— Прекратились… — повторила Варвара Сергеевна и затихла, положив на колени бледные руки.

— Вот теперь уж конец гитлеровской власти завиднелся, — веско и убежденно сказал Михаил Васильевич.

— Да, теперь мы фашистскую мразь начнем гнать и гнать, — подтвердил парторг.

Потом все трое молча, с теми же серьезными, удовлетворенными лицами прослушали несколько корреспонденций о том, как в Сталинграде наступила тишина. Варвара Сергеевна сидела все так же неподвижно, опустив голову и пряча взгляд. Михаил Васильевич знал, что сейчас она думает о младшем сыне Викторе, который под Сталинградом сложил свою милую русую голову, и тишина в Сталинграде куплена и его кровью… Он тайком из-под поседевших бровей посматривал на жену. Варвара Сергеевна положила голову на ладонь и, устремив куда-то вдаль задумчивый, сосредоточенный взгляд, была так тиха, словно торжественная тишина в Сталинграде достигла ее и поселилась в ее душе.

— Да, в Сталинграде тихо… — начал было Пластунов, как вдруг в передней загрохотали чьи-то шаги и в дверь нетерпеливо постучали.

— Войдите!.. Что такое? — изумился Михаил Васильевич, увидев плачущую навзрыд Марью Нечпорук, а рядом с ней запыхавшегося, возмущенного Нечпорука, который отмахивался от нее шапкой.

— Да помолчи ты… Дела не знаешь, а кричишь!

— Не помолчу, не помолчу! — кричала Марья. — Ой, товарищи, добры люди!.. Ой, ратуйте, голубчики!..

— Марийка! — загремел Нечпорук и вышел вперед. — Да вы не слушайте ее, товарищи! Вот уцепилась за мной, панику наводит, все меня отговаривает! А дело простое: наш мартен номер первый требует ремонта!

— Что ж, нормальная вещь, — сказал Пермяков, — значит, надо остановить печь на ремонт.

— А! Вот то-то и нет! — вскинулся Нечпорук. — Мы с Сергеем Ланских не так порешили: прерывать работу печи никак невозможно, а надо ремонтировать на ходу — и опять в работу!

— Значит, вы предлагаете ремонтировать печь, не дожидаясь, пока она охладится? — испытующе спросил Пластунов.

— Э, хватит ей часок-другой отдохнуть, а там… мы и примемся! — и Нечпорук удало подмигнул всем. — Сами мы с Ланских наш мартен клали и знаем все его нутро, каждый кирпич наощупь помним! Бригаду печников мы сами проинструктируем…

— Так они вам и полезут в горячую печь… прямо как к сатане в адскую жарынь! — опять запричитала Марийка. — Придется вам самим в печь лезть! Это ж подумать страшно!

— Нет! Тебе, Марийка, здесь быть никак невозможно! — и Нечпорук, крепко обняв плечи жены, выставил ее за дверь и вновь вернулся в комнату.

— Погоди, всамделе, Александр Иваныч, — качая головой, произнес Пермяков. — Опасное дело вы задумали, горячие головы. Такой ремонт здоровью дорого обойдется, а то и жизни…

— А наши стеклоделы разве не ремонтируют на ходу свои печи? А машинисты паровозные? Надо только все приготовить как следует!.. Мы с Ланских сегодня ночью уже все до мелочей обдумали и рассчитали…

Нечпорук начал рассказывать, какие технические приготовления уже сделаны обоими сменщиками и как оба уверены, что все сойдет хорошо.

— Я человек рисковый, а «она» таких любит! — добавил Нечпорук, как всегда в минуты волнения называя сталь немного суеверно: «она».

— Слушай, Александр Иваныч, — уже строго сказал Пластунов, — если ремонт, о котором ты хлопочешь, можно в нормальных условиях провести в два-три дня, чего ради рисковать?

— Два-три дня! — бурно вскричал Нечпорук. — Два дня драгоценного военного времени потерять! В Сталинграде стало тихо, так, выходит, и нам уже можно тише жить? Ни-ни!.. У нас еще шумнее жизнь пойдет! Два-три дня! Хо! Наша печь самая большая — и вдруг ее остановить… словно вот живому человеку очи землей забросать… То кате-го-рически невозможно!.. Да що там лишнее балакать? И у меня и у Ланских такое дело никак не укладывается в голове!

Тут позвонил Ланских, и у обоих заводских руководителей произошел с ним деловой и спокойный разговор. Когда наконец ремонт мартена на условиях Нечпорука и Ланских был решен положительно, Пермяков сказал:

— Я, однако, опасаюсь, товарищи, как бы печники вам музыку не испортили. Что ни говори, а ведь этот ремонт без остановки печи против технических правил идет… Наша ремонтно-печная бригада, пожалуй, откажется в раскаленном нутре работать. К тому же печники наши все люди пожилые, сила у них не та, что у вас, молодых людей. Скажут: «Не полезем!» — и ничего не попишешь.

— Тогда мы сами в печь полезем, — спокойно сказал Нечпорук.

Печников было пятеро, и всем, как на подбор, под пятьдесят. Шестой, их бригадир, высокий старик с аккуратно подстриженной седой бородкой, важно выслушал сталеваров, осторожно подошел к печи, оглядел ее пышущеее страшным жаром пустое нутро и, явно относя свои слова и к стоящим на площадке перед печью директору и парторгу, осуждающе сказал:

— Шутите над народом, молодые люди? Надо же сначала печь остудить, а потом уж солидных мастеров приглашать.

Старик отмахнулся с оскорбленным видом и замолчал. И остальные печники, следуя примеру старшего, покачали головами и отступили от печи подальше.

— Так. Значит, не выходит дело? — спросил Ланских, окинув печников холодным взглядом.

— Остуди печь, тогда и начнем, — важно ответил бригадир. — В два, много в три дня мы тебе печь так поправим, что лучше новой будет.

— Два-три дня! Да понимаете ли вы, что вы брешете? — словно взорвался Нечпорук. — Если печь остановим, мы же десятки тонн стали недодадим фронту!.. Вы же разуметь должны: время наше — государственное… а вы…

— Чего ты разоряешься, Александр Иваныч? — прервал Ланских, повертываясь спиной к печникам. — Сами печь отремонтируем, только и всего.

Печники недоверчиво переглянулись и отошли в сторону, с явным любопытством наблюдая за всем происходящим.

Мартен № 1 искристо розовел пустым чревом. Когда последние приготовления были закончены, Нечпорук с важным лицом сказал Ланских:

— А ну… жребий!

— Это к чему же? — улыбнулся Ланских.

— К тому, что я желаю лезть в печь первым! — и Нечпорук поднес на ладони две бумажки, скатанные в трубочки. — Бери, Сергей!

— «Печь», — развернув свою бумажку, прочел Ланских.

— Эх! — и Нечпорук горестно махнул рукой, а потом крикнул: — Свет! Ближе!

Наведя лампу к зеву печи, Нечпорук сказал горячим, азартным голосом:

— Бачишь, Сергей, где тут проруха?.. Вон тут и тут… и еще вон где… бачишь?

— Бачу, бачу, — улыбнулся Ланских. — Ну, я готов.

Он опустил на лицо ватную, обильно сочащуюся водой маску с прорезами для глаз. Нечпорук надел на него большие очки и заботливо закрепил их вокруг толстого ватного шлема.

— А ну-ка, еще облейте! — приказал он.

Широкая струя из шланга окатила с макушки до пят Ланских, ватные доспехи которого и ватные же сапоги и без того обильно сочились водой.

Ланских отмахнулся: «Хватит!» — и, слегка раскачиваясь, приблизился к печи, нагнулся головой вперед и вдвинул свое укутанное, тяжелое тело в пустое печное чрево.

— Свету! — заорал Нечпорук, не сводя взгляда с товарища, который быстро вполз в печь, уже видны были только огромные, расплюснутые подошвы его ватных сапог.

И все стоящие невдалеке от мартена, застыв в напряженном ожидании, жадно следили за каждым движением человека, лежащего на боку поперек все еще раскаленного пода печи. Оттуда раздавались негромкие шумы, и люди, переглядываясь, вслушивались в них. Всем казалось, что прошло уже много времени, и кое-кто уже вздыхал со стоном, не в силах сдержать свое волнение.

— Воды! — гаркнул Нечпорук.

И в этот миг кто-то неузнаваемый, весь пылающий, мохнатый от маленьких рыжих хвостиков пламени, словно сказочное порождение самого огня, выбросился из печного чрева. И хотя могучие струи воды с трех сторон сразу закрыли его своей живой завесой, все в едином вздохе ужаса встретили его появление.

Пошатываясь, Ланских сдернул с головы мокрую, дочерна обуглившуюся маску — и все увидели его лицо, усталое, грязное, с дрожащей гримасой улыбки. Нечпорук опять неистово скомандовал, десятки рук подхватили Ланских и, как диковинного младенца, окунули несколько раз в железный чан, наполненный водой.