Итак, правитель сей с когтистою рукой,
Подложный Бонапарт и цезарь накладной,
Бесспорный Богарне, да и Верхюль отчасти,
Тюремщик яростный, предавший папской власти
Республиканский Рим, чтоб распяли его,
Убийца родины и слова своего,
Ничтожный выскочка, слепой судьбы находка,
Под маской гордости прожорливая глотка,
Его высочество, ловкач средь катастроф,
Волк, на кого спустил я стаю гончих строф,
Пират и горлорез, бесстыжий, беспощадный, —
Он триумфальный день в позор окутал смрадный,
Злодейством славу смёл, поверг победу ниц,
Он у истории похитил Аустерлиц;
Бандит, он лаврами свой нож прикрыл заране;
Все им растоптаны — рабочие, крестьяне;
Он грудой мертвых тел — «мятежникам в пример» —
Заставу завалил вблизи Сите-Бержер;
Он саблей грубою рубнул свою присягу,
Убил законы он, стремление ко благу,
Честь, справедливость — все, вплоть до надежд, убил;
Он кровью Франции святою обагрил
Струи всех наших рек от Сены и до Вара;
Он Лувр себе добыл — не гроб в грязи Кламара;
Теперь он царствует, и подлая пята
Твои, о родина, расплющила уста!
Вот что им сделано! Я не приумножаю…
Когда ж разбойника и всех мерзавцев стаю
С негодованием у власти увидав
И жаждая конца насилий и расправ,
Мы кличем, ужаса полны и отвращенья:
«Вставайте, граждане! Хватай, народ, каменья!
Прочь саблю гнусную, что даже и не меч!
Пусть вновь сияет День, пусть Право держит речь!» —
То это, значит, мы, кто от ножа бежали,
От лап разбойничьих, — разбойниками стали!
То это мы зовем гражданскую резню
И тащим факелы — страну предать огню!
Так!.. Растоптать закон и властвовать террором;
Быть плутом, циником, лжецом, убийцей, вором;
Мерзавцем будучи, «я — цезарь» бормотать;
И мысль, и жизнь, и вздох давить и удушать;
Заставить пятиться Восемьдесят Девятый;
Затычкой рты заткнуть у прессы и Палаты;
Как зверя, нацию в намордник затянуть;
В казармах царствовать, в альковах нежа грудь;
В бюджете лаз пробить прохвостам восхищенным;
Обречь несчастный люд прожорливым Тролонам,
Затем, что был народ — давно до наших дней —
Добычею дворян и жертвой королей;
Дать на съеденье псам объедок этот львиный;
Себе мильоны взять с улыбкою невинной;
Всем афишировать, что в нем сидит сатрап;
Кутить в открытую в кругу распутных баб;
Героев истязать, на каторгу упрятав;
Изгнать всех честных; жить меж нравственных кастратов,
Как византийский царь средь евнухов-рабов;
Знать ремесло убийц и трюки шулеров;
Все это — о народ! — и честь и добродетель!..
А если кто-нибудь, всех мерзостей свидетель,
Изгнанник, веруя в закон, сквозь фимиам
Вдруг крикнет деспотам и верным их войскам:
«Вы — угнетение, разбой, неправосудье;
А вы — солдаты их, вы — сабли и орудья;
Земля, покорствуя, лежит у ваших ног;
Мы — пыль ничтожная, а вы — колосс и бог;
Ну что же, вступим в бой, явив свою природу:
Вы — за насилие, а мы — мы за свободу!»
И если, показав понтонов черный флот,
Изгнанник тот опять к народу воззовет:
«Французы! Страшен день бесплодных покаяний
Над прахом праведных, над памятью терзаний!..
Воскресни, Франция! Имперский гроб разбей,
Нерона-паука сорви с груди своей
Прекрасной, хоть в крови! Покинь земное лоно,
Сжимая честный меч и хартию закона!» —
И если этот крик личину со лжеца
Сорвет, и поразит пирата, и в сердца
Проникнет истиной и станет мыслью здравой,
То мы — преступники!
Ты слышишь, боже правый?
Вот что они твердят перед лицом твоим,
Провидец, для кого прозрачны мрак и дым,
Что перед вечными очами громоздится!
Как! На руках убийц и кровь еще дымится;
И не успел еще истлеть в кровавых рвах
Сраженных стариков, детей и женщин прах;
Еще в крови Париж; еще порхает в небе
Присяга ложная!.. И вот, среди отребий,
Отбросов общества, какую речь ведут!
О, ропот ярости, упрятанной под спуд!
Вот жирный выкормок, веселый и румяный,
Твердит: «Мешает спать шум этот неустанный;
Вое ладно; у купцов утроилась лихва;
На наших женщинах — цветы и кружева!» —
«К чему тут жалобы? — орет второе Некто. —
Бродя бульварами, лоща асфальт проспекта,
На бирже сотни три беру я каждый день;
Деньга рекой течет — глотай, кому не лень!
Три франка десять су гребет простой рабочий —
Ведь это ж рай! Париж кипит с утра до ночи.
А демагогов нет: их выкинули вон;
Тем лучше. Принц меня в восторг приводит: он
Умеет жить, хоть я постиг его не сразу.
Ну, выгнал он глупцов, мятежную заразу, —
Мне что? А мертвые… Мир этим дуракам!..
Пусть умные живут! В какое время нам
Дышалось так легко и были мы так сыты
От поземельного и общего кредита?
Республика еще рычит из тайных нор;
Ужасно!.. Труд, прогресс, права, свобода… Вздор!
Еще вчера я взял изрядный куш на франке.
Я в декламациях не нахожу приманки
И, правду говоря, не вижу в том забот,
Что совесть падает, коль ренты курс растет».
О, мерзостный жаргон! Им говорят и пишут!..
Ну, слушайте же все, кто счастьем так и пышут,
То, что мы скажем вам, но скажем только раз!
Да, мы, гонимые по всем путям сейчас,
Без паспорта в руках, без имени, без дома,
Да, мы, изгнанники, не знавшие надлома,
Не пожелавшие, чтобы дичал народ,
Но и отвергшие заране эшафот
И репрессалии — когда вернется право;
Мы — те, кого пока поверг Мандрен кровавый,
Мы, чтоб убить позор, свободу воскресить,
Сияньем совести все лица озарить,
Освободить мадьяр, ломбардцев, немцев, римлян,
Над всей Европою, хоть горизонт продымлен,
Вновь мать-Республику взнести как солнце прав;
Дворцы и хижины избавя от расправ,
Дать Братству расцвести, как встарь, цветком любимым,
Труд сделать правилом и правом нерушимым,
Из гроба каторги открыть страдальцам путь
И в семьи скорбные кормильцев их вернуть
И вырвать, наконец, век и народ великий
Из лап насильника и всей преступной клики, —
Чтоб этого достичь, с пылающей душой
Мы снаряжаемся в тиши и тьме ночной
И объявляем всем, что мы вполне готовы
(Страдания — ничто; заслуга — в жертве новой)
За это жизнь отдать, лишь бог прикажет нам!
Ведь лучше умереть, чем видеть этот срам;
Ведь всех попрал сапог морального урода:
У нас — нет родины, у вас — взята свобода!
Да, знайте все, кому докучен рокот гроз,
Кто, в жажде золота, по горло влез в навоз,
Что мы не предадим народ на истребленье;
Что будем призывать до смертного мгновенья
На помощь Франции, хрипящей под пятой,
Как предки делали, восстанья взрыв святой!
Мы бога вынудим ударить в мир громами!
Вот наши замыслы. Вот каковы мы сами:
Мы предпочтем, — пусть рок раздавит нас, резвясь, —
Чтоб наша кровь текла, чем прела ваша грязь.
