По всей земле, среди песков, среди саванн,
Друг с другом связаны в единый караван,
Делясь раздумьями, богатством мысли правой,
С собою уводя законы, факты, нравы,
Ведут мыслители поход извечный свой.
Те — знамя взяли в путь, а те — ковчег святой.
Паломничество то — Прогресс. Они порою,
Устав, задержатся; стоят, полны мечтою;
И вновь идут. Вперед! Их братский переклик
Им помогает. Даль сменяет каждый миг
Нагорья и хребты, равнины, долы, реки.
Им шествовать всегда; им не дойти вовеки.
У них проводники на каждый перегон:
Едва ушел Ян Гус, — он Лютером сменен;
Нет Лютера, — Вольтер священный факел взденет;
Вольтера Мирабо стремительный заменит…
Они исследуют простор чужой земли,
И с каждым шагом их редеет мгла вдали.
Не сводят глаз они, хотя бы на мгновенье,
С далеких рубежей их страстного стремленья,
Где точкой огненной означен их приют:
Там Братство общее, всемирный Мир и Труд,
Свобода светлая, чей храм стоит от века,
Великий Идеал, всечеловечья Мекка!..
В них вера тем сильней, чем дольше длится путь.
Но все же иногда им надо отдохнуть:
Усталость настает, и день в туманах тонет,
И столько пройдено, что в сон невольно клонит.
И в эти миги Зло, любую форму взяв, —
То птица хищная, то гад, вампир, удав,
Мрак суеверия, химера, ложь слепая, —
И с ним Прошедшее, скитальцев догоняя,
Добычу видя в них, что ускользнула вдруг,
Летят к их лагерю, и ползают вокруг,
И — порожденья тьмы, небытия созданья —
Стремятся вновь схватить свободные сознанья.
День меркнет. Некий холм бесплодный на пути.
Кругом бескрайняя пустыня. Не найти
Ни деревца на ней, ни травки, ни утеса;
Лишь мертвый горизонт виднеется с откоса.
Чауши ловкие при свете первых звезд
На колья вбитые натягивают холст;
Палатки мирные кольцом костров хранимы;
Ночь! Слава господу! Усните, пилигримы!
Нет! Бодрствуйте! Кругом иная жизнь идет.
Вниманье! Встаньте все, слух напрягите! Вот
Зодиакальный свет овеял дол песчаный —
И разом филины, шакалы, павианы,
Куницы, и хорьки, и стаи черных крыс,
Что ночью жрут в шатрах у бедуинов рис,
Гиена гнусная с походкою нелепой,
Тигр с плоским черепом, восторженно-свирепый,
В ком ни один инстинкт не восприял лучей,
Все птицы жадные, все хищники ночей,
Встречая свет костров рычаньем, визгом, воем,
Куда ни глянь, из тьмы пошли сплоченным строем.
Толпой, разбойники природы, все они
Добычи жаждая, блуждают здесь, в тени.
Костры отражены — гляди! — в глазах пантеры.
Кишенье жуткое! Пронзая сумрак серый,
Зрачки огнистые блестят со всех сторон.
Восходит жуткий вой в пустынный небосклон.
От камней, от песков, из ям, из водомоин
Струится дикий шум, прерывист и нестроен.
Ведь если человек проникнет в тишь пустынь,
Всегда, — лишь сумраком нальется неба синь
И лишь вселенная начнет концерт согласный, —
Вся тварь пустынных недр, весь этот род ужасный,
Ползя и прыгая под куполом ночным,
Встречает пришлеца потопом звуковым.
Зловещий гомон! Хор созданий кровожадных,
Добычи ищущих, — ничтожных и громадных!
Визг, лай, мяуканье, стенанье, хохот, рев —
И путник в ужасе глядит в ночной покров,
К пророку иль Христу о помощи взывая.
И вдруг смолкает все, вмиг тишина немая.
Гам прекращается безумный; стон и хрип
Стихают — точно тот, кто смерти ждал, погиб.
И кажется: сам бог по благости небесной
Внезапно удалил, изгнал из тьмы окрестной
Шакалов, обезьян, пантер и хищных птиц —
Всю мерзостную тварь, что средь земных границ
Подобна демонам в потустороннем мире.
Безмолвье.
Даль нема; молчат нагие шири.
Глазам — просторы лишь бескрайние видны.
Вдруг из глухих глубин угрюмой тишины,
Крепчая и растя, вздымаясь в купол звездный,
Родится тяжкий рык, раскатистый и грозный.
Он является внезапно — властелин,
Суровый рыжий царь таинственных равнин!
Он просыпается, лишь бриз ночной подует, —
Но не как волк, что смрад от виселицы чует,
И не как ягуар, чтоб на берег морской
Бежать, где мертвецов мог выбросить прибой,
И не как трус шакал, чтоб на полях сражений
Тела раскапывать, чудовищные тени
И призраки войны, жестокостей и бед, —
Нет! Чтоб во тьме бродить и видеть звездный свет!
Ведь звездная лазурь зрачкам отрадна львиным;
Ведь бог, на солнце дав глядеть глазам орлиным,
Дал звезды созерцать багряным взорам львов…
Вот он является из мрачной мглы песков;
Спокойный, шествует бесшумными шагами
И счастлив видеть блеск, разлитый небесами.
Он дышит свежестью, покинув душный грот;
Он, мерно двигаясь, хвостом по ребрам бьет;
И темень, чувствуя, что гриву он колышет,
Его движения не видит и не слышит.
По пальмам дрожь бежит, как по верхушкам трав.
Вот так приходит он, спокоен, величав,
Всегда одним путем из темных бездорожий;
Вчера он приходил, придет и завтра тоже,
Лишь к западу свернет вечерняя звезда.
Когда же он к холму приблизится, когда
В песке означит след, размашисто шагая,
То раньше, чем его любая тварь живая
Приметит, — черный весь, огромный силуэт
Под вечным куполом, что в звездный блеск одет, —
И раньше, чем войдет в долину он, — в молчанье
Все погрузится вмиг, узнав его дыханье.
Да, звука этого довольно, чтоб вокруг
Затрепетало все, чтоб замер каждый звук
Природы девственной, чтоб разом оборвались
Все вопли хриплые, что там, в ночи, взвивались.
Так, о народ, когда ты камень прочь сорвешь
С твоей норы, и сон с тяжелых век стряхнешь,
Тебя измучивший, и, пробужденный, разом
Подымешься, как встарь, спокойным, ясноглазым,
И наши деспоты, грабители, шуты
Поймут, что там, во тьме, зашевелился ты,
Что ты встаешь, как лев, то в этот день веселый
Вся шайка, где Фальстаф совокуплен с Лойолой,
Все эти жулики, что возмущают нас,
С их звоном сабельным, с их шелестеньем ряс,
И генерал Суфлар вдвоем с судьей Вараввой,
И подлый иезуит, свирепый и лукавый,
Что пули Декабря как четки нанизал,
Менгра, чью просфору жует Элагабал,
Вейо презренные, что некогда без крова
Блуждали, не сыскав профессии святого,
И, бога не избрав клиентом, в кабаках
Являли рваный стиль и дыры в башмаках,
Епископ иль мулла Христа иль Магомета,
Грызущий гостию — закуской для банкета,
Тролон и с ним Руэр, кому закон — игра,
Кто конституцию тасуют; шулера,
Зятья, чьи красные в перчатках руки скрыты,
Обжоры, плясуны, дьячки, ханжи, бандиты,
Вся мелочь подлая, вся роковая мразь,
Все это скопище мерзавцев, что, ярясь,
Пылая взорами и с мордою кровавой,
Ревут на истину, и свет ума, и право,
Все — господин, и хам, и душегуб, и кат,
Которые дела нечистые творят, —
Вмиг смолкнут — о народ! — и молнии быстрее
Исчезнут, в ужасе вытягивая шеи,
Попрячутся, дрожа, ныряя в мрак ночной,
Еще не услыхав во тьме своей родной,
Где честным жить пришлось со сволочью обозной,
Как твой могучий рык восходит к выси звездной!
