Архив Эренбурга, содержащий его корреспонденцию — и читательскую, и депутатскую (обращения граждан, копии ответов, копии писем чиновникам, их ответы[1889]), — свидетельствует о том, что объем почты Эренбурга с 1953 года заметно вырос. К поступавшим письмам граждан писатель был неизменно внимателен, избегая формальных отписок.

Приведем несколько примеров правозащитных дел Эренбурга, когда ему удавалось изменить ситуацию к лучшему: студента политехнического института исключили из комсомола за доклад о Сезанне, Ван Гоге и Пикассо, обвинив в «протаскивании буржуазного искусства в студенческую среду», что грозило исключением из института (Одесса, 1957)[1890]; 15 студентов опоздали на военные сборы, трое из них были евреями — только их исключили из института (Ленинград, 1960)[1891]; составитель самиздатовского сборника стихов, отсидев за это 2 года в лагере, не мог потом восстановить прописку в Москве (1962)[1892]; брак молодого художника, сына великого композитора, с английской исследовательницей искусства русского авангарда отказывались на протяжении несколько лет зарегистрировать (Москва, 1966)[1893]…

При том что Эренбург не брался что-то делать для своих избирателей, если они обращались к нему с делами, которые он считал абсолютно безнадежными, и этого не скрывал, в его правозащитной практике наряду с победами было и немало неудач — не по его, однако, вине. Об одних его неудачах можно узнать из ныне опубликованных писем Эренбурга[1894]. Другие неудачи описаны в последней, незавершенной, части его мемуаров — в частности, два откровенно антисемитских преступления в СССР, которые власти пытались замять[1895]. По этим делам Эренбург счел необходимым обращаться к влиятельным деятелям ЦК КПСС. Прямого отказа он, естественно, не получал, но и внятного положительного решения добиться тоже не смог. А в ЦК КПСС со временем накапливалось раздражение в его адрес, причем к недовольству общественной деятельностью писателя добавлялось возмущение многими страницами его мемуаров. Это раздражение аппарата ЦК в итоге выплеснулось 8 марта 1963 года в бесноватой речи Н. С. Хрущева, с которой он выступил в Кремле перед деятелями советской литературы и искусства. Важная часть этой речи была направлена персонально против Эренбурга. В те мартовские дни писатель получил от друзей и читателей много писем со словами поддержки. В этом потоке отметим два письма, отправленные Эренбургу Ф. А. Вигдоровой и Н. Я. Мандельштам, которые были тесно связаны с кругами диссидентской молодежи.

К журналистке и правозащитнице Фриде Вигдоровой Эренбург на рубеже 1950-х и 1960-х годов не раз обращался за помощью по некоторым депутатским делам и неизменно эту помощь получал. Узнав о брани Хрущева в адрес мемуаров Эренбурга, Вигдорова решила написать писателю о признательности ему многочисленных читателей в различных краях страны: «Не было случая, чтобы, побывав где-нибудь далеко от Москвы, я не слышала вопроса: — а Эренбурга Вы видели? Вы его знаете? Вот кому я хотел бы пожать руку…»[1896].

Н. Я. Мандельштам, познакомившаяся с Эренбургом еще в Киеве в 1918 году и дружившая с ним с тех пор, написала ему о том, как важна для страны его общественная деятельность. Были в ее письме такие строки: «Теперь, после последних событий, видно, как ты много делал и делаешь для смягчения нравов, как велика твоя роль в нашей жизни и как мы должны быть тебе благодарны»[1897]. Подчеркнем, что носителями названной здесь тенденции были вовсе не Хрущев или аппаратчики ЦК, а совсем другие люди — не принимавшие излишней, как они считали, осторожности Эренбурга. (В начале 1960-х годов уже стала появляться эта радикально настроенная антисоветская молодежь, готовая постоять за свои права. Реально она не успела ощутить ужаса 1930-х и 1940-х годов, и мера ее страха, как и мера иллюзий, были совсем не такими, как при Сталине.)

Возвращаясь к правозащитной практике Эренбурга, следует еще сказать о немалой роли в этой работе его последнего секретаря Наталии Ивановны Столяровой. У нее были свои приоритеты — все, что связано с ГУЛАГом и его жертвами. Именно им она благоволила в общем потоке посетителей и адресатов, давая им в первую очередь дорогу к Эренбургу. С другой стороны, располагая связями с диссидентскими кругами, она знакомила Эренбурга с новинками самиздата — например, с тогда еще не опубликованной в «Новом мире» повестью «Один день Ивана Денисовича» или с так и не изданной в СССР при жизни Эренбурга книгой «Крутой маршрут» Е. С. Гинзбург[1898] (прозу ее сына В. Аксенова Эренбург любил). Прочитав «Крутой маршрут» и одобрив его, он неизменно привозил из-за границы для Евгении Семеновны зарубежные издания ее книги.

В 1965–1966 годах советское диссидентское движение только складывалось и не приобрело еще черты движения правозащитного. Главный толчок к его появлению дали арест А. Синявского и Ю. Даниэля и процесс над ними. Сведениями о знакомстве Эренбурга с Даниэлем мы не располагаем. Когда он узнал о Синявском, точно сказать нельзя, но в любом случае это произошло не позже начала августа 1957 года, когда Эренбург получил письмо от Светланы Сталиной, тогда научного сотрудника ИМЛИ. Это был ее отклик на эренбурговские «Уроки Стендаля», вызвавшие злобную реакцию идеологических служб ЦК КПСС. Письмо Св. Сталиной написано 7 августа, а 2-го была сочинена «Записка отдела культуры ЦК КПСС об ошибках в статье И. Г. Эренбурга „Уроки Стендаля“»[1899] с грозным выводом: «Отдел культуры ЦК КПСС считает, что подобные выступления в печати наносят идеологический вред» — и рекомендацией советской печати выступить с критикой неправильных утверждений И. Эренбурга. Так, по указанию «сверху», началась антиэренбурговская кампания (нападкам подверглось не только его стендалевское эссе[1900]), и в СССР никто не имел возможности поддержать Эренбурга публично. Даже номер «Леттр франсез» со статьей Арагона в его защиту был изъят из продажи в Москве и Ленинграде. Светлана Сталина была от «Уроков Стендаля» в восторге. В откровенном и очень личном, выдержанном в духе явного инакомыслия письме[1901] она подробно описала обстановку в ИМЛИ:

И дальше, когда речь пошла о работе коллег, она рассказала: