Чтобы я был роялистом!
Разве может длиться мгла,
Раз заря на небе чистом
Заявила: «Я пришла»?
Вот, под номером и датой,
Короли несутся вскачь…
И даны им аттестаты:
Вот король, читай — палач.
Нет, я больше в них не верю.
Кто ж преступным назовет,
Что открыл я солнцу двери,
Видел разума восход!
Был я в школе, где былое
Обучало нас, как встарь,
Но, сломив его устои,
Я иной учу букварь.
В нем, узнай, о гость веселый,
В нем природы голоса,
Лилии не для престола,
Не для виселиц леса.
Нынче верю я, что право
Всем чудесное дано
На любовь и на забавы,
На веселье и вино.
В Домреми, в жилье простое,
Эллин, ты пришел ко мне,
Но, как скиф, перед тобою
Я откроюсь не вполне,
Не совсем… лесные тропки
Пусть теряются в ветвях;
Пусть стоит любовник робкий
В приотворенных дверях.
Я люблю здесь час рассвета.
Здесь, в лесистой тишине,
Есть отшельник, друг поэта,
Есть и сыч — он недруг мне.
В Домреми пленила сердце
Мне волшебница моя.
В вешних листьях, как Проперций,
Звуки флейты слышу я.
Мой восторг — стихов тетрадка,
Пытка — женский силуэт.
О, китайская загадка,
Ревность! Худшей муки нет.
Парижанкой молодою
Я опутан и пленен.
Каждый тополь над рекою
В милую, как я, влюблен.
В Вокулер, в Солонь ли мчится —
Я за нею впопыхах.
Сердце радо, разум злится,
Словом, жизнь моя в цветах.
Поплатился я душою,
Аппетит я потерял,
Оправданье ж есть большое:
Башмачок ее так мал.
Вот моя, брат, авантюра,
А теперь давай решим
Все забыть с тобой: цензуру,
И священников, и Рим.
Всюду ярмарки и пляски.
А красавицы честны:
Мне обещанные ласки
Подарить тебе должны.
Пей же и люби, счастливый!
А король, шепну тайком, —
Это бога нос фальшивый,
Грубо склеенный попом.
По лесу я бродил весною…
Шел дождь, и я промок насквозь.
Зато мне чудное, не скрою,
Найти местечко удалось.
Лесная церковь — загляденье!
Зеленый храм… В том уголке
Услышит синей птицы пенье
Любитель странствий налегке.
Не из камней, однако, стены
Той церковки в лесу глухом.
Построили порой весенней
Ее боярышник с плющом.
Две ветки вход образовали,
Их обвивает дикий хмель.
Из листьев выложил спирали
Искусный каменщик Апрель.
Здесь архитектором природа,
Но ей, наверное, совет,
Как лучше выгнуть арку свода
(Что выкрашен в зеленый цвет),
Давали жаворонки, сойки
И коноплянки, — ведь они
Из гибких прутиков постройки
Свивать умеют искони.
Вот колоколенка — штокроза,
Чьи чашечки таят елей.
Из них с весны вплоть до мороза
Несется благовест шмелей.
Аккомпанировать готовый,
Шумит листвою старый клен,
И колокольчиков лиловых
Не молкнет радостный трезвон.
Здесь для крестин вполне годится
Из белой лилии купель.
Живет отшельница-мокрица
Под камнем, где большая щель.
Посередине — обомшелый
Валун, что служит алтарем.
Улитки вышили умело
Его поверхность серебром.
По стеблям дрока повилика
Поднялась лесенкой витой.
Жучки от мала до велика
Дорожкой пользуются той.
Кудрявый плющ спешит украдкой
Взобраться вверх — такой бунтарь!
Его фестоны в беспорядке
Уже завесили алтарь.
Не ладан — роз благоуханье,
Взамен святой воды — роса;
И видно — всякое дыханье
Здесь восхваляет небеса.
И солнцу, видно, не в новинку
И непоседе-ветерку
Ласкать здесь каждую травинку,
Склоняться к каждому цветку.
Зари сиянием объятый,
Весь храм в восторге трепетал…
«Дружок! — сказал паук мохнатый,
Розетку эту я соткал».
Какие дни нам подарила
Весна-колдунья! Тишь да гладь…
Везде спокойствие царило;
В лесу и в поле — благодать.
Цветы в объятиях сплетались,
Как все живые существа,
А овцы на лугу шептались:
«Какая вкусная трава!»
Жужжали пчелы-попрошайки.
С утра до вечера их рой
Весна кормила на лужайке
Нектаром сладким и пыльцой.
И сочетался в церкви браком
Один цветок с другим цветком:
Гвоздика — с ярко-красным маком,
А маргаритка — с васильком.
Старуха-яблоня беспечно
Роняла наземь лепестки.
По-детски так простосердечно
Порой смеются старики!
В церковном хоре вместе пели
Кузнечик, тощий музыкант,
Со снегирем, — всегда он в теле
И разодет, как истый франт.
А воробей на ветке гибкой
Все время прыгал. Я следил
За ним с невольною улыбкой:
Крылатый гаер походил
На танцовщицу, для которой
Натянута тугая нить
Была меж башнями собора,
Чтоб всех бездельников пленить.
В парчовой ризе под березой
Служил обедню мотылек,
А в стороне пыталась роза
Скрыть непочтительный зевок.
За ней ухаживал галантно
Всеобщий баловень, шалун,
Повеса-шершень элегантный,
Чей золотой блестит галун.
И млели, на красавца глядя,
Поденки, жужелицы, тли,
Стрекозы в кружевном наряде,
Что хоровод свой завели.
А дрозд с овсянкой из кувшинки,
Здесь чаша на двоих одна! —
По капле выпили росинки,
Опорожнив ее до дна.
Украдкой это наблюдая,
Уже не удивлялся я
Родству любви с расцветом мая…
Кто сам любил — поймет меня.
И вновь к вечерне прямо в чаще
Звон колокольчиков сзывал,
Мне храм лесной, как настоящий,
О вечности напоминал.
«Осанна» слышалась ромашек,
«Те Deum» пела и пчела.
От птиц и трав, цветов, букашек
Неслась всевышнему хвала.
Кидал шиповник тень густую…
В той церковке в лесном краю
Узнал я церковку родную,
Увидел милую свою.
У алтаря она склонилась,
Там, где жасмин и резеда.
Надежда вместе с ней молилась
И сны, что сгибли навсегда.
Я увидал былые грезы,
Былое счастье юных дней…
Мою любовь венчали розы,
И птицы пели мне о ней.
На незнакомца, озадачен,
Взирал высокий остролист.
Я был на вид весьма невзрачен,
А он, дождем омытый, чист.
Я был в грязи чуть не по пояс,
Дождь промочить меня успел;
А он, ничуть не беспокоясь,
Листвою мокрою блестел.
Светляк зажег мерцавший слабо
Фонарик, осветив притвор.
Сердитая большая жаба
Уставилась на мухомор.
Но вовсе не была надутой
Гризетка в платьице простом,
Что в городе звалась Анютой,
А здесь — анютиным глазком.
Малиновка воды искала…
Листок аронника любой
Служил подобием бокала,
Наполнен утренней росой.
Прекрасней нет нигде жемчужин!
Они скатились в птичий клюв.
«Вот для чего бывает нужен
Листок!» — подумал я, взглянув.
На паперти без остановки,
Меж лютиков и медуниц,
Старушки-гусеницы ловко
Вязали коконы без спиц.
Амвоном здесь — цветок тюльпана,
А рядом, в речке, камыши
Служили трубами органа
Для ветерка в лесной тиши.
Невдалеке, в часовне черной,
Живет могильщик-скарабей,
Внушая ужас непритворный
Большой лопатою своей.
Услышав голос мой, шиповник
Спросил: «То не Орфей идет?» —
«Нет, — отвечал ему терновник, —
Обыкновенный стихоплет!»
