«Дорогой Цветеремич,
Ваше письмо меня рассмешило научной славянской орфографией[2229], а также случаем, который Вы описываете и который Вас обидел. Я не мог о Вас сказать, что Вы „болван“, ни даже того, что является моим мнением, а именно, что Вы прелестный человек, потому что я не видел Тромбадори[2230] в этот его приезд в Москву. Я рассказал о Вашем письме Тышлеру (у него был инфаркт, но сейчас он чувствует себя лучше). Он просил передать, что он Вас любит и вполне доверяет Вашим заботам о возможной книге[2231].
Я не получил антологии русской прозы, о посылке которой Вы пишете мне. Если Вы, как я надеюсь, послали эту книгу заказной бандеролью, то проверьте. Я Вас также попрошу послать мне или попросить издательство прислать мне „Жизнь и гибель Николая Курбова“[2232]. Они не только не попросили у меня разрешения на издание перевода, но даже не сочли нужным послать мне один экземпляр. Что касается „Хуренито“, то сегодня я пишу Эйнауди запрос об этой книге и об издании „Люди, годы, жизнь“ с фотографическим материалом, который я ему послал, и укажу, что если я не получу ответа до 15 марта, то я буду считать, что он отказался от издания этих книг, и попрошу его передать фотографический материал Крайскому, а Вы сможете тогда предоставить „Хуренито“ тому издательству, о котором Вы пишете.
Передайте сердечный привет от нас обоих Вашей жене, а Эрике скажите, что я вспоминаю наш ужин вместе с нею <…>»[2233].
Отношения с Крайским, чей русский язык кажется более точным (возможно, благодаря его русским корням), были и деловыми, и доверительными; Крайский переписывался с Эренбургом в 1960–1966 годах. Приведу фрагменты из их переписки (с сохранением особенностей русского письма Крайского)[2234].
Крайский — Эренбургу, 20 июня 1961 года:
«Получил Ваше письмо, в котором говорится о предложении Эйнауди и посоветовался с директором издательства. Конечно, всякое другое издание Вашей книги приносит нам некоторый ущерб, но в то же время иллюстрированное издание Эйнауди было бы настолько хорошим, что наш ответ, конечно, положительный. Мы были бы рады, если бы издание Эйнауди вышло не раньше 10 месяцев после выхода 3-й части Вашей книги.
Скоро пришлю Вам новое издание первого и второго тома. А получили ли Вы письмо с предложением американского издания? Когда намереваетесь приехать опять в Италию?»
Крайский — Эренбургу, 23 октября 1961 года:
«У меня к Вам маленькая просьба. Не могла бы Ваша секретарша выслать мне какие-нибудь книжки стихов Эвтушенко? Мы хотели бы издать их сейчас же.
Я нашел Ваши стихи (Берлин, 1921) „Кануны“ и несколько собраний стихов („Революционная Москва“) с Вашим предисловием[2235]. Не издать ли книжку Ваших стихотворений? Конечно по Вашему выбору. Если, как надеюсь, приеду в Москву, можем обсудить и я привезу с собой найденную драгоценную книжку».
Эренбург — Крайскому, 3 ноября 1961 года:
«<…> сборник Евтушенко и Елкина[2236] мой секретарь попытается в ближайшие дни достать и послать Вам. Кроме того, посылаю Вам мой последний сборник стихов, и если Вы будете переводить их, я прошу руководствоваться им, добавив к нему некоторые стихи из „Канунов“».
Эренбург — Крайскому, 1 февраля 1963 года:
«<…> я послал Вам верстку пятой части моей книги, чтобы ускорить переводы для „Эдиторе риунити“. Само собой, что это не окончательный текст, за исключением первых десяти глав, опубликованных в январском номере „Нового мира“[2237]. По мере выхода номеров журнала Вы сможете внести в рукопись перевода соответствующие изменения. Номера журнала я буду высылать Вам <…>».
Между этим письмом и следующим Хрущев выступил в Кремле с гневным разносом мемуаров Эренбурга. Последствия были типично советскими — Эренбурга в СССР немедленно прекратили печатать. Обращаясь после этого к писателю, Крайский впервые и подчеркнуто вместо прежнего «Многоуважаемый Илья Григорьевич» писал «Дорогой и многоуважаемый…».
Крайский — Эренбургу, 16 марта 1963 года:
«<…> Говорил лично с Джюлио Эйнауди и подтверждаю его желание издать Вашу книгу с фотографиями <…>. Перевожу 5-й том Ваших воспоминаний. Он мне очень нравится и я постараюсь дать напечатать все самое интересное в журналах полевее».
Эренбург — Крайскому, 2 апреля 1963 года:
«У меня к Вам просьба собирать и с оказией прислать мне газетные и журнальные вырезки статей о моей книге <…>».
Крайский — Эренбургу, 3 мая 1963 года:
«Передаст Вам это письмо мой приятель из Общества дружбы… Он же передаст Вам рецензии, 2 номера „Rassegna Sovietika“. Посылаю также 4-й том Вашей книги. Пятый переведен. Выйдет к концу июня. На днях „Rinascita“ опубликует (так мне обещали) страницы (по Новому миру) 80–81–82 из 3-й главы 5-го тома[2238]… Если случайно это покажется Вам возможным, дайте что-нибудь [моему приятелю] из 20-ых годов. Дело становится серьезным, но у нас с Цветеремичем еще мало материала[2239]. Например, „А все-таки она вертится“[2240]… или какой-нибудь альбом репродукций 20-ых годов и тому подобное <…>. Между прочим: мне написал [А. К.] Гладков и я ему послал нашего, довольно неполного Мейерхольда. Жалко, что я с ним тогда у Вас не познакомился…
P.S. Я звонил Карло Леви и передал Ваши слова. Его выбрали сенатором».
Крайский — Эренбургу, 26 августа 1963 года:
«<…> 3-й том выйдет в начале октября. Я перевел для „Rinascita“, которой посоветовал опубликовать его, Ваше выступление в Ленинграде (Литературка 13-е августа[2241]). Выйдет через 12 дней…
P. S. Послал Вам номер „Contemporaneo“. Для Вашей статьи о Фальке (которая уже была опубликована „Espresso“ год тому назад) дал часть материала, мною тогда полученного».
Крайский — Эренбургу, 20 октября 1963 года:
«<…>5-я часть выйдет через несколько дней. Немедленно пришлю. Вышли крайне интересные книги на Западе: большой Гумилев по-русски и большая книга о Хлебникове».
Эренбург — Крайскому, 31 января 1964 года:
«<…> Я посылаю Вам главу шестой части моей книги, относящуюся к Италии. Я прошу Вас, если можно не задерживая, прочитать ее и вернуть с указанием неточностей».
Эренбург — Крайскому, 5 марта 1964 года:
«Спасибо за замечания, я их все учел. Главу в каком-нибудь левом журнале опубликовать можно <…>».
Здесь необходим комментарий. Речь идет о 19-й главе 6-й книги «Люди, годы, жизнь», где рассказывалось о поездке по Италии в 1949 году; был там и рассказ о том, как руководители итальянской компартии, знавшие Эренбурга, пригласили его во Фраскати — пообедать и поговорить. Эренбург писал:
«Некоторых из итальянских товарищей я встречал раньше — в Москве, в Париже или в Испании, других увидел впервые. Они удивили меня своей простотой, любовью к искусству, разговором, который заставлял порой забыть, что передо мной не писатели, не художники, а члены политбюро большой партии. Тольятти рассказал, что одному из наших киноработников не понравился фильм „Похитители велосипедов“, который меня привел в восторг: „Нет конца“. Тольятти усмехался: „Но если, показав мост без перил и человека, который падает в воду, заставить падающего произнести речь о необходимости перил, то никто не поверит ни тому, что оратор тонет, ни даже тому, что он упал в воду. Очень хорошо, что фильм кончается не прописной моралью, а по-человечески…“. Слушая Тольятти, я думал о том, насколько он, да и другие товарищи связаны с итальянским народом, с его характером, культурой <…>. Это были живые люди, и думали они не по схемам, говорили не по шпаргалке»[2242].
