Среди двадцати рецензий на первый сборник Эренбурга отметим в интересующем нас плане статью Максимилиана Волошина «Позы и трафареты»[1108], где все молодые поэты подразделялись на последователей Брюсова («искусственность и холодно-формальный романтизм») и Бальмонта («наивная и навязчивая откровенность»), Волошин писал, что все типичные черты брюсовской школы настолько концентрированно сосредоточены в стихах Гумилева, что все остальные представители этой школы кажутся учениками ученика. Именно в этом смысле Волошин называет Эренбурга «ослабленным Гумилевым». Характерно, что в «Письмах о русской поэзии» Гумилев, внимательно прочитавший эренбурговскую книжку и нашедший поставленные в ней автором задачи интересными, утверждал, что «у Эренбурга нет данных для их решения»[1109]. Более того, в письме Брюсову от 24 мая 1911 года он написал еще безапелляционнее и неприязненно: «Меня смутил только Ваш отзыв об Эренбурге. Сколько я его ни читал, я не нашел в нем ничего, кроме безграмотности и неприятного снобизма»[1110]. На что 20 июня 1911 года Брюсов ему ответил:
«Читал Ваше письмо о поэзии и в большинстве с Вашими отзывами согласен <…>. В Эренбурга я поверил по его первым стихам. Продолжаю еще верить. Что у него много слабого — меня не смущает: у кого нет слабого в дебютах? Более меня тревожит, что он пишет и в „Сатириконе“, и (кажется) в „Синем журнале“. Это — путь опасный».
Замечание Брюсова относится к стихам Эренбурга, появившимся в печати после его первой поездки в Италию в феврале 1911 года. Итальянские впечатления отразились во многих стихах, которые Эренбург активно рассылал по редакциям петербургских и московских журналов. Но кроме «Сатирикона», где в трех номерах (10, 17 и 22) были напечатаны три его стихотворения, только журнал «Свободным художествам» (№ 7–8) и газеты напечатали тогда эренбурговские стихи. В «Синем журнале» Эренбург не печатался.
В марте 1911-го Эренбург послал Брюсову в «Русскую мысль» свои итальянские стихи, которые были отвергнуты, с чем Эренбург согласился и послал новые стихотворения. 23 мая 1911 г. Эренбург, сообщая Брюсову, что решил выпустить новый сборник стихов, заметил: «Я очень хотел бы знать Ваше мнение как об этих стихах, так и о моем намерении издать их». К лету 1911-го новая книга стихов Эренбурга «Я живу» сложилась окончательно. Она вышла в Петербурге не позднее сентября того же года. Оперативные рецензенты отметили рост автора. «Муза его решительно сбросила с себя фальшивый, жеманный наряд», — писал С. Городецкий[1111]. «И. Эренбург сделал большие успехи со времени выхода его первой книги <…>. Из разряда подражателей он перешел в разряд учеников и даже иногда вступает на путь самостоятельного творчества», — признавал в очередных «Письмах о русской поэзии» чуть подобревший к Эренбургу Н. Гумилев[1112]. Книга стихов «Я живу» была отправлена автором Брюсову с надписью: «Валерию Брюсову поэту и учителю»[1113]; в сопроводительном письме он написал: «Я посылаю Вам свой новый сборник стихов. Если Вы и найдете в нем стихи более совершенные, то в этом я в значительной степени обязан Вам». К этому были приложены и несколько новых стихов для «Русской мысли». И хотя Брюсов, приветствовавший выход первой книги Эренбурга, не спешил высказываться в печати о второй, стихотворение «Перед Флоренцией» (из вновь присланных Эренбургом для «Русской мысли») напечатал в № 4 за 1912 год — и это была единственная публикация Брюсовым эренбурговских стихов.
Былое увлечение средневековьем и итальянские впечатления сменились в новых стихах Эренбурга грустными воспоминаниями о детстве в Москве. Эти стихи составили его третий сборник «Одуванчики», вышедший в Париже не позже мая 1912-го. В. Ходасевич отметил, что новая книга Эренбурга «гораздо менее претенциозна, чем его предыдущие сборники»[1114]. Из рецензии Брюсова на обе последние эренбурговские книги стало известно, что он решительно не принял сборника «Я живу», найдя его «крикливым и необдуманным»[1115]. Поскольку «Одуванчики» ему тоже не понравились (хотя, как заметил Брюсов, в них есть «немало милых стихов, определенно в пушкинском духе»), последовал строгий вывод: Эренбург «не оправдал пока надежд двумя своими новыми книгами». На фоне других, в общем-то доброжелательных откликов рецензия Брюсова была резкой. Скорей всего, однако, она не слишком огорчила Эренбурга — он уже ушел от недавних литературных привязанностей, считая книги символистов вчерашним днем русской поэзии:
«<…> символисты, — писал Эренбург в „Заметках о русской поэзии“, — либо пытаются выйти из прежнего круга, создавая вещи слабые и малоинтересные, либо повторяют старые мотивы, но с меньшим подъемом <…>. Брюсов, лавируя меж „Парнасом“ и недоступной ему лирикой, — в „Зеркале теней“ остается все тем же умным, культурным и безнадежно холодным»[1116].
Ежегодно Эренбург выпускал новый сборник стихов, и каждая новая книга отвергала предыдущие — поиск своего голоса, своих тем, своих интонаций был трудным. Четвертая книга стихов Эренбурга «Будни» вышла в Париже в 1913-м; ее распространение в России запретила цензура. Для того чтобы убедить председателя цензурного комитета графа А. Н. Муравьева запретить книгу, цензору оказалось достаточным привести из нее страничку цитат[1117]. Отзыв о «Буднях» Брюсова, за 20 лет до того эпатировавшего русскую публику своими стихами, мало чем отличался от мнения цензора: «Эренбург <…> целую книжку посвятил таким вещам, о которых не только в поэзии, но и в обществе принято „не говорить“»[1118]. Брюсов был не одинок в неприятии «Будней». Писавшие об этой книге разделились на две группы: одни возмущались непристойностью парижских сюжетов, полагая, что стихи Бодлера и Верлена «спровоцировали» молодого поэта на непринятые в русской поэзии описания, другие говорили только о пронзительности русской темы в новой книге поэта[1119].
В статьях 1911–1913 годов[1120] Эренбург писал о признанных мастерах русского стиха (о Блоке, Брюсове, Кузмине) и о начинающих тогда Ахматовой и Цветаевой, пытался осмыслить «пути и перепутья» русской поэзии. Однако информация о новых русских стихах, которой он располагал, была неполной — и тогда, и тем более позже, во время Первой мировой войны, в Париж доходили отнюдь не все русские публикации и не все книги (скажем, стихи Хлебникова и Маяковского Эренбург узнал только в 1917-м, вернувшись в Россию). С другой стороны, Эренбург хорошо знал современную ему французскую поэзию, и она влияла на его собственное творчество.
Примерно с лета 1912-го Эренбург занялся переводами французских поэтов. Начал он со стихов Франсиса Жамма, оказавшего на него в ту пору заметное влияние и мало переводившегося в России[1121]. Об этой работе Эренбург 19 октября 1912 года написал Брюсову:
«Я посылаю Вам несколько сделанных мною переводов стихов Франсиса Жамма. Не думая, чтобы они были достаточно совершенны для помещения в „Русской мысли“, я очень прошу Вас просто высказать Ваше мнение о них. Я продолжаю работать над переводами стихов Жамма и Ваши указания помогли бы мне в этом».
