У этой натуральной платиновой блондинки было все, о чем могли только мечтать самые честолюбивые мужчины и женщины, — богатые родители, души не чаявшие в единственной дочке, супруг-миллионер, двенадцатилетний красавец-сын с задатками гения, который, как в один голос утверждали специалисты, должен был уже через несколько лет затмить самого Паганини, четырехэтажная, не считая еще десятка других, вилла на берегу Женевского озера, построенная по индивидуальному проекту Кендзо Танге, великолепная внешность, отменные мозги, бульдожья деловая хватка, потрясающая интуиция и чувственность старшей жены великого султана Брунея.

При этом Кло вела здоровый образ жизни, никогда не употребляла наркотиков, не курила, пила только шампанское, и то по очень большим праздникам, играла в теннис и совмещала престижную работу в банке с редактированием колонки светской жизни в «Сюисс кроникл».

Наверняка столь компактное сосредоточение положительных черт показалось бы многим чрезмерным и даже противоестественным. Тем не менее Кло Катценбах, как живое подтверждение собственной реальности, пять раз в неделю ровно в девять утра занимала свой пятиугольный кабинет, обставленный в новейшем стиле и увешанный оригиналами Брака и Дюшена, в стеклянном параллелепипеде «Ситизен-банка» на бульваре Иоганна Штрауса.

В тот день Кло, как обычно, вошла в свою приемную в 8.57, ответила на традиционное приветствие секретарши, аккуратно развесила на плечиках просторный светлый плащ и переступила порог рабочего кабинета с боем часов. А еще через десять минут на приставном столике заурчал и замигал зелеными всполохами огонек селектора:

— К вам господин Пауль Лихтвейзен, мадам, — бесстрастным голосом робота сообщила Джеральдина. — Ему было назначено…

— Просите.

Гость оказался мужчиной средних лет, в несколько старомодном, но идеально сшитом темно-синем шевиотовом костюме, из нагрудного кармашка которого, в точном соответствии с этикетом утренних деловых встреч, выглядывал краешек белоснежного платка. Зачесанные назад седоватые волосы, удлиненный нос, чуть искривленный в переносице, тонкие губы, жестко вылепленный подбородок — все это Кло зафиксировала автоматически и столь же автоматически вынесла свою личную оценку раннему посетителю: малосимпатичное, женатое, обремененное детьми существо, но определенно — с немалыми деньгами.

— Садитесь, господин Лихтвейзен, слушаю вас.

— Мадам, — гость улыбнулся, обнажив два ряда мелких, но очень ровных зубов. — Зная о вашей занятости, я хотел бы сразу перейти к делу.

— Прошу, — развела руками Кло. — В этом кабинете обсуждаются только деловые вопросы.

— В таком случае извольте… — Лихтвейзен вытащил довольно объемистый бумажник, извлек из него чековую книжку в сиреневом переплете и положил ее перед собой. — Моему клиенту необходимо перевести в отделение вашего банка в Картахене некоторую сумму в долларах США…

— В Картахене? — удивленно вскинула брови Кло. — Если мне не изменяет память, вы наш первый клиент, переводящий деньги туда, а не оттуда. При нынешней ситуации в Латинской Америке… Впрочем, месяц назад мы открыли два новых отделения в Чили — в Сантьяго и в Винья-дель-Мар…

— Да, и это делает честь прозорливости ваших боссов, мадам Катценбах. Чили — на мой взгляд, именно та страна, куда сейчас, после той анархии, которая творилась при Альенде, имеет прямой смысл инвестировать капиталы.

— Но вернемся в Колумбию, — корректно предложила Кло. — О какой сумме идет речь, господин Лихтвейзен?

— Довольно значительной, мадам, — Лихтвейзен чуть подтолкнул чековую книжку в сторону Кло, словно предлагая убедиться в серьезности его намерений. — Речь идет о семидесяти миллионах долларов.

Кло несколько раз моргнула.

Лихтвейзен откинулся на высокую спинку стула и явно наслаждался произведенным эффектом.

— Надеюсь, вам известно, что перевод в зарубежные филиалы «Ситизен-банка» сумм, превышающих шесть миллионов американских долларов, не может быть осуществлен без официального уведомления и согласия министерства финансов Швейцарской республики?

— Безусловно, мадам, мне это известно, ведь я — гражданин Швейцарии.

— В таком случае позвольте спросить вас, господин Лихтвейзен: почему вы решили обратиться с этим вопросом ко мне? Может быть, вас дезинформировали и сказали, что по совместительству я представляю интересы министерства финансов?

— Ну что вы, я прекрасно информирован. В каком-то смысле информация является моей основной профессией. Просто мне кажется, мадам Катценбах, что, несмотря на некоторые сложности, нам удастся решить этот вопрос именно в вашем кабинете.

— Вот как? — точеное лицо Кло приняло надменное выражение. — Что дает вам такую уверенность, господин Лихтвейзен?

— Ну, прежде всего, комиссионные с этой сделки. Мой клиент — а это весьма уважаемый и почтенный бизнесмен — предлагает десять процентов от переведенной суммы. Семь миллионов долларов — неплохой гонорар за ту скромную услугу, которую вы ему окажете.

— Вы так полагаете?

— Возможно, я несколько недооцениваю трудности, с которыми связана техническая реализация нашей сделки. Что ж, в таком случае, я имею полномочия от своего клиента увеличить сумму вашего вознаграждения до десяти миллионов. Подумайте, мадам Катценбах, это десять килограммов золота по нынешнему курсу!

— Вы позволите конкретизировать суть вашего предложения, господин Лихтвейзен? — Кло говорила очень медленно, тщательно подбирая слова, хотя посетителю просто не могли не броситься в глаза те невероятные усилия, которые она прилагала, чтобы удержать разговор в рамках приличия.

— Да, конечно, мадам.

— Вы предлагаете мне взятку, не так ли?

— Я бы предпочел выражение «сделка».

— Пусть так: сделку в виде самой откровенной взятки. Верно?

— Очевидно, вы правы.

— Думаю, что прежде чем прийти ко мне, вы как деловой человек, чьей профессией является информация, должно быть, многое обо мне узнали?

— Более чем достаточно для ведения деловых переговоров, мадам Катценбах.

— И тем не менее, выяснив все это, вы сочли возможным делать мне подобного рода предложения?

— Это так, мадам.

— Скажите, господин Лихтвейзен, вам известно, что я богата?

— Да, мадам.

— Что я очень богата?

— Да, мадам.

— Хотите, я назову вам цифру моего личного состояния? Я имею в виду состояние не моего мужа, а мое собственное.

— Я не смею, мадам…

— Сорок два миллиона долларов.

— Могу лишь выразить свое восхищение вашей предприимчивостью.

— Возможно, вас интересует личное состояние моих родителей?

— Даже не знаю, заслуживаю ли я такого доверия…

— Не заслуживаете, господин Лихтвейзен. И тем не менее я хочу сообщить вам, что в настоящее время состояние моих родителей превышает три миллиарда долларов США. Прошу заметить, господин Лихтвейзен, что я — единственная наследница этого капитала. Кстати, речь идет только о деньгах, ценных бумагах и драгоценностях. Недвижимость же оценивается…

— Право, я не достоин такой откровенности…

— Вот тут я с вами абсолютно согласна, — Кло глубоко вздохнула и изобразила на лице улыбку. — Но у меня, уважаемый господин, не было другой возможности убедить вас в том, что я не нуждаюсь в деньгах и, соответственно, никогда не соглашалась и не соглашусь на подобные сделки. Будем считать, что этого разговора не было вовсе. А теперь, господин Лихтвейзен, давайте закончим нашу беседу, поскольку…

— Нет-нет, мадам! — гость поправил нагрудный платочек. — Мы никак не можем закончить нашу беседу, пока я не изложу вам второе предложение моего клиента.

— Господи, что еще? — Кло взглянула на наручные часы и инстинктивно поправила и без того идеально лежавший на высоком лбу локон. — Боюсь, что после первого вашего предложения любое другое, даже самое заманчивое для «Ситизен-банка», встретит мое однозначное «нет».

— Не торопитесь, мадам. О вас говорят, как о самой умной и деловой женщине во всех кантонах Швейцарии и даже в Западной Европе. Не торопитесь разрушать столь блестящую репутацию в глазах пусть не очень приятного, но все-таки клиента. Ведь вам, конечно, известна первая заповедь делового человека: дослушивай собеседника до конца.