Одновременно финны попытались наступать и в северной Карелии. Но и тут им не повезло — с севера на них надвинулись англичане и американцы, с юга, из Петрозаводска, — красноармейцы. В данном случае никаких согласованных действий союзники и красные не вели, но финнам от этого было не легче. Пришлось отступить.
2 августа девятитысячный отряд интервентов высадился в Архангельске. Следом стали прибывать дополнительные силы — английские, французские и американские. Тон задавали англичане, остальные были на вторых ролях. В городе образовалось Верховное управление Северной области (впоследствии переименованное во Временное правительство Северной области), которое возглавил Н. В. Чайковский.
Это была очень колоритная личность. В молодости он являлся видным революционером-народником — один из самых знаменитых народнических кружков известен в истории как «чайковцы» (хотя Чайковский не был ни его основателем, ни руководителем). В этом кружке начинал анархист П. А. Кропоткин. В 1874 году Чайковский эмигрировал, за границей связался с сектантами — с неким А. К. Маликовым, проповедующим «богочеловечество» (и что бы это могло значить?). В 1907 году вернулся в Россию, где его арестовали, судили, но оправдали. После Февраля Чайковский примкнул к народным социалистам.
Только не стоит думать, что это был такой вот интеллигент-идеалист. После вступления в должность он получил от англичан для личных нужд 60 тысяч фунтов стерлингов (на сегодняшние деньги — примерно 600 тысяч).
В Архангельске Чайковский играл роль зиц-председателя Фунта — потому как все решали англичане. Но и в этой роли он многих не устраивал. Считается, что значительную часть офицеров раздражала его «левизна». Однако, скорее всего, речь шла о грызне разных группировок, каждой из которых хотелось поворовать. Так или иначе 15 января 1919 года Чайковского сменил генерал Е. К. Миллер, ставший генерал-губернатором Северной области и формально подчинявшийся Колчаку. Реальный расклад сил от этого не изменился. Интервенты рулили.
О самом Миллере мнения среди белых были разные. Б. Ф. Соколов, один из министров тамошнего правительства, в своей книге приводит одно из высказываний:
«Почему пала Северная область, причин много. Но одна из многих это то, что генерал Миллер вообразил себя Бонапартом. Если и не вообразил, то хотел им быть. Лавры Колчака, Деникина и других не давали ему спать. Штабной чиновник, не любящий и боящийся фронта, он решил, что может справиться и сам не хуже других с большими операциями».
Хотя, с другой стороны, желающих пнуть проигравшего генерала всегда находится с избытком…
Положение на Севере лучше всего характеризует ситуация с тамошними вооруженными силами. 14 июня 1918 года англичанами было принято решение о формировании «Славяно-британского легиона». Эта воинская часть была организована по английскому образцу, командовали там британские офицеры, и подчинялась она непосредственно английскому командованию. Первоначально всех боеспособных мужчин, прибывавших в Архангельск, автоматически пихали в этот легион.
Правда, впоследствии все-таки началось формирование собственно русских частей. 19 ноября в Архангельск добрался генерал-лейтенант В. В. Марушевский, последний начальник российского Генерального штаба. Он и начал формировать армию — разумеется, под опекой союзничков. Недаром сам Марушевский отозвался о ситуации в Северной области так:
«Чтобы охарактеризовать создавшееся положение, проще всего считать его оккупацией,исходя из этого термина, все отношения с иностранцами делаются понятными и объяснимыми».
В самые лучшие времена русские части составляли 20 тысяч человек, иностранцев же насчитывалось 50 тысяч.
Боеспособность русских формирований была та еще. Точнее, имелись и очень серьезные части — добровольческие отряды, которые называли себя «партизанами». Это были люди из восточных районов — в тех местах изрядно поразвлекались большевики, у которых в головах имелось столько же мозгов, сколько и у тех, кто рулил в Ижевске. (Кстати, «партизаны» в основном находились под влиянием эсеров.) Вот эти ребята сражались всерьез. А остальные, мобилизованные, не горели желанием воевать. Были и части, сформированные из пленных красноармейцев. Их почему-то считали надежными, хотя на самом-то деле все обстояло совсем наоборот.
В ночь с 6 на 7 июля 1919 года вспыхнул мятеж в районе Топса-Троица, в первом батальоне Дайеровского полка, сформированном из пленных красноармейцев. Бойцы перебили своих офицеров. Восстание было подавлено, зачинщики расстреляны, но многие ушли в леса и присоединились к красным.
Случай не единичный. Солдаты 5-го Северного стрелкового полка, разагитированные коммунистом Щетининым, арестовали своих офицеров и переметнулись на сторону большевиков. То же самое случилось в Пинеге в 8-м полку, затем на Двине в Славяно-британском легионе, в 6-м полку на железной дороге…
Иностранцы тоже не отставали. В ноябре 1918 года французский отряд, подняв красные флаги, ушел с фронта. В декабре на позициях у деревни Кадыш произошло братание солдат 339-го американского и 15-го советского полков. Один из американских офицеров заявил: «Американцы признают русское революционное правительство и никакой войны против большевиков вести не будут».
Большевистская агитация тут ни при чем. Архангельск — не Одесса, красное подполье тут было очень слабеньким. Но тем не менее…
Кстати, французы и американцы уже в начале 1919 года убрали свои войска. Остались лишь англичане.
Вообще-то, если говорить о целях оккупантов, то борьба с большевиками стояла у них на последнем месте.
Посол Франции Нуланс писал честно и откровенно: «Наша интервенция в Архангельск и в Мурманск, однако, оправдала себя результатами, которых мы добились с экономической точки зрения. Вскоре обнаружится, что наша промышленность в четвертый год войны нашла дополнительный ценный источник сырьевых материалов, столь необходимых демобилизованным рабочим и предпринимателям. Все это благоприятно отразилось на нашем торговом балансе».
Все понятно? Грабили-с. По данным таможни, с 2 августа по 31 декабря 1918 года из Архангельска вывезено 6 968 035 пудов различных грузов, в 1919 году — 4 281 015 пудов.
По отношению к местному населению интервенты вели себя со свойственной им непринужденностью.
«Белые заняли д. Пучугу. Ворвались англичане в один из домов к семидесятилетнему старику-крестьянину, который спал; его старуха сидела и пряла лен. Белые, угрожая оружием, стали выпытывать о положении советской власти, о количестве войск. Но старуха ничего не знала. Спросили, есть ли у них в доме большевик. Старуха, не задумываясь, указала на спящего старика-большака, как обычно называют хозяина в крестьянской семье. Этого для белых было достаточно. Старика стащили с постели, отвели на опушку и расстреляли».
(А. Потылицын)
Когда подобным образом поступали красные, белые или махновцы — это можно объяснить накалом борьбы и проистекавшим от этого общим озверением. Но англичане-то почему? А они вели себя как в колонии. Потому что таковой уже и видели Русский Север.
Собственно, это и определяло боевые действия. Осенью 1918 года союзники и белые двинулись в наступление вверх по Северной Двине, на Котлас. Интересно, что ключевую роль в боевых действиях как у красных, так и у белых играли речные суда — бездорожье, понимаете ли… Причем если у большевиков были самоделки — вооруженные гражданские пароходы, то англичане притащили серьезные канонерки и мониторы [153]. Наступающие изрядно потрепали красных, но до Котласа так и не дошли.
В середине февраля 1919 года войска интервентов и белогвардейцев перешли в наступление вдоль линии Мурманской железной дороги. Тоже вроде бы успешно — сумели выйти к Онежскому озеру и сформировать там речную флотилию (разумеется, состоящую из самоделок). Но ключевой пункт — Петрозаводск — взять не сумели. Кстати, правительство Северной области вело переговоры с финнами, которые к этому времени переориентировались на Антанту. Правда, не договорились…
