Твердил я: «У солдат весьма понурый вид.

Зачем их держит он в загоне?

Французам порох люб: когда рожок звучит,

Страна поет и бьет в ладони.

Убийство можно скрыть порфирою войны.

«Quos ego!» — повелитель крикнет, [12]

И из его злодейств, из черной глубины,

Маренго новое возникнет.

Что ж, — пусть он славы клок своим бойцам швырнет,

Его изменою клейменным;

Пусть победителем со свитой он пройдет

Перед наместником Тролоном;

Пусть, от истории ошейник пряча свой,

Он позолоты кинет блики

На дышло старое у колесницы той,

Где вез победу вождь великий.

Он станет цезарем, перешагнет за грань,

Размечет ветхих царств обломки,

Затем спокойную взнесет над миром длань,

Сжав молнию — в замену «фомки».

Порядка старого машину сломит он;

Добьется он побед и чести.

Вот Лоу, Ростопчин, вот Блюхер, Веллингтон, —

О, сколько поводов для мести!

Удобным случаям нет счета в наши дни,

И мига ждет он неуклонно:

Нельзя ж торчать в грязи, нельзя коснеть в тени,

Бойцов имея полмильона.

Нельзя ж оставить им их каторжный урок:

Им подвиг нужен, воздух далей;

Для своры воинской необходим паек

Военных сводок и медалей.

Его бойцы, как псы (декабрьская печать

На них еще паршой гноится),

Не могут же вовек бульвар Монмартр глодать

За неименьем Аустерлица!»

Вздор! Замечтался я. И нет иллюзий вдруг.

О, слава!.. Сон пустой и краткий…

Империя сдержать не может свой испуг

И отступает в беспорядке.

Солдаты! Ваш Суфлар мир укреплять готов,

Штыки Мандрену не по вкусу.

О, кара! За него убили вы отцов,

Бойцы! Вы покорились трусу!

Ваш лавр он погубил, — презренный негодяй,

В чьем сердце грязь и медь смесились.

Дрожите! Русский царь явился на Дунай,

А вы за Рейн не устремились!

О, бедные бойцы, в чьих взорах меркнет свет,

О, дети Франции распятой!

Прощай, шатры! Прощай, бивак! Надежды нет!

Всему, всему конец, солдаты!

Увы! В сражениях вам не отмыть огнем

Кровь преступления с ладоней;

Оно для нас капкан, для вас же — бездна в нем!

Что делать! Ведь Картуш на троне.

Да, с Декабрем вовек не разорвете вы —

Орда позором заклейменных!

Храните ж на руках, на шпагах и — увы! —

На гордых некогда знаменах

Ту грязь, что ужасом висит у вас в семье,

Что умилила бы дракона,

Но устыдила бы, застыв на их тряпье,

Всех живодеров Монфокона!

Храните ж грязь и кровь, храните скорбь и стыд:

Ваш вождь — трусливее старухи —

Велел вам пятиться; и пусть лицо горит

От иностранной оплеухи!

По росту своему пигмей принизил вас;

Смел в кражах он, не тигр — гиена.

Прощай, величье битв, победы славный час!

Прощай, Ваграм! Прощай, Иена!

Клей грязи облепил вам крылья, и рука

Убийства управляет вами.

Конец! Отныне вам передник мясника

Нести как воинское знамя!

Не быть вам Армией Великою, не вам

Под гордым знаменем трехцветным

Впивать сраженья дым, внимать его громам

И после — кликам жен приветным;

Не вам триумф колонн и арок, где встают

Героев тени, вас достойней;

Увы! Довольствуйтесь попами, что дерут

Те Deum свой на скотобойне!

Пальм искупительных вам не добыть в полях

В замену пальмам, встарь добытым,

И не видать вовек на ваших скакунах,

Как слава гриву золотит им!

Итак, неначатой поэма отцвела!

У Ганнибала нервы сдали.

Европа дикий свист, ликуя, подняла

При столь внушительном скандале.

Итак, племянничек удрал сквозь черный ход!

Итак, храбрец наш и рубака,

Усач воинственный, чей разверзался рот

И хвастовством гремел из мрака,

Наш цезарь, на кого лакеи по утрам

Наряд военный надевают,

Галунный людоед, чье низколобье нам

Султаны пышные скрывают,

Убийца, кто умел, осанной окружен,

Казаться всех невозмутимей,

Играя — весь в крови из стоков Тикетонн —

Вождя Иены в пантомиме,

Герой, повергший всех иезуитов ниц,

Умом кичившийся пред нами,

Явил Истории свой нос — мишень яиц —

И глаз, подбитый медяками!

И армия, — увы, обманутая им, —

Глядит понуро и угрюмо,

Как за кулисы он бежит, презренный мим,

Средь хохота, свистков и глума!

Фигляр отхлестанный дивил талантом мир,

Злодейства совершать умея,

Но Фридланд не по нем, видать, и Абукир:

По нем лишь ночь Варфоломея.

С него, столь гордого, тупой казак сорвал

Сюртук, расшитый «под гусара»,

И русскому ослу зеленый цезарь стал

Едой… Ура! Греми, фанфара!

Базиля-хвастуна трясет озноб, увы!

И Аграманта резь скрутила;

И уши заячьи у волка с головы

Свисают жалко и уныло.

Бахвал трепещущий в нору свою ползет;

Сверкнуть клинком боится ратник;

Фанфара умерла, чуть заикнувшись; флот

Вернулся в порт, орел — в курятник!

И все воители, сверканьем эполет

Слепя в дворцах и замках взгляды,

Твердят: «Нам Франции довольно на обед;

К чему нам грубые снаряды?»

Форей бежит, крича: «Полегче, государь!»

Рейбель бубнит: «О, силы ада!

Притихнем! Гвардию, как слышно, двинул царь,

И нам шутить с огнем не надо». —

«Сидите дома, сир! — им вторит Эспинас. —

Ведь русские — народ престрогий!»

И Леруа: «Декабрь вполне прославил вас,

О принц! В тепле держите ноги!»

Маньян советует: «О цезарь! Пей, люби!..»

Мечта мечтой осталась вздорной.

И слышу, — о печаль! — как там, во тьме, в глуби

Лев Ватерло смеется черный!