Очевидно, что система, основанная на крайнем напряжении сил и вовлечении рабочих в атмосферу комсомольского трудового энтузиазма, принесла эффект лишь в течение считаных месяцев и в значительной мере была ориентирована на достижение определенной цели. Когда цель, долгое время служившая маяком, а именно проходка штолен и бетонирование тоннелей, была достигнута, показалось, что главное уже сделано, и у многих метростроевцев спало внутреннее напряжение. После того как основная работа была успешно завершена, трудовая дисциплина опять упала, отмечалось в газете шахты 9 в середине августа 1934 г.{2370} «Одним словом: мы замечательные, герои, даем выработку выше нормы, но план не выполняем, потому что у нас слишком мало рабочих»{2371}, — так многотиражка характеризовала «демобилизационные настроения», охватившие также коммунистов и комсомольцев.
Выполнение плана было тесно связано еще с одним критерием эффективности реализации власти, а именно с вопросом, в какой мере удалось властным структурам дисциплинировать рабочих и подавить у них строптивые и своевольные модели поведения.
В 1932-1933 гг., по единодушному свидетельству источников, дисциплина и готовность к труду у рабочих были весьма низки, имела место высокая текучесть рабочей силы, повседневным явлением были прогулы, опоздания, алкоголизм, работа с ленцой или даже отказ приступать к работе, которые проходили для рабочих без всяких последствий. Постановление правительства от 15 ноября 1932 г. о борьбе с прогулами было реализовано лишь отчасти. Через несколько недель ожесточенных боев с прогульщиками, в начале 1933 г., кампания фактически завершилась и ситуация вернулась на круги своя[266].
Количество нарушений дисциплины и прочих проявлений своеволия оставалось высоким и в 1934 г. По этим причинам в течение года было уволено со стройки около 20 тыс. рабочих, и еще 1300 -вследствие открытого неповиновения[267].
Эти цифры одновременно свидетельствуют о том, что неадекватное с точки зрения режима поведение рабочих уже не оставалось безнаказанным, как это было в 1932-1933 гг. Аналогичная тенденция наблюдается в отношении текучести рабочей силы, которая в 1934 г. еще оставалась на довольно высоком уровне (в среднем 7,2% в месяц), но по сравнению с 1933 г., когда она держалась на отметке 20% в месяц, снижение оказалось весьма существенным[268]. Вмешательство функционера ОГПУ Кузнецова, назначенного Кагановичем уполномоченным по кадровым вопросам Метростроя, способствовало также тому, что учет персонала и система приема и увольнения рабочей силы были реформированы с той целью, чтобы не дать возможности беглым кулакам укрыться, как было прежде, на стройплощадках метро[269].
Сообщения метростроевцев в этом контексте совпадают с данными статистики, поскольку в них не отрицалось наличие нежелательных моделей поведения среди рабочих, но постоянно упоминалось, что, когда коммунисты и комсомольцы сталкивались с такой проблемой, они активно перевоспитывали рабочих или настаивали на их увольнении{2372}. Сплошь и рядом в интервью встречаются упоминания о том, что рабочие не поддаются перевоспитанию{2373}или не реагируют на замечания «общественных инспекторов по качеству» и высмеивают их{2374}.
Хотя в 1934 г. ситуация отчетливо улучшилась по сравнению с 1932-1933 гг., но режиму еще далеко не полностью удалось овладеть положением и устранить своевольное поведение и нарушения дисциплины со стороны рабочих. «Лодырь, прогульщик и бракодел остаются ненаказанными», — взывал «Ударник Метростроя» в феврале 1934 г., выступив с критикой партийной, комсомольской и профсоюзной организаций 4-й дистанции, которые не приняли необходимых мер для исправления положения{2375}.
За период с марта по июль 1934 г. в «Ударнике Метростроя» встречается относительно немного обвинений по адресу прогульщиков, лентяев и нарушителей трудовой дисциплины. Но в августе проблема вновь обострилась. «Повысим трудовую дисциплину, поведем беспощадную борьбу с лодырями, саботажниками и хулиганами», — требовала многотиражка одной из шахт, ссылаясь на снижение дисциплины в рабочей среде. Во время смены рабочие ели, стояли в очереди в буфет, под надуманными предлогами постоянно бегали в контору начальника шахты, а в ночную смену спали на рабочем месте{2376}.
По материалам многотиражек и «Ударника Метростроя» создается впечатление, что до весны 1935 г. политическому руководству больше не удалось вновь вывести на прежний уровень трудовую дисциплину и производительность труда. Не только среди рабочих, но и в руководящем составе осенью и зимой 1934 г. преобладали настроения усталости, безразличия и удовлетворенности достигнутым{2377}. Хотя на этой стадии усилилось вмешательство со стороны московских партийных инстанций, работы по монтажу оборудования и оформлению станций и вестибюлей не годились для мобилизации всех сил в той же степени, как технически более сложная и требующая крайнего физического напряжения проходка штолен{2378}.
Там, где давление партийной, комсомольской и профсоюзной организаций на рабочих ослабевало, трудовая этика в течение короткого времени резко падала. Один комсорг свидетельствовал, что, когда по болезни он пять дней не мог выходить на работу, выработка его бригады тотчас упала. После возвращения он немедленно созвал собрание, выгнал из бригады пару «бездельников», надавил на остальных — и дела снова пошли в гору{2379}. Вся система принуждения рабочих к выполнению плана функционировала только при условии постоянного контроля и соответствующих санкций.
Важно при этом подчеркнуть, что система в принципе действовала успешно. Даже если коммунисты и комсомольцы в период строительства не осуществляли тотальный контроль над всем, что окружало стройку, то по меньшей мере им удавалось на решающей стадии укрепить дисциплину и повести за собой рабочих к более высокой производительности труда. В остальные периоды стройки неадекватные модели поведения, выраженные в таких акциях сопротивления, как индивидуальное нарушение дисциплины и отказ от работы, хотя и получили распространение, однако же простое насыщение бригад комсомольцами и коммунистами весьма действенно ограничивало эти проявления недовольства.
Там, где реализация власти и политический контроль распространялись не на рабочих, а на руководство Метростроя, в том числе по техническим вопросам строительства и распоряжениям администрации, этот механизм оказывался более эффективным. Наглядным примером тому является воздействие Московского комитета партии на оформление станций и вестибюлей метрополитена. Процесс этот начался осенью 1933 г., когда Каганович критически отозвался о заключении одной экспертной комиссии, которая в рамках рассмотрения вопроса о проектировании линий метро сформулировала предложения по архитектурному решению станций{2380}. Каганович одобрил принцип индивидуального оформления станций для облегчения ориентации пассажиров, но выступил против слишком пестрого многообразия стилей и за известные связующие элементы декоративного облика{2381}.
