— Вы неважно выглядите, Валентина Васильевна, — бесстрастно заметил Андропов. — Дурно спали?

— Я вообще дурно сплю вне дома, Юрий Владимирович.

— Жаль.

— Почему?

— Потому что вам придется побыть вне дома еще некоторое время.

— Вот как?..

Я стала что-то прокручивать в голове, но мысли прыгали, как блохи с опрысканного дихлофосом пса, и никак не желали стыковаться. Все мое нутро было настроено на восприятие только двух категорий — «это для меня хорошо» или «это для меня плохо». Последнее сообщение Андропова укладывалось в категорию «это для меня плохо», но мне почему-то стало чуть легче. В конце концов, он достаточно владеет русским, чтобы, отправляя меня к праотцам, не говорить «на некоторое время».

— Скажите, Валентина Васильевна, как вы относитесь к Винсенту Ван Гогу?

Я ответила машинально, абсолютно не вдумываясь в свой встречный вопрос:

— Вы хотите отрезать мне ухо?

— Помнится, во время нашей первой беседы я уже говорил, что ваши шутки весьма своеобразны.

— А что смешного в моем вопросе? — я по-прежнему тряслась.

— Ответьте вначале на мой вопрос.

— Да, Юрий Владимирович, я прекрасно отношусь к Винсенту Ван Гогу. Это великий голландский живописец, проживший тяжелую…

— Довольно, довольно, — шеф КГБ досадливо поморщился. — Я не сомневаюсь, что вам известна биография этого художника. Вы видели его картины?

— В оригинале?

— Да.

— Две или три. На выставке Хаммера.

— Хотите увидеть самую большую коллекцию полотен Ван Гога?

— Естественно.

— Мы предоставим вам эту возможность.

— За что же такая честь, Юрий Владимирович?

— Помилуйте, Валентина Васильевна! — Андропов недоуменно вскинул брови. — Расширение кругозора любого советского журналиста, тем более такого талантливого, как вы, — это нормальное проявление заботы партии о средствах массовой информации. И что плохого или неестественного в том, что вы в составе делегации молодых советских журналистов слетаете на недельку в Амстердам, где посетите Национальный музей изобразительных искусств Голландии?

Я провела рукой по лбу и только после этого поняла, что обливаюсь потом. По всей видимости, именно так отреагировал организм на изменение моей, так сказать, меры пресечения. «Пока свободны, гражданка Мальцева!» Я не хотела ни о чем думать, ничего просчитывать, все внутри меня словно утратило физический вес. Я получала передышку. Неважно, зачем я им нужна, хотя и понятно, что не для написания серии статей о Ван Гоге. Главное — свобода, а там…

— Это очень приятное предложение, Юрий Владимирович, и я охотно слетала бы на недельку в Амстердам.

— Прекрасно! — Андропов встал. — Вылетаете завтра. Вам можно позавидовать, Валентина Васильевна: встретите Новый год в Голландии…

— Я могу съездить домой? Мне нужно собрать кое-какие вещи. Кроме того, я бы хотела повидать маму…

— Думаю, в этом нет особой нужды, — Андропов любезно улыбнулся. — Все необходимое для поездки вы получите здесь, на даче. Кстати, отсюда же вас отвезут в Шереметьево. Через час приедет подполковник Тополев, он вам подробно расскажет о… м-м… о программе вашего турне. Счастливого пути, Валентина Васильевна и… — Андропов сделал паузу, — будьте благоразумной, поскольку это исключительно в ваших интересах.

— Что-то случилось, Юрий Владимирович?

Я знала, что это вопрос в никуда, и все же не могла не задать его.

— В нашем деле, Валентина Васильевна, всегда что-нибудь случается. Это совершенно нормальное явление. Впрочем, Матвей Ильич введет вас в курс дела. Желаю вам благополучного возвращения на Родину!

Как завороженная я смотрела на чуть сгорбленную спину Андропова, потом на медленное перемещение дубовой двери, которая тихо закрылась за ним и щелкнула замком, как бы ставя точку над очередным эпизодом моей истории…

— Чтоб ты сдох, упырь!

21 декабря 1977 года

Впустив Юджина в уютный холл, обставленный мебелью в сиренево-розовых тонах, проститутка плотно задернула тяжелые шторы на окне-витрине.

— Это означает перерыв? — поинтересовался Юджин.

— Это означает, что я занята, — в тон гостю ответила женщина на безукоризненном русском. Настолько безукоризненном, что заподозрить ее в знании еще каких-то языков было бы просто оскорблением Нечерноземной полосы России.

— А если придет постоянный клиент? — Юджин перешел на русский.

— Подождет.

— А если его душит страсть?

— Перетерпит.

— А если?..

— Вы что, никогда не были у проститутки? — женщина обрывала его очень естественно. Она вообще была естественной. Никаких комплексов.

— Нет, — признался Юджин, чувствуя, что краснеет. — Но, если можно так выразиться, производственный процесс интересовал меня всегда.

— С юношеских лет?

— С младенчества.

— Вы росли без отца?

— Как вы догадались?

— Профессиональная тайна.

— О какой профессии вы говорите?

— А вы какую имеете в виду?

— С вами очень приятно общаться… Надеюсь, вы не сочтете это признание за навязчивость?

— Шторы задернуты. Так что по правилам квартала красных фонарей я в вашем полном распоряжении. Чувствуйте себя как дома, — с холодным радушием откликнулась проститутка. — И заодно выверните, пожалуйста, карманы.

— Ваши услуги обходятся так дорого?

— Считайте, что моя просьба продиктована профилактическими соображениями.

— Что вы ищете? Презерватив?

— Оружие, — женщина улыбнулась, но как-то холодно. Вполне возможно, она и была когда-то профессиональной проституткой. Но этому настороженному взгляду, сдержанности, неуловимой цепкости в движениях ее обучали явно не на панели.

— Я безоружен, можете обыскать меня… — Юджин извлек из карманов пиджака и брюк бумажник, сигареты, массивную серебряную зажигалку, небольшой блокнот, носовой платок, мелочь…

Проститутка бросила короткий взгляд на разложенные вещи, грациозно повела плечами, сделала шаг к Юджину и положила обе руки ему на плечи.

— Полагаю, для конспирации я не обязательно должен воспользоваться вашими профессиональными услугами? — Юджин улыбался, но в его голосе звучала тревога.

— Знаете, сэр, прежде чем приступать к работе, мы обычно обыскиваем клиентов. В последнее время здесь развелось столько психов…

Короткими уверенными движениями она общупала Юджина. Никакой эротики — так опытный хирург пальпирует пациента в поисках опухоли. Закончив обыск, она села на диван, взяла длинную сигарету с золотым обрезом, вставила ее в янтарный мундштук и закурила.

— Прекрасная идея для «крыши», — одобрил Юджин, оглядывая комнату.

— Нравится?

— А вам?

— Может, снимете плащ? Здесь тепло.

— У вас действительно тепло, но я не задержусь. Привык, знаете ли, спать при открытой форточке.

— Как угодно…

— Мне казалось, что человек, которого я ищу, ждет меня здесь. Я не ошибся?

— Нет, вы не ошиблись.

— Где же он?

— Куда вы так торопитесь? — женщина широко улыбнулась, обнажив два ряда великолепных зубов. — Посидим, побеседуем…

— Не хотелось бы отрывать вас от работы, — пробормотал Юджин, присаживаясь на стул.

— Не волнуйтесь, мне хорошо оплачивают простои.

— Как вас зовут?

— Вэл.

— Ну да, — кивнул Юджин, — после Дуняши и Глаши это самое распространенное имя на Вологодчине.

— Я думала, вам будет приятно услышать это имя.

— А почему вы так думали?

— А почему бы мне так не думать? — на лице проститутки не дрогнул ни один мускул.

Юджин взглянул на часы.

— У меня мало времени, мадам.

— Сидите спокойно, — с тем же изяществом, с которым она вставляла сигарету в мундштук, хозяйка сиренево-розового будуара извлекла из-под подушки большой черный люггер и наставила его на Юджина. — Вам придется потерпеть мое общество еще несколько минут.

— Скажите, КГБ принадлежит только эта квартира или весь квартал?