— Скотч, — сказал Юджин.
— Мне то же самое, — бросил Витяня.
Они уселись за стойку.
— Вы что-то не в настроении сегодня, — пробормотал Мишин, не отрываясь от своего стакана.
— Заметно?
— Какие-то неприятности?
— Босс жевал мне ухо по телефону, — сказал Юджин и знаком повторил заказ.
— У нас в таких случаях говорят «трахнул в задницу».
— У нас тоже, но только близким людям.
— Вы не упускаете случая продемонстрировать мне свою нелояльность.
— Лояльность демонстрируют в кабинете начальника и при знакомстве с женщиной. Вы ни тот, ни другая.
— Чем недоволен ваш босс?
— Он полагает, что деньги американского налогоплательщика, на которые я уже вторую неделю наливаюсь виски в Амстердаме, можно было бы потратить с большим толком.
— Все янки очень нетерпеливы. Торопливость, как сказал ваш великий соотечественник О’Генри, полезна только при ловле блох.
— В Штатах нет блох. В отличие от России мы разводим кукурузу.
— Ладно, раз вы не в духе, начну с хорошей новости, — вздохнул Мишин. — Итак…
— …Андропов повесился, перестреляв перед этим всех членов Политбюро?
— Два часа назад Валентина прилетела из Барселоны. Сейчас она, наверное, распаковывает чемоданы в «Холидей Инн». В двадцать два — должна позвонить…
Какое-то время Юджин пристально смотрел на Мишина. Потом залпом допил второй скотч и тихо сказал:
— Если ваша плохая новость, Мишин, является хоть с какого-то боку продолжением хорошей, я забью этот стакан в вашу глотку.
— Перестаньте мне угрожать, Юджин, иначе у меня выпадет от страха прямая кишка, и я не смогу порадоваться вместе с вами.
— Почему из Барселоны?
— А какая разница?
— Она прилетела одна?
— Очевидно, вы с ней хорошо там поработали, в Буэнос-Айресе…
— Что вы имеете в виду?
— Как и вы, Юджин, моя школьная подружка и дня не может прожить без общения со своим боссом. Она и его прихватила.
— Это ваш человек?
— Наш. В Советском Союзе каждый человек — наш.
— А если точнее?
— Он действительно ее редактор.
— В таком случае что он здесь делает?
— Какая-нибудь очередная хитрость говнюка Матвея. Легальное прикрытие, съезд демократической молодежи, встреча с прогрессивными деятелями Запада… Может, еще что-нибудь. Во всяком случае, прямого отношения к нашим делам этот хмырь не имеет.
— А те, кто имеют, они тоже здесь?
— Еще не знаю… — Витяня припечатал донышко толстого стакана к полированной стойке и закурил. — Скорее всего, здесь. Впрочем, какое это имеет значение? Раз Валентина в Амстердаме, значит, наши расчеты были правильными и вся команда уже готова к выполнению упражнения номер пять…
— Стрельба стоя по движущейся мишени?
— Хорошо знаете нормативы Советской Армии, Юджин.
— Проходил… — Юджин кивнул бармену и, в ожидании очередного стакана, закурил. — Что еще вы хотели мне сказать?
— Я скажу. Но не раньше, чем узнаю причины вашей хандры.
— А вы уверены, Мишин, что это ваше дело?
— Абсолютно уверен, — широко улыбнулся Витяня. — Все, что происходит с вами на знаменательном этапе нашего противоречивого и, я бы даже сказал, противоестественного сотрудничества, имеет ко мне самое прямое отношение…
— Вы мне напомнили один старый анекдот.
— Надеюсь, не про еврея?
— Успокойтесь, если и про еврея, то не советского… Супруга в семье с весьма средним достатком возвращается домой в норковом манто. Когда муж поинтересовался, откуда такая роскошь, жена ответила: «Выиграла в лотерее». На следующий день она вернулась уже с бриллиантовым колье. Объяснение то же — выиграла в лотерею. После чего она просит мужа: «Милый, наполни мне, пожалуйста, ванну, я боюсь опоздать на очередной розыгрыш». Муж послушно кивнул. Когда жена разделась, она увидела, что воды в ванне — на самом донышке.
Она спрашивает: «Почему ты не наполнил ванну? Я же собиралась искупаться!» — «Не сердись, дорогая, — ответил муж. — Я просто не хотел, чтобы ты намочила свой лотерейный билет…»
На лице Мишина не дрогнул ни один мускул.
— По инструкции в этом месте нужно смеяться, — сказал Юджин.
— Если мне не смешно, — тихо ответил Мишин, — я не смеюсь. Что же касается инструкций, то, действуй я в соответствии с ними, и вы, и ваша пассия давно бы уже кормили червей.
— Ладно, можете не смеяться, — хмуро разрешил Юджин.
— Вам бы пора уже понять, что я все могу… Итак, вы расскажете мне о своих проблемах, или мы уже больше не в одной упряжке?
— Моим боссам не нужны ваши люди…
— Вообще не нужны?
— Скажем так: не нужны живые.
— А как насчет трупов? Сгодятся?
— В количестве не менее пяти экземпляров.
— Ага… — Витяня поскреб затылок и с интересом взглянул на Юджина. — Понятно. Нация спортсменов, да? Хотите сравнять счет?
— Я ничего не хочу. Этого хотят мои боссы…
— Юджин, у меня один вопрос не по теме. Можно?
— Вас интересует группа крови президента Форда?
— Где вы изучали русский язык?
— Зачем вам это?
— Но ведь не в школе? И не в колледже, надеюсь?
— О господи, вы хотите сказать, что не в курсе русского происхождения моей матери?
— Значит, русским владеете в совершенстве? В нюансах?
— Хотите проверить?
— Вы можете хотя бы на один вопрос ответить не вопросом?
— Да, в совершенстве, — вздохнул Юджин. — В нюансах. На уровне силлогизмов и эвфемизмов. Как русский. Как советский. Как беспартийный. Что еще?
— Тогда, еб твою кобылы на колбасу ливерную мать, Юджин, мудила вест-пойнтский, хер алеутский, гандон штопаный! Что за херню ты здесь порешь?! А если их будет не пятеро, а четверо? Или трое? Так что я тогда — свою голову должен тебе вручить для баланса?! Неужели твои толстожопые шефы не понимают, что это не футбол? Да я полдивизии Дзержинского могу замочить, тут нет проблем. Но не я, понимаешь ты, пипа суринамская, осеменитель на бычьей ферме, не я отправляю спецкоманды! Я в бегах, слышишь, буржуй сраный, в бегах от самой конторы. То, что ты проходил в своих ебаных академиях и спецшколах, прыская дезодорантом под мышками и потягивая пепси, то, что вы все изучали на компьютерах в чистых аудиториях с освежителями воздуха, я отрабатывал на своей шкуре на помойках Шанхая, в забегаловках Рио, в бардаках Марселя… Она у меня дубленая, Спарк, пуленепробиваемая, антидерматитная. И это моя шкура, собственная! Это все, что у меня осталось после многих лет пахоты на наших с жиру бесящихся свиней. Мою жену трахал мой же начальник, в моей собственной постели, когда я подставлял под пули голову в Ханое. Моему сыну говорили, что его папа — полярный летчик, находящийся в длительной служебной командировке, когда я трое суток, в грязи и слякоти, выслеживал какую-то натовскую шишку в Брюсселе, моим друзьям…
— Боюсь, что моя матушка не знала этих выражений, — прервал Юджин. — Правда, кое-какие идиомы я уже слышал. Тем не менее, спасибо за урок русского, очень любопытно.
— Расплатишься за виски — и мы в расчете.
— О’кей. Так как насчет моих боссов? Что им передать?
— Все зависит от того, что мне нужно сделать.
— Я сказал тебе то, что мог, и повторяю: им не нужны живые чекисты. Или, скажем так: в данном случае не нужны. Они не хотят оставаться в долгу после избиения нашей резидентуры в Буэнос-Айресе. Коль скоро та история не получит огласки, какой смысл расспрашивать убийц о подробностях? Тут все логично. Операцию проводишь ты, Мишин. Один или с помощью личных контактов. Наши люди в ней не участвуют ни при каких обстоятельствах. Мне это категорически запрещено. Условий всего два. Первое: ликвидаторы КГБ — ради тебя же самого надеюсь, что они все-таки появятся в Амстердаме, — должны быть обнаружены местными властями с признаками насильственной смерти в полной готовности для упаковки в пластиковые мешки и отправки на родину в том виде, в каком сочтет нужным советское посольство. Второе: спустя час после завершения акции, не более, Валентина — без единой царапины — должна стоять у седьмой секции в аэропорту Схипхол. Если ты не выполнишь первое условие, с тобой покончат наши люди, в случае невыполнения второго — тебя убью я…
