал для себя и своих товарищей никаких рабочих выводов.

— А теперь сделал вывод? — уже совсем по-иному спросил Пластунов.

— Сделал, — ответил Чувилев, а друзья радостно захлопали.

— Мы перенесем сюда наш уральский опыт, даю в этом комсомольское слово, — пообещал Чувилев, испытывая необыкновенное удовольствие от повеселевших лиц своих товарищей. — С сегодняшнего дня мы начнем эту работу; все чертежи и расчеты у нас имеются, мы сохранили их.

— Вот это другой разговор! — громко одобрил Пластунов.

Игорь хотел было итти на место, но парторг задержал его взглядом.

— Товарищ Чувилев — один из молодых новаторов, кому Лесогорский завод на Урале обязан ускоренным выпуском боевых машин.

— Так нас же, новаторов, было… целое войско! — воскликнул Чувилев. — Когда мы на Лесогорском заводе танки делали…

— Вот, вот! — громко одобрил Петр Тимофеевич Сотников. — Расскажи-ка нам, уважаемый новатор: как вы там производство вперед толкали?

— Верно, Тимофеич! — поддержал Сотникова густой бас Василия Петровича.

Старик поднялся с места и весело приказал:

— Ну-ка, — разогрей народ, Чувиленок! За два-то тяжких года поотстали мы от людей, а наступление надо дальше разворачивать!

Кругом захлопали. Чувилев начал ломким от радости тенорком:

— Стать новатором — это значит:, упростить, ускорить производственный процесс, увеличить продукцию и, не снижая качества, сжимать время.

— Ты скажи, Игорь, о чем мы сейчас думаем! — прозвенел звонкий, как струна, голос Игоря Семенова.

— Непременно скажу, но у каждого дела своя история, — солидно ответил Чувилев.

Да, его бригаде очень хочется повторить то, чего добилась она весной сорок третьего года в эвакуации, на Лесогорском заводе.

Широкий фронт новаторства на Лесогорском заводе начался с «движения скоростников» в мартеновском цехе, которое потом охватило все цеха. В сорок втором году на Лесогорском заводе появились уже десятки скоростников. Выполняя по нескольку норм в месяц, эти «гвардейцы труда» жили своим деянием уже в мирном времени. Понятно, бригада Чувилева не хотела отставать от людей. К весне сорок третьего года они давали по четыре нормы каждый, а Чувилев за последний месяц, перед отъездом в Кленовск, выдал пять норм. Чувилевская бригада добилась этого успеха благодаря сконструированному ими, при помощи Артема Сбоева, приспособлению. Когда это приспособление размножили, оно дало в умелых руках замечательный эффект. Механический цех стал выдавать столько деталей, что начал уже поторапливать не только своих соседей, но и весь заводской конвейер.

— Чувилеву и его бригаде, — вмешалась Соня, — на проводах на память от товарищей по цеху и заводских руководителей были вручены «прощальный адрес» и почетная грамота, в которой была объявлена благодарность завода «молодым мастерам и командирам производства». Конечно, товарищи, дело не в том, что чувилевцы мечтают опять грамоты получить! — смеясь, добавила она.

— А дело в том, что мы не имеем права стоять на месте, если у нас в цехе собраны основные механизмы, при помощи которых можно начать наступление! — объявил Чувилев.

— Так наступай!.. Благословляем! — грохнул бас Василия Петровича, но тихий голос Евдокии Денисовой не дал ему продолжать:

— О замечательных делах товарищ Чувилев рассказывает, да пока что все это не про нас.

— Это почему же не про нас? — недовольно спросил Сотников.

— Заводы равнять нельзя: Лесогорский там, на Урале, — в полной силе завод, а наш только на ноги встает, — продолжала Денисова.

Ее поддержали несколько нерешительных голосов:

— У нас еще не все цехи работают…

— Да и приспособления того не сделать…

— Что? Почему? — словно взвился Сотников. — Несогласен! Оробела ты, Евдокия! Что ты, забыла: рабочая смекалка делу помогает, что сестра родная! А вот слабость хуже тумана, перспективу закрывает!

— Перспектива может быть одна: сделать у нас то же самое, что на Лесогорском заводе, — твердо сказал Василий Петрович. — Мы, рабочий класс, в силах себе такой приказ дать.

Расходясь после совещания, все слушатели и участники его пришли к единодушному выводу, что Пластунов опять производство «задел», что надо дальше вперед итти, что застаиваться нельзя.

Придя на свой участок, Банникова встретила озабоченный взгляд Евдокии Денисовой.

— А, пришли! Я уж боялась, что вы опоздаете. Скажите мне, пока звонок не прозвонил: какие у вас планы насчет сегодняшнего приказа?

— Какого приказа? — удивилась Банникова.

— Сегодня двадцать третье февраля — день Красной Армии. По радио приказ товарища Сталина слышали?

— Слышала… и что же? — все еще не понимая, чего от нее хотят, спросила Банникова.

— Как «что же»? Люди думают, как лучше этот день отметить, какие обещания дать товарищу Сталину. Какие у вас обещания? Мне, как бригадиру, интересно это знать.

— Мои обещания? — растерянно повторила Банникова. — Сейчас подумаю…

Подошла третья работница, бойкая и разбитная молодая женщина, Лиза Тюменева. Денисова и Тюменева начали оживленно обсуждать, какие обещания они дадут на митинге, сколько процентов выполнения плана и какие сроки они себе назначат. Банниковой вдруг показалось, что к чему-то она не подготовилась, о чем-то во-время не спросила, хотя уже несколько недель работала она в механическом цехе подсобницей. Ее вдруг охватила странная тревога, но что-то помешало ей включиться в оживленный разговор женщин, и она осталась на месте.

Отвозя и привозя тележку то к станку Евдокии Денисовой, то к станку Лизы Тюменевой, Ираида Матвеевна привыкла считать, что ее «дело маленькое». И сегодня, приглушая смутное недовольство собой, Банникова подумала, что все заботы Евдокии и Лизы не касаются ее скромной специальности. Она двигалась механически, слыша только погрохатывание тележки и следя, чтобы мелкие детали не скатывались на пол. «Может быть, все-таки спросить, о чем у них речь идет? — опять тревожно подумала Ираида Матвеевна, но слабовольная мысль и на этот раз удержала ее. — Да нет уж, прозевала, прозевала, теперь дела не поправишь!»

— Эй, Ираида Матвеевна, — окликнула Лиза. — Что приумолкли вы? Какие у вас предложения? Или вы с нашими согласны?

— Я… согласна, — растерянно повторила Банникова.

В эвакуацию Лизу занесло в Астрахань, откуда она в дни Сталинградской битвы ушла на фронт. Была дружинницей, подносчицей снарядов, «окружала немцев», как любила она рассказывать, в армии вступила в партию; была ранена, недолго лежала в астраханском госпитале. Там она встретилась с одним из бойцов своей части и, выздоровев, вышла за него замуж, потом проводила его на фронт, а через месяц получила «похоронную». Вернувшись в Кленовск, Лиза вскоре похоронила свою мать и осталась на свете одна-одинешенька. Но никто не видел никогда ни слезинки на ее широком лице с забавно вздернутым носиком.

Лиза обычно знала все заводские новости и считала своей обязанностью доводить их до общего сведения.

— Сегодня наши молодые ребята на митинге с какой-то заявкой выступить хотят, — рассказывала она своим резковатым, горловым голосом. — Вся их компания — Чувилев, Семенов, Сунцов, Возчий Сергей — уже не первый день с главным инженером все совещается о чем-то, значит что-то серьезное задумали… Ираида Матвеевна! Тележку!