Османы не давали никакой пощады многочисленным мужским и женским монастырям, находившимся в городе. Хотя несколько монахинь предпочли покончить с собой, бросившись в колодец, чтобы не попасть в руки язычников, большинство церковников выказали удивительную верность своим обетам и спокойно сдались, как им приказали их настоятели. Некоторые были убиты, хотя они и не оказывали сопротивления. В числе погибших были старики, которые не представляли никакой ценности в качестве рабов, а также дети.

Пленные независимо от пола или положения в обществе были выстроены в две шеренги. Их связали друг с другом веревками или обычными шелковыми шарфами, после чего погнали в османский лагерь. То и дело слышались крики, когда какой-нибудь солдат-насильник вытаскивал из рядов красивую женщину или юношу. Остальные пленники шли покорно, словно стадо овец. Из их глаз исчезла всякая надежда.

Нечего и говорить о том, что императорский дворец и церкви были полностью разграблены, а позже дело дошло и до обычных жилых домов. Турецкие солдаты дрались между собой за наиболее ценную добычу, а все, что им было не нужно, уничтожалось или сжигалось. Многие иконы были разрублены пополам и сожжены. Из распятий молотками выбивали драгоценные камни, а сами реликвии выбрасывали.

Мехмед провел все утро в переговорах с посланцами из Галаты и с пленниками из византийской знати, которых привели к нему. Больше всего его интересовало местонахождение императора.

Византийцы сказали, что знают лишь то, что император пропал в бою. Появились двое турецких солдат, сообщивших, что император был обезглавлен. Они показали пленникам отрубленную голову для опознания. Все знатные пленники без исключения подтвердили: это действительно император.

Мехмед приказал выставить голову на столбе неподалеку от собора Святой Софии. Двое солдат сказали, что на теле, от которого они отрубили голову, имелись чулки с вышитыми орлами. Это стало для султана достаточно веским доказательством того, что император действительно мертв.

После завершения аудиенции молодой победитель удалился к себе, чтобы приготовиться к триумфальному въезду в город. Он повязал свое белое одеяние зеленым кушаком, надел белый плащ из дамаста и белый тюрбан со сверкающим зеленым изумрудом в центре. На поясе у него висел золотой ятаган, сверкавший так ярко, что на него было больно смотреть.

Закончив одеваться, владыка приказал Турсуну привести к шатру его белого коня. Турсун на мгновение не поверил своим ушам, он думал, что султан въедет в город на черном жеребце, служившем ему все пятьдесят шесть дней осады. Но скоро паж понял желание своего господина. Он вежливо поклонился и пошел приказывать конюху приготовить белого коня.

В два часа дня султан двадцати одного года от роду, сопровождаемый советниками, военачальниками и имамами, охраняемый отборными янычарами, въехал в Константинополь через Харисийские ворота. Словно желая сполна насладиться своим новым владением, он придержал коня, заставляя его идти медленной рысью, пока процессия двигалась по главной магистрали города. Повелитель даже не глядел ни на солдат, занятых грабежом, ни на молчаливых пленников.

Подъехав к входу в собор Святой Софии, Мехмед спешился. Он наклонился, поднял горсть земли и медленно высыпал ее на свой белоснежный тюрбан. Турсун и остальные собравшиеся поняли, что этим жестом их обычно надменный повелитель выражает свое смирение перед Аллахом.

Султан выпрямился и вошел в собор Святой Софии. Почти все греки, прятавшиеся там, были уведены, осталось лишь несколько старых монахов, сжавшихся в углу. Мехмед заметил турецкого солдата, пытавшегося выковырять мраморный камень из пола. Впервые после въезда в город владыка разгневался. Солдатам было разрешено лишь угонять в рабство людей и присваивать их имущество, но было объявлено: город со всеми его зданиями принадлежит султану, и только ему.

Солдата вышвырнули из здания. После этого султан обратился к съежившимся монахам. Теперь в его голосе не было гнева. Он спокойно велел им разойтись по своим монастырям.

Повелитель прошел далее в круглый зал и с чувством, похожим на восхищение, оглядел сияющие всеми цветами мозаики на стенах. Но затем он повернулся к своим советникам и сказал им: церковь должно немедленно превратить в мечеть. Первое, что нужно было сделать для этого, — полностью сбить мозаики.

Один из имамов поднялся на кафедру и начал читать нараспев: «Нет Бога, кроме Аллаха».

Мехмед поднялся к алтарю, припал лбом к земле и вознес Богу благодарственные молитвы за то, что Он даровал ему эту победу.

Окончив молитвы, султан и его свита посетили полуразвалившийся старый императорский дворец, находившийся неподалеку. Затем они направились к древнему Колизею, который тоже долго стоял заброшенным. После этого завоеватели проследовали по другому широкому проспекту к Пигийским воротам, через которые вышли из города и вернулись в лагерь.

За все это время не было сделано ни одного выстрела. Никто из жителей завоеванного города не посмел преградить дорогу султану. Константинополь полностью подчинился Мехмеду II.

Византийская империя была стерта с лица земли. На ее месте возникла Османская империя.

После взятия города Франдзис вместе с греческими солдатами, находившимися рядом с ним, попал в окружение и был схвачен наступавшей османской армией. Он спешил назад, к императору, после того как по приказанию повелителя проверил резервные войска. Его непритязательные манеры, скромная внешность и то, что он не носил одежды, подобающие его положению, привели к тому, что турецкие солдаты приняли его за обычного горожанина. Они не могли догадаться, что перед ними не просто министр финансов, но и один из самых ближайших доверенных людей императора.

Его засунули в одну группу вместе с солдатами, которых выстроили в две шеренги, как и прочих пленников. Их вывели за пределы города, в османский лагерь. Там пленных разделили на группы, и Франдзис провел следующий месяц вместе с другими греками, запертыми, подобно домашнему скоту, в загоне близ шатров турецких солдат, ставших их новыми хозяевами.

22 июня Мехмед поручил управление завоеванным городом одному из своих советников и вернулся в Адрианополь. Франдзис попал в длинную вереницу пленных, которые отправились вместе с Мехмедом как часть его каравана. Узников оказалось так много, что, когда белый конь султана, ехавшего во главе каравана, уже скрылся за горизонтом, люди, шедшие в конце каравана, еще не покинули городских стен.

В течение этого периода первейшей заботой Франдзиса было узнать, где находятся останки императора. Среди пленных распространился слух о том, что Константин геройски погиб в бою. Но никто не мог с уверенностью сказать, где лежит его тело. Почему-то Франдзис не хотел заставить себя поверить, что голова, попавшая к Мехмеду, действительно принадлежала императору. Однако поскольку он был скован с другими пленными, то никак не мог пойти и взглянуть на нее сам.

Тем не менее Франдзис мог утешаться тем, что император, которому он так преданно служил и который втайне надеялся умереть, встретил свой конец героически, как и подобает последнему из властителей Византийской империи.

Второй заботой бывшего придворного было выяснение местонахождения его жены и детей, но и об этом трудно было что-нибудь сказать с уверенностью.

Поскольку у всех пленных были одни и те же заботы, между ними быстро наладилась связь, а при должном внимании стало возможно узнать все новости.

Вскоре Франдзис услышал, что его жена стала собственностью какого-то турка. После прибытия в Адрианополь он выяснил, что его сын и дочь оказались среди юных рабов, которых султан отобрал для службы у себя во дворце.

Франдзис стал рабом главного конюха султана. Первейшей его задачей было найти какой-нибудь способ выкупиться на свободу. Жители Пелопоннеса, который все еще оставался греческим, а также те, кто находился на территориях, подчиненных туркам, не жалели усилий, чтобы помочь своим порабощенным братьям из Константинополя. После одиннадцати месяцев рабства Франдзису удалось выкупить себя за деньги, которые ему одолжил один из этих свободных греков. Затем он стал пытаться освободить свою жену. С помощью нескольких людей, знавших о долгой и преданной службе Франдзиса, ему удалось и это.