IV ВСЕ БЕГУТ Разум Право Честь Альсест К индейцам я, — хоть там убежище найду. Песня Я эмигрирую. Мне не пропеть рефрена, Мне слова не сказать, как за ворот мгновенно Багроворожие меня шпики берут. Перо Чернила высохли; писать — бесплодный труд! Пожалуй, в Персии, в Монголии, в России Побольше в нас нужды. Идемте, дорогие, — Что люди нам теперь? Воротимся к гусям. Жалость Пираты здесь царят, пируя; шум и гам! Пусть! Мой в Кайенну путь: оттуда слышны стоны. Поэзия Я полечу с тобой, с тобой, с окровавлённой! Mapсельеза Я бодрость понесу изгнанникам в их край! Орел Французы! Слушайте! Что там за попугай На вашем знамени? В какой его клоаке Лойола подобрал, сочтя орлом во мраке? Клюв у него в крови, — но это ваша кровь! Я с этим не мирюсь. Лечу я в горы вновь. Пусть короли его приветствуют в азарте, — Я слышать не хочу об этом Бонапарте! Льстецы-сенаторы! Лечу к родным горам! А вы блаженствуйте в зловонье сточных ям, Валяйтесь, гнусные, под этой твердью звездной! Молния Я полечу с орлом в глубины тучи грозной. Он близок, страшный срок, и мне недолго ждать! Напильник Коль здесь гадюкам лишь позволено кусать, — Я цепи грызть пойду на узниках галерных. Псы Нам делать нечего: префектов тьма примерных. Бежим. Согласие Уйду и я: в сердцах лишь злость и ложь. Мысль Уйдешь от жуликов — к святошам попадешь! Все гибнет! Кажется, что ножницы насилья Всем птицам в небесах подстричь готовы крылья! Все светлое втоптал изменник в грязь и в гнусь! О Франция! В слезах бегу! Презренье V «Орлы ваграмские! Вольтера край родной!…» Орлы ваграмские! Вольтера край родной! Свобода, право, честь присяги боевой, Мощь, мысль и принципы!.. Со всею этой славой Теперь расправился пигмеев рой лукавый. В своем ничтожестве нашли они оплот; Твердят они, поняв, что мелюзга — их род: «Раз мы легки, — нам власть!» Их мудрость в полном блеске!.. Но, победив, они забыли, — недовески, Из глубины клоак вскочившие на щит, — Что если подданный велик и знаменит, Что если он — народ, века причастный славе, То тем тяжеле власть, чем властелин плюгавей. Не превратят ли нам все эти господа Отчизну светочей в отечество стыда? Мучительная мысль! Глубокая забота! Глушат они в сердцах, слепою силой гнета, Влеченья светлые, высоких дум полет. Ах! Эти карлики, проклятый этот сброд, Льву силясь голову склонить, за все старанья Дождутся где-нибудь, когда-нибудь восстанья! Лев на земле простерт; усталый, дремлет он, Глубокой тенью стен тюремных окружен; Не шелохнется пасть свирепая, — согласен; Спит лапа страшная. И все же он опасен: Он может шутникам и когти показать! Пигмеям, думаю, не стоит с ним играть. VI «Тиберия найдем, Иуду и Дракона…» Тиберия найдем, Иуду и Дракона; Ламбесса также есть — в замену Монфокона… Куют народу цепь. Сажают под замок, В изгнанье, в ссылку шлют того, кто мыслить мог. Все смято. Душат всё — надежды и стремленья, Свободу, честь, прогресс, грядущие свершенья, Как действовал Луи Стяжатель и Сеян, — И судьям бронзовым закон железный дан… И — чудно! — всюду сон. Властитель рад: навеки Лишил людей души и небу склеил веки. О, грезы деспотов! Но время все ж идет; Зерно растет в земле; не молкнет рокот вод. И день придет: закон безмолвья и могилы Развалится, приняв удар внезапной силы, Заслон гнилых ворот как громом будет сбит — И пламя факелов весь город озарит! VII САНОВНИКИ Бесследно им дано исчезнуть, как червям. Что делать с кровью их презренной? Душу нам Смягчает отвращенье. Смирим же ярый гнев, и ненависть, и дрожь! Народ! Коль веришь мне, лишь палку ты возьмешь В великий день отмщенья. О, что за балаган воздвиг Сулук Второй! Маркизов пряничных, конфетных принцев рой К убийце льнет влюбленно. Едва ль поэзия, громя или смеясь, Коснется подлецов: противна Данту грязь, А кровь смутит Скаррона. О клоуны! Душой и низостью черны, Вы мрачным будущим, как видно, смущены: Вы так боитесь смерти; Вам кажется: мы здесь, в изгнанье, всё грозней Той кожи требуем, что рядит вас в людей. О нет, рабы, не верьте. Камбиз — о, тот бы мог (он был в решеньях скор!), С Бароша кожу сняв, Тролону сей ковер Отправить благосклонно; Но тотчас бы решил: «Он хуже! Удавить!» И приказал бы — да! — Деланглю предложить Подстилку из Тролона. Камбиз был туп — и тем достоин был венца. Но вовсе нет нужды, чтоб честные сердца, Что никогда не знали Измен и подлостей, законы чтя свои, — Тигровой шкурою иль кожею судьи Диваны обивали! Ты скажешь, мой народ: «Все схожи тут на вид. На руки поглядим». И каждый задрожит, Как волк с петлей на шее. «На этих пальцах кровь! Немедля, в кандалах, На каторгу!» Других, лишь с грязью на руках, Ты заклеймишь: «Лакеи! Закон на помощь звал, хрипел и ждал конца — И разделили вы одежды мертвеца. Скупил по сходным ценам Вас цезарь. Вы же торг товаром наших прав Вели, все подлости своей души послав Прислуживать изменам. Вам дарят жизнь. Но прочь! Беги, судья дурной, Со злобным пастырем; ползи во мрак ночной, Дрожа, согнув колени. Да не останется под небом золотым, Под божьей синевой с лучом зари святым, От вас хотя бы тени! А жить — живите, что ж, коль дорога вам гниль, И депутат Криспен и кардинал Базиль, — Позор вам даст жилища. А средства к жизни? Ну, вам хватит их навек, Коль можно стыд лакать, как воду светлых рек, И коль презренье — пища!» Затем, народ, с тобой мы за ворот возьмем Всех этих жуликов, и ты очистишь дом От них твоей дубиной. И мраморным челом, в знак нашей правоты, Нам в парке Люксембург кивнет Ликург и ты, Катон, с душою львиной! Друзья! Ничтожество холопов этих ждет. Неважно, граждане, что их стыдом сомнет Закона плащ свинцовый; Неважно, если вдруг прохожий, в час ночной, Найдет в золотаре у ямы выгребной Тролона в роли новой; Неважно, что Руэр под мостом сыщет кров; Что, тогу сняв, Барош, как и Делангль, готов В переднике на рынке Наняться за два су; что из своих канав Вскачь прибегут они, в грязь душу обваляв, Почистить вам ботинки! |
