В итоге 14 октября, за три дня до открытия антисталинского XXII съезда КПСС, «Литературная газета» поместила на последней странице короткое
«Письмо в редакцию.
Находясь за границей, я с некоторым опозданием получил номер газеты „Литература и жизнь“ от 27 сентября, в котором напечатана статья Д. Старикова „Об одном стихотворении“. Считаю необходимым заявить, что Д. Стариков произвольно приводит цитаты из моих статей и стихов, обрывая их так, чтобы они соответствовали его мыслям и противоречили моим.
С уважением
Илья Эренбург.
3 октября».
Советским читателям, выучившимся читать между строк, многое сказали и предельно лапидарный текст письма, и его дата (было понятно, что 11 дней шла борьба за публикацию письма).
2. Письма Хрущеву рукой Слуцкого
Даже столь скромная акция, как публикация коротенького дипломатичного письма, направленного против сталинистов, потребовала исключительных усилий. XXII съезд КПСС и его решения, казалось, обозначили победу антисталинской линии в руководстве страны; однако уже в декабре сталинисты взяли реванш.
В личном архиве Эренбурга сохранились два письма Хрущеву, написанные рукой Слуцкого.
Первое (декабрь 1962 года): вариант обращения писателей — сторонников десталинизации:
«Дорогой Никита Сергеевич
[1856]!
Не удивляйтесь тому, что мы обращаемся к Вам совместно.
Мы люди разных вкусов, больше того — разных художественных направлений, мы не раз расходились в оценках того или иного литературного явления. Сейчас мы решили обратиться к Вам вместе, потому что все мы люди немолодые и вместе со всем народом пережили тяжелые времена и дождались лучших времен.
Мы хотим, чтобы молодое поколение писателей работало в более здоровых условиях, чем те, в которых зачастую приходилось работать нам.
Советские писатели едины в своем отношении к народу, партии и государству.
Однако от былых времен наша литература унаследовала тяжкий груз нездоровых, нетоварищеских отношений.
Мы считаем, что пришла пора покончить с холодной войной в писательской среде и установить в ней мирное сосуществование.
Среди писателей, старых и молодых, существуют различные направления. Весь наш опыт свидетельствует, что подавление, администрирование одного направления другим приводит к самым тяжелым последствиям. Мы думаем, что нужно предоставить свободно развиваться различным направлениям советской литературы. Мы говорим не о различии жанров, которое очевидно для всех, а именно о различных направлениях.
Это равно относится и к нам, старым писателям, и к молодым.
Хорошие отношения между направлениями приведут к хорошим отношениям между поколениями[1857].
И молодым и нам будет легче работать».
Текст этого обращения тщательно шлифовался. В архиве Слуцкого сохранилось письмо Эренбурга, написанное на даче в Новом Иерусалиме; в нем обращение к Хрущеву конспиративно именуется статьей:
«Дорогой Борис Абрамович,
Статью я переделал — решил поменьше о политических событиях и несколько поспокойнее о беспокойном администрировании. Очень прошу Вас посмотреть ее и в четверг зайти ко мне (скажите Н. И.[1858] когда можете).
Я приеду в четверг часам к трем-четырем.
Отредактированное письмо было подписано рядом писателей и передано Хрущеву; противники десталинизации убедили его, что в письме речь идет о «мирном существовании» не художественных направлений, а идеологий, и Хрущев в декабре 1962 года и, еще скандальнее, в марте 1963-го выступил с резкими нападками на антисталинские силы советской литературы и искусства; Эренбург оказался одной из главных мишеней этой кампании. Его перестали печатать. Только в августе 1963-го ему удалось встретиться с Хрущевым и объясниться с ним. 1964 год Эренбург встречал с большими надеждами, и это выразилось в его новогодних поздравлениях близким друзьям, поддержавшим его в трудную пору; среди них Слуцкий был из самых близких:
«31 декабря 1963.
Дорогой Борис Абрамович и гордая Таня[1860], ваши друзья вас обнимают, желают года получше и ждут в Новоиерусалиме[1861]. Обнимаем. Эренбурги»[1862].
Через год после встречи с Хрущевым, в августе 1964-го, Эренбург понял, что обещание продолжить публикацию его мемуаров, полученное им от Хрущева с глазу на глаз, для парт- и литчиновников никакой силы не имеет. Вместе со Слуцким он обсуждал план дальнейших действий. Было решено, что следует снова обратиться к Хрущеву; первоначальный вариант письма написан Слуцким:
«Дорогой Никита Сергеевич!
Год тому назад Вы меня приняли. Я вспоминаю о нашем разговоре с чувством сердечной благодарности. Если я решил снова Вас обеспокоить, то только потому, что обстоятельства сложились для меня чрезвычайно неблагоприятно, а мы говорили с глазу на глаз, при нашем разговоре никто не присутствовал[1863].
Я убежден, что мое письмо будет Вам передано. Я ушел от Вас ободренным. В нашей беседе шла речь о том, что мне нужно кончить книгу воспоминаний[1864]. Я это сделал. А. Т. Твардовский и редакционная коллегия „Нового мира“ приняли рукопись, попросив меня внести некоторые изменения, что я и выполнил. Редакция объявила в печати, что в 1964 году публикация будет завершена[1865]. Книга должна была начаться печатанием в июльском номере[1866]. Недавно редакция сообщила мне, что книгу сняли по указанию свыше и что она бессильна разрешить этот вопрос[1867].
Шестая (и последняя) часть книги охватывает время с конца войны и до конца пятьдесят третьего года.
Мне (да и редколлегии „Нового мира“) кажется, что в описании этого времени я выдержал правильные политические пропорции[1868]. В конце книги я пишу о времени после смерти Сталина, когда наш народ зажил по-новому. Книга кончается размышлениями над теми вопросами, которых мы коснулись в разговоре.
Никаких политических сенсаций, ничего, что могло бы быть использовано нашими врагами, в книге нет.
Я работал над воспоминаниями пять лет. Это очень важная для меня книга. Вы поймете, как тяжко писателю, особенно немолодому, видеть, что его книга оборвана, лишена конца[1869].
С другой стороны, читатели, и наши и зарубежные, не могут не понять, что публикация окончания книги запрещена.
Мне, Никита Сергеевич, и без того нелегко. Свыше тридцати лет я был советским газетчиком. Истекший год, первый за это время, когда ни одна газета не обратилась ко мне с просьбой написать какую-либо статью[1870].
Московские студенты-физики попросили меня рассказать о встречах с Жолио-Кюри и Эйнштейном. В последнюю минуту встреча была отменена. Мне было даже трудно добиться встречи с моими избирателями.
Я хочу и могу работать в нашей литературе, в нашей печати и участвовать в борьбе за мир. А запрет книги поставит меня в то положение, в котором я был до встречи с Вами.
Мы с Вами оба немолодые люди и я верю, что Вы меня поймете и дадите указание о разрешении журналу публиковать книгу[1871]».
