В числе 62 подписавших были Чуковский К. И., Эренбург И. Г., Шкловский В. Б., Антокольский П. Г., Славин Л. И., Каверин В. А., Дорош Е. Я. и др.[1925]
В ответ М. А. Шолохов, выступая на XXIII съезде КПСС, выразил сожаление о мягкости вынесенного Синявскому и Даниэлю приговора, припомнив времена, когда «предателей» расстреливали на месте, и под бурные аплодисменты зала заявил: «Вдвойне стыдно за тех, кто предлагает свои услуги и обращается с просьбой отдать им на поруки осужденных отщепенцев». Впрочем, Шолохов учел в своем выступлении авторитетное мнение верхов об осужденных Синявском и Даниэле, высказанное в отчетном докладе ЦК, зачитанном Л. И. Брежневым. Вспоминая историю с писательским письмом XXIII съезду, Эренбург — сторонник лишь таких писем, что помогают делу, а не пишутся ради красного словца, — печально заметил: «И вообще все это бесполезно… Написали мы тут письмо в защиту Даниэля и Синявского, и последствием этого явились фразы в докладе Брежнева…»[1926]. Для оценки этого коллективного писательского письма в адрес партийного съезда целесообразно сравнить его стилистику с фразами из другого документа, где говорится о
«презрении и даже гадливости в отношении этих двух литераторов, навсегда покрывших себя позором в глазах нашей общественности своим трусливым двоедушием и гражданской бесчестностью, позволившим им, называясь советскими писателями, печатать тайком за границей свою в сущности антисоветскую и антихудожественную стряпню под псевдонимами Абрам Терц и Н. Аржак»[1927].
К содержанию коллективного письма в защиту Синявского и Даниэля Эренбургу пришлось вернуться в конце марта 1966 года, когда по наводке В. Каверина к нему пришел сотрудник филфака МГУ[1928] с письмом в поддержку доцента филфака, специалиста по Маяковскому В. Д. Дувакина, уволенного с работы за выступление на процессе Синявского и Даниэля в их поддержку. Каверин дал ему номер телефона Н. И. Столяровой, попросив не ссылаться на себя, а просто чтобы спросить у Н. И. совета, как быть. Эренбург оказался дома, и, прочитав письмо, Н. И. пошла к нему в кабинет, пробыла там минут 10, вернулась и сказала, что Эренбург хочет с пришедшим поговорить лично. Эренбург медленно читал письмо, подписанное Кавериным, Кроном, Алигер, и монотонно повторял, насколько оно бесполезно и как плохо написано. «Пишете ректору, как будто собираетесь жаловаться на него в ЦК. <…>. Надо обращаться к нему как к порядочному человеку. <…> Устраняют ведь только с педагогической работы? <…> Но научная-то работа интересней». Эренбург продиктовал Н. И. Столяровой новый текст и попросил его напечатать. Он посоветовал получить под письмом подпись специалиста по Маяковскому, поморщился на предложенного Метченко и предложил Катаняна. Поглядывая на гостя изучающе, Эренбург сказал с хитрецой: «Сейчас такое время, что все пишут: одни по одним адресам, а другие совсем по другим» — и произвел на гостя впечатление человека крайне осторожного, весьма дипломатичного, а вместе с тем — искреннего, доброжелательного. Получив письмо писателей, ректор МГУ восстановил Дувакина (хоть и не на филфаке, но на межвузовской кафедре, где можно было заниматься исследовательской работой, потом Дувакина прославившей)…
В мае 1966 года Эренбург выезжал в Башкирию, где «избирался» депутатом Верховного Совета СССР. Все его выступления и встречи с избирателями в ходе предвыборной кампании тщательно отслеживались, и по итогам поездки писателя первый секретарь Башкирского обкома КПСС З. Н. Нуриев направил 4 июня 1966 г. секретную записку в Политбюро ЦК КПСС, в которой подробно описаны «демагогические и аполитичные заявления» кандидата в депутаты. Среди прочих фактов в записке приведен и такой:
«Касаясь мер, принятых в отношении Синявского и Даниэля, И. Эренбург заявил, что он их не одобряет. По его мнению репрессия Синявского и Даниэля была ошибкой и вызвала ненужный резонанс за рубежом, особенно среди французских и итальянских коммунистов»[1929].
Присутствовавшие на процессе Синявского — Даниэля жены обвиняемых вели запись судебных заседаний. По материалам этих записей Александр Гинзбург подготовил «Белую книгу», предполагая разослать ее текст в официальные советские органы, включая КГБ, редакции газет и т. д. С этим текстом в ноябре 1966 г. он пришел к Эренбургу, и тот сказал: «Жаль, что вы не собрались ко мне, когда только еще собирались заняться этой работой». Эренбург сделал ряд замечаний, думая о том, чтобы реально помочь осужденным, а не о том, чтобы продемонстрировать свое инакомыслие (он заметил, например, что, обращаясь к официальным советским лицам, стоило ссылаться на слова в защиту Синявского и Даниэля не «идеологического противника» Р. Конквеста, а коммуниста Луи Арагона, написавшего в «Юманите»: «Ради нашего общего дела мы надеемся, что приговор будет обжалован»). Гинзбург с этим категорически не согласился и в ответ услышал раздосадованное: «Посадят вас, а не меня»[1930]. Гинзбурга и арестовали в январе 1967-го. Эренбурга вызывали к следователям, ион сказал им, что этот молодой человек ему симпатичен и что ничего, могущего пойти ему во вред, он не скажет. Процесс над А. Гинзбургом прошел в январе 1968 года, когда Эренбурга уже не было в живых, и Н. И. Столярова на суде подтвердила, что Гинзбург приходил советоваться к Эренбургу о своем тексте.
Последний диссидентский процесс, с которым успел познакомиться Эренбург, — дело генерала П. Г. Григоренко, первоначально арестованного еще в 1964 году за распространение материалов о Новочеркасском расстреле 1962 года и о нехватке хлеба в различных районах страны; затем год продержанного в ленинградской психиатрической больнице, признанного больным и уволенного из армии. Поскольку правительство к тому времени разжаловало опального генерала в рядовые, пенсию ему не назначили, и генерал зарабатывал на жизнь грузчиком в магазине. Столярова постоянно держала с ним связь по телефону. Григоренко обратился к Эренбургу, объяснив свою ситуацию, и И. Г. согласился принять от него письменное описание всех нарушений закона в его деле[1931]. В разговоре генерал спросил у писателя, почему так мало людей прислушиваются к его призыву бороться с беззакониями власти. Эренбург на это грустно заметил, что «понадобится три смены поколения, пока люди будут слушать»[1932]. Эту мысль писатель не раз повторял собеседникам, а также на тех редких встречах с читателями, которые ему дозволялись. О том, что последние годы жизни Эренбурга были скорее печальными, говорят и его поздние стихи.
Илья Эренбург умер 31 августа 1967-го. Исторически очевидно, что он ушел вовремя, — подобно тому, как нельзя и помыслить себе Маяковского в Москве 1937 года, невозможно представить и Эренбурга в августе 1968-го. Пришли «другие времена» и «другие люди». И самые смелые диссиденты, героически не щадившие себя, чтобы добиться от власти решительных перемен к лучшему, цитированным выше словам Н. Я. Мандельштам о «смягчении нравов» не вняли. Неохотно вспоминая об Эренбурге, они брюзжали на его несговорчивость и на его, как им казалось, высокомерную прагматичность…
Часть третья. СТРАНЫ
Профессиональный путешественник, Илья Григорьевич Эренбург значительную часть жизни провел в движении (поезда, самолеты, машины неотрывны от его жизни). Он побывал в странах Европы, Азии, Северной и Южной Америк. Но, конечно, всю жизнь его любимым континентом оставалась Европа. В военном 1943-м он написал о ней стихи, кончавшиеся строками:
